Не обходя сложности вопроса
«На путях к романтизму. Сборник научных трудов». Ответственный редактор Ф. Я. Прийма, Л., «Наука», 1984, 290 с.
Сборник «На путях к романтизму» охватывает широкий круг проблем теоретического и историко-литературного плана. Выяснение истоков русского романтизма (и в какой-то мере европейского) потребовало от авторов раскрытия основных этапов литературного процесса в России с 80-х годов XVIII до первой четверти XIX столетия. В орбите авторского внимания и просветительский реализм, и сентиментализм, и их влияние на дальнейшее развитие литературы. В широком подходе к исследованию поставленных вопросов – большое достоинство сборника. Однако из-за отсутствия единого, согласованного мнения о сущности романтического творчества, о времени его возникновения не совсем ясно обозначены пути, по которым шло формирование романтического искусства.
Коснемся теоретических проблем, поставленных в сборнике. Они связаны с трактовкой литературных направлений эпохи Просвещения, их сходства и различий, взаимодействия, угасания одних и выдвижения других и т. д. Ю. Стенник в содержательной статье рассматривает наиболее характерные точки зрения по данному вопросу, подводит итоги его изучения за последние два десятилетия.
Прежде всего несколько замечаний о просветительском реализме. Нельзя не согласиться с исследователем, возражающим тем теоретикам, для которых принадлежность писателя к просветительскому лагерю служила основанием для безоговорочного отнесения его к реалистам. Безусловно, неправомерно характеристику реалистического метода подменять простым перечислением идей просветительской философии и социологии. Искусство не выражение идеологии, а отражение жизни с определенных идеологических позиций, что не одно и то же.
Ю. Стенник в трактовке реализма идет за теми исследователями, которые основную черту реалистического метода видят в раскрытии «зависимости характера человека от формирующего воздействия на него социальной среды…» (стр. 20). Такое понимание нам представляется спорным. Принцип социальной детерминированности не является монополией реалистов. Он наличествует в романтизме (образы отрицательных персонажей, живущих по законам феодального или буржуазного общества, – Тенардье в «Отверженных» Гюго, Бриколен в «Мельнике из Анжибо» Жорж Санд и др.), безраздельно господствует в натурализме. Разве мало в современной декадентской литературе произведений, где герои сращены со средой, ею определены, а в целом дается одностороннее, искаженное представление о жизни как застывшей, неподвижной реальности. Видимо, при решении вопроса о сущности реалистического метода следует учитывать не столько то, как действительность изображается, сколько как она понимается. Принцип изображения во многом величина производная, определяемая характером мышления художника. Реалистическое искусство основано на особом миропонимании, предполагающем изображение действительности как процесса, как борьбы реальных (умирающих и возникающих), конкретных исторических сил.
Реализм нельзя рассматривать как категорию узкоэстетическую.
Типическое не изобретение писателя, не результат лишь какого-то особого принципа «реалистической типизации». Оно заключено в жизни, откуда художник его «извлекает», «очищая» от нехарактерных, случайных напластований и тем самым усиливая его наглядность. Говоря о художественных типах («идеалах»), Белинский писал, что это «угаданная умом и воспроизведенная фантазиею возможность того или другого явления» 1. Простакова и Скотинин не снимки с натуры, но они возможны в условиях крепостного строя, отражая в рафинированном виде сущность помещика-крепостника. Осуждая Стародума и Правдива за резонерство, часто говорят, что изображение таких людей якобы несовместимо с реалистическим методом творчества. Почему, собственно? «Просвещенный человек» XVIII века был, как правило, резонером, любил поучать, веря в силу «мнения», слова, морального примера. Конечно, если образ слабо индивидуализирован, если в нем нет ничего, кроме страсти к поучению, то это ведет к схематизму. Но в ответе за схематичность прежде всего талант писателя. И в реалистической системе могут быть произведения слабые в художественном отношении.
