Не Васька Шибанов и не Ванька Молчанов. Вступительная заметка и публикация Б. Сарнова

НЕПУБЛИКОВАВШАЯСЯ ПОЭМА
БАГРИЦКОГО

Об этой шуточной поэме Багрицкого я впервые услыхал от С. И. Липкина. Было это, наверно, лет двадцать пять тому назад. Семен Израилевич с наслаждением цитировал запомнившиеся ему самые яркие строки, из которых больше всего его радовали такие: «Гремит боевая халтура…» и: «За пушкинской задницей пышно цветет советская литература».

При этом он не забывал пояснить, что в описываемые времена бронзовый Пушкин стоял на Тверском бульваре лицом к Страстному монастырю и спиной к Дому Герцена, где размещался тогда главный штаб этой самой «боевой халтуры».

Тогда же он рассказал мне забавную историю, связанную с созданием поэмы. Сочинялась она, само собой, для домашнего употребления. Но очень быстро, что называется, пошла по рукам. И имела довольно бурный успех. Соблазненный этим успехом, приятель Багрицкого Давид Бродский, принимавший весьма пассивное участие в сочинении поэмы (его перу принадлежала всего лишь одна ее строфа), стал поговаривать о себе как о соавторе, а может быть, даже и главном авторе всего произведения. Зарвавшегося «соавтора» решено было проучить. Его пригласили повесткой явиться в некое учреждение. Там его ожидал «следователь», задавший ему несколько грозных вопросов. Перетрусивший «соавтор» мгновенно от соавторства отказался, чему охотно дал письменное подтверждение. На другой день это собственноручно написанное и подписанное им заявление было ему предъявлено. Роль следователя в этом коварном дружеском розыгрыше талантливо сыграл Евгений Петров, с которым Бродский не был знаком.

Позже ту же историю (с некоторыми разночтениями) я услыхал от Г. Н. Мунблита, который потом изложил ее письменно и опубликовал в своих воспоминаниях о Багрицком (Г.Мунблит, Рассказы о писателях, М., 1989). Воспоминания свои Георгий Николаевич писал по памяти, никаких дневников и письменных заметок того далекого времени унего не сохранилось. Но – сохранился текст поэмы, который он великодушно позволил мне переписать.

Повторяю: поэма сочинялась для тесного дружеского круга. О публикации ее Багрицкий не помышлял, да это было и невозможно по тогдашним цензурным условиям. Однако он охотно читал ее не только в домашней обстановке. Так, например, однажды он прочел ее «перевальцам», где удостоился неожиданного упрека от присутствовавшего на чтении Карла Радека: тот обвинил автора поэмы в антисемитизме. В другие времена за ту же поэму, стань она достоянием общественности, Багрицкого наверняка обвинили бы (с тем же основанием) в еврейском буржуазном национализме. А в еще более поздние, может быть, даже и в русофобии.

Между тем для любого непредвзятого читателя совершенно очевидно, что некоторый еврейский «акцент», отдельные еврейские словечки, вкрапленные в речи главных героев поэмы, понадобились Багрицкому вовсе не для того, чтобы попрекнуть Лелевича или Авербаха их местечковым происхождением. Это был способ создания определенного комического эффекта, способ травестирования баллады А. К. Толстого о Ваське Шибанове. Точнее – один из способов. В других случаях тот же эффект достигался другими средствами. Часто вводя в текст своей поэмы прямые цитаты из «Василия Шибанова», Багрицкий всякий раз так «поворачивает» цитату, что она обретает новое, комическое звучание. Иногда он просто перефразирует строки А. К. Толстого. Скажем, у того: «Прочтет, улыбнется, и снова прочтет…», а у Багрицкого: «Прочтет, матюкнет и опять матюкнет…» У А.