Некоторые вопросы истории советской литературы

Изучение опыта истории советской литературы не ограничивается задачей воскрешения боевого прошлого. Процессы современной литературной жизни невозможно правильно осмыслить вне их развития, вне перспективы. Верное освещение проблем истории советской литературы не только помогает познанию прошлого, но и содействует успешному решению многих проблем современности.

Точно выразил эту мысль К. Федин в своем выступлении на Втором съезде советских писателей: «Наше литературоведение разрабатывает сейчас материалы к истории советской литературы. Надо уделить много внимания восстановлению и анализу обстановки, в которой зачиналось советское литературное движение. Нужны главы о жестокой борьбе, о противоречиях в жизни искусства периода гражданской войны и начала 20-х годов, о друзьях советской литературы и ее врагах. Нынешние молодые писатели по истории фактов должны судить о сложности развития, роста и достижений литературы, в которую они готовятся вступить.

История-это не только научная дисциплина, она надежный воспитатель, а воспитание литературной смены – это жгучая проблема нынешнего дня, не говоря об отдаленном будущем. История советской литературы будет также верным спутником зарубежных наших друзей, той беседой с ними, которую мы, всегда торопясь, не успеваем довести до большого результата в нашем общении» ¹.

Полезно напомнить суждения М. Горького о невозможности литературной критики без прочной историко-литературной основы. Горький утверждал в одном из своих писем периода реакции, что критиком имеет право называться тот, кто хорошо знает историю литературы, понимает, как развиваются традиции в современной литературе, что в этих изменениях законно и что незаконно. Эту мысль М. Горький повторял неоднократно и в советские годы, прямо заявляя, что одной из главных причин отставания критики является слабое знание истории литературы.

Правда, в некоторых литературоведческих работах последнего времени история литературы, ее отношения с критикой получают одностороннее истолкование. Так, например, А. Метченко в статье «История и догмы» («Новый мир», 1956, N 12) настаивает применительно к советскому периоду на резком разграничении истории литературы и критики. Действительно, известное их размежевание существует и необходимо. Но автор выдвигает несколько странный принцип этого разграничения. Критика, по его мнению, оперативная разведка, часто разведка боем, но нередко ошибающаяся, пристрастная. По следам заблуждающейся или близорукой критики идет безгрешный историк литературы, главная функция которого – контроль, пересмотр устаревших, несовершенных или неустойчивых оценок критики, воспитание чувства историзма. Бесспорно, это одна из задач истории литературы, но проводить разделение критики и истории литературы по принципу безгрешности оценок нет оснований. Особенно неоправданно такое разграничение применительно к советской литературе, где и критика и история имеют дело почти с одними и теми же «объектами». Задача истории литературы не только в пересмотре пристрастных оценок, а прежде всего в исследовании, систематизации огромного материала прошлого, в слиянии точности характеристики произведений и творчества отдельных писателей с широкими обобщениями. История литературы прежде всего раскрывает закономерности развития литературы, раскрывает ее как движущийся во времени целостный процесс, во взаимосвязи явлений, то есть создает научную концепцию.

Тематика советской литературы разнообразна, но основной источник ее силы и всемирно-исторического значения состоит в том, что она показала миру образ подлинного героя нашего времени. Советскую литературу можно назвать историей нового человека современной эпохи. Именно советский человек первый в истории свершил социалистическую революцию, построил новое общество, своим подвигом спас мир и цивилизацию от гибели в последней мировой войне и сейчас уверенно движет хозяйственный и культурный прогресс страны.

Начатое М. Горьким художественное воплощение облика нового человека, рожденного социалистической эпохой, лежит в основе всех выдающихся произведений советской литературы. В этой творческой идее – начало нашей литературы, основа ее новаторства. Воспроизведение глубоко поэтического процесса возвышения человека революцией и социализмом всегда являлось и до сих пор остается основной задачей литературы, независимо оттого, что изображается – военная или мирная жизнь.

Советская литература ведет большую битву за человека, за его душу и сердце, за настоящее и будущее народа. И потому неприемлемы всякого рода взгляды, прямо или косвенно отодвигающие на второй план, так или иначе затуманивающие эту главную всепроникающую творческую идею нашей литературы. Реакционное зарубежное литературоведение все время старается внушить представление, будто советская литература обращает главное внимание лишь на события, на производственные и политические процессы, и пренебрегает судьбой и внутренней жизнью человеческой личности. Как ни странно, и в советском литературоведении можно встретить определения социалистического реализма, выдвигающие на первый план не характеры, не человека, а ситуации. Так, в статье А. Аникста «О социалистическом реализме» («Искусство кино», 1957, N 7) утверждается, что в определенные моменты развития искусства на первый план выдвигаются либо характеры, либо общественные ситуации. А. Аникст считает, что в эпоху общественных переломов, когда нарождается новый общественный строй, искусство, как правило, сначала естественно фиксирует то, что раньше оформляется в жизни, а именно – новые общественные отношения, и это композиционно получает отражение в ситуации. Из этого автор делает вывод, что в искусстве социалистического реализма преобладает изображение ситуаций. Это глубокое заблуждение. Новое бытие, новые социальные отношения раскрываются прежде всего в характерах. В подлинном искусстве характеры и ситуации неотделимы. И попытки определить своеобразие искусства социалистического реализма путем дозирования изображения в искусстве характеров и ситуаций не являются верными и творчески плодотворными. Здесь возможны различные художественные решения, но никак не нормирование степени воплощения ситуаций и характеров. Подобные концепции прежде всего не соответствуют облику советской литературы. Если исходить не из умозрительных суждений, а изживоготворчества лучших наших писателей, то никто не согласится, что произведения М. Горького, А.

1. Второй Всесоюзный съезд советских писателей, «Советский писатель», М. 1956, стр. 503.[↩]