В реалистической литературе эпохи Просвещения распространены также произведения несколько иного типа, чем «Недоросль», когда конфликт развертывается не между «просвещенными» и «непросвещенными» людьми, а между нравственно здоровым («естественным человеком») и нравственно ущербным обществом («Монахиня» Дидро, «Простодушный» Вольтера и др.). И в этом случае реалистичность зависит от жизненности ситуаций и характеров, их типичности. Если же писатель отходит от жизни, то это неизбежно приводит к утрате художественности. Классический пример тому «Побочный сын» и «Отец семейства» Дидро. Сам драматург причину своей неудачи объясняет тем, что не смог найти в действительности людей, соответствующих его идеалу, и поэтому вынужден был пойти по пути идеализации жизни, изобретения обстоятельств, необходимых для осуществления замысла2.
Следовательно, реализм XVIII века покоится на просветительском миропонимании. Возможности его в реалистическом изображении действительности не так малы, как обычно представляется. Просветители рассматривали историю, общественную жизнь как процесс, как борьбу просвещенности с невежеством или естественности с безнравственностью, с «испорченной цивилизованностью». Такой взгляд определял не только конфликт в просветительской литературе, но и принцип изображения человека. Непросвещенный герой в искусстве Просвещения социально детерминирован, изображается как порождение «неразумных» обстоятельств; положительный, напротив, выключен из господствующих социальных отношений, связан с ними номинально, по своим убеждениям он представляет новые, просветительские круги общества. Он жил в мире идей, «слово», страсть к морализированию им рассматривалось как большое историческое «дело», и было бы странно, если бы он был иным. К оценке художественной культуры прошлого надо подходить не с мерой нашего времени, а исходя из особенностей, уровня эстетического сознания той эпохи. Этого требует историзм мышления.
Художественный метод – аналог действительности. Характер изображения человека тогда оправдывает себя, когда отражает реальное содержание жизни, В частности, введение принципа социальной детерминированности в искусство – не изобретение Филдинга, Бальзака или Л. Толстого, это результат изучения феодального и буржуазного общества, в котором человек-собственник живет действительно в единстве с окружающей его средой, он плод ее, В то же время положительные персонажи в реализме Просвещения, будучи также вполне реальными, стремятся освободиться от власти обстоятельств, жить по законам разума и сердца. Особенно большой разрыв между реальным и идеальным (бездуховными «существователями», накопителями богатств и духовно богатой личностью) возник в романтизме, сформировавшемся в годы французской революции конца XVIII века, когда передовые люди, представляющие демократические слои общества, восприняли крушение феодальной иерархической системы как освобождение человека от социальных связей, как возвращение его к природе, к жизни, свободной от влияния социальных обстоятельств. Смена художественных методов, лежащих в основе литературных направлений, отражает движение истории.
Рассматривая реализм как метод, всегда обеспечивающий наивысшие художественные достижения, Ю. Стенник сталкивается с необъяснимыми явлениями в истории искусства, когда развитие совершается, с его точки зрения, не по восходящей, а по нисходящей линии. Если литература, рассуждает Ю. Стенник, уже к середине XVIII века достигает такой стадии, как реализм, постигает общественную природу человека в раскрытии художественными средствами детерминированности его поступков, то почему в пределах того же столетия она откажется от достигнутого, предпочтя реалистическому методу ограниченную внесословную трактовку человека в рамках системы сентиментализма, который в свою очередь в начале XIX века не переходит в реализм, а сменяется романтизмом.
Получается, что реалистическое творчество, поскольку в нем господствует принцип социального детерминизма, выше нереалистического. Почему же выше? Разве всегда реалист выше нереалиста? Разве Лермонтов в «Демоне» и «Мцыри» ниже современных ему писателей реалистического направления?
Искусство вполне полноценно и вне реализма, если писатель наделен талантом, отражает жизнь, ее существенные процессы. Сентименталист Руссо – шаг вперед в сравнении не только с Вольтером, но и Дидро. Руссоизм – не просто сентиментальность, это идеология обездоленных народных масс. Руссо защищает их интересы со всем пылом своей души, заражая читателя своим негодованием против «бесчеловечных владельцев». В способности писателя заражать испытываемым им чувством Л. Толстой видел главный признак искусства. В «Новой Элоизе» Руссо в тонах глубокого сострадания пишет о нищете крестьянства, оплакивает трагическую судьбу индейцев Америки. По этой же стезе идет Радищев, конкретно показавший ужасы крепостного права.
В сборнике справедливо указывается, что сентиментализм как идеологическое явление не преграждает дорогу реализму. Обличительный пафос в радищевском «Путешествии…» в связи с особенностями его жанра (книга очерков) подкрепляется огромным числом выразительных, правдивых деталей, усиливающих антикрепостническую направленность произведения.
Сборник носит название «На путях к романтизму», однако в нем нет определения сущности романтического искусства. Это тем более огорчительно, что в советском литературоведении нет единого взгляда на романтизм. Исследование его специфики идет в различных направлениях. В одних работах наиболее существенной его чертой считается интерес к национальной характерности жизни, в других – к духовной сфере человека. В последние годы предприняты попытки понять романтизм как определенную систему. Особенно интересна в данном плане содержательная статья И. Тертерян «Романтизм как целостное явление» («Вопросы литературы», 1983, N 4), в которой сосредотачивается внимание на устойчивых, неподвластных историческим переменам признаках романтического искусства, в равной степени присущих творчеству романтиков любых идеологических ориентации.
Д. Наливайко в статье «Романтизм как эстетическая система» («Вопросы литературы», 1982, N 11) предложил свое решение вопроса. С его точки зрения, всех романтиков объединяет исторический характер мышления, убежденность в том, что в мире «все взаимосвязано, все движется и взаимодействует в своем всеохватывающем спонтанном движении».
В основе романтической системы лежит особое миропонимание, сущность которого составляет идея полной несовместимости всего подлинно человеческого, духовного ни с, феодальным, ни с буржуазным принципом жизни, где все зиждется на материальном расчете, а человек оценивается по титулу, богатству, а не своим моральным качествам. Все прекрасное находится, в представлении романтиков, за пределами феодальных и буржуазных отношений Миропонимание есть действительно системообразующий фактор, оно определяет тип романтического конфликта (столкновение идеального, духовного – с материальным, бездуховным), который в свою очередь находит свое выражение в романтическом стиле – изображении жизни в резких контрастах, в широком использовании гиперболы, фантастики, символики, позволяющих резче подчеркнуть трагические диссонансы жизни.
Романтический метод творчества порожден действительностью, отражает реальное соотношение, сложившееся между «духом» и «материей» в условиях феодального и буржуазного общества, когда бездуховное живет в полной слиянности с окружающими обстоятельствами, а духовное находится как бы вне их. Такое положение и получило отражение в романтическом искусстве, в литературе романтизма – как в ее содержании, так и в форме.
Дальнейшее развитие русской литературы (становление и утверждение критического реализма) связано с открытием народа – прежде всего крестьянства – как нравственно здоровой части нации. Критические реалисты находят положительное в реальной жизни, в крестьянской среде, в сознании, поведении дворянской интеллигенции, связанной с народной почвой. В связи с этим ликвидируется разрыв между идеальным и реальным, имевший место в романтическом искусстве.
Романтизм понимается в рецензируемом сборнике (хотя авторы об этом прямо не говорят) как явление сложное, включающее не только устремленность к идеалу, но и критику бездуховных сторон действительности, что определяет наличие в романтическом искусстве бытовой, социальной конкретности и вместе с тем персонажей, изображаемых только в сфере внутренних, духовных переживаний. В сборнике показывается, как романтизм (в теоретическом и историко-литературном плане) подготавливался предшествующим этапом русской литературы, в том числе и реалистическим в обеих «линиях», определяющих его сущность – ив критике бездуховности, и в утверждении идеала.
Ф. Прийма в своей статье анализирует произведения Муравьева, Хераскова, Княжнина, Державина, Радищева и других, изображающие борьбу Вадима Новгородского за республиканские вольности. Он показывает столкновение различных точек зрения в раскрытии этой темы вплоть до декабристов и Пушкина. «В число аспектов, исследуемых поэтами «новгородской вольности», – заключает Ф. Прийма, – входил и образ положительного героя, носителя республиканских идеалов, и разоблачение принципа самодержавного правопорядка, возглавляемого «самовластительным злодеем», и прославление борьбы с иноземными захватчиками, и апология вечевого государственного строя» (стр. 137) – все те вопросы, которые определяли миропонимание романтиков декабристского направления и вызвали к жизни новые жанры национально-исторического повествования – поэму, повесть, роман.
Р. Иезуитова справедливо отмечает роль одической традиции в формировании лирики Жуковского, подвергшего вместе с тем оду существенной трансформации, сблизившего ее с элегией (прославление мира, тишины и других человеческих ценностей). С. Кибальник, характеризуя неоклассицизм в русской лирике предромантической поры, отмечает его немалое значение в обогащении русского стихосложения античными метрами, в частности гекзаметром. Неоклассические открытия Муравьева, Радищева, Востокова рассматриваются в статье как значительные вехи в движении русской поэзии к романтизму, а неоклассицизм Батюшкова – как важный составной элемент романтического направления. Может быть, стоило только более отчетливо подчеркнуть, что Батюшкова сближает с романтиками не использование античной мифологии, а раскрытие несоответствия русской действительности идеалам тонко чувствующей, гуманной личности.
В статье Н. Кочетковой прослежена история «исповедальных» жанров (автобиография, дневники, мемуары и др.), прошедших путь развития от «житий» людей государственных («Жизнь графа Никиты Ивановича Панина» Фонвизина) до такого произведения, как «Цветок на гроб моего Агатона» Карамзина, в котором раскрываются прежде всего чувства самого автора. Это сочинение Карамзина сыграло конструктивную роль в формировании психологической прозы, занимающей большое место в романтизме.
В сборнике совершенно закономерно уделено внимание проблеме индивидуального стиля (статья И. Фоменко), которая приобрела популярность в связи с распространением романтической идеи неповторимости человеческой личности. Однако стилевое своеобразие писателя в работе часто отождествляется со слогом, недостаточно раскрывается как принцип организации художественной формы, определяемой миропониманием художника. В статье А. Архиповой показано развитие исторической темы от сентиментализма к романтизму, того, как русская проза от условного (оссиановского) историзма (интерес к легендарному прошлому, к событиям, вызывающим повышенную эмоциональную реакцию) постепенно шла по пути сближения с жизнью, с реальной историей. Этот процесс, как справедливо отмечает автор, особенно усилился после Отечественной войны 1812 года, когда обозначилось стремление понять движение истории в ее национально неповторимых чертах, что получило свое отражение в повестях А. Бестужева-Марлинского («Ревельский турнир», «Замок Нейгаузен»), А. Корниловича («Татьяна Болтова», «Утро вечера мудренее») и других авторов.
На материале творчества Пушкина лицейского периода Е. Чубукова прослеживает эволюцию поэта, шедшего в своем развитии от увлечения «легкой поэзией», воспевавшей радости каждодневной жизни (эпикурейские мотивы), к элегическому восприятию жизни, связанному с раскрытием страданий человека в условиях самодержавно – крепостнической действительности.
В рецензируемом сборнике нашли также отражение явления не предромантического, а чисто романтического характера – движение русской элегии от Жуковского до Пушкина (статья К. Григорьяна). Автор справедливо отмечает, что заслуга Жуковского (первого романтика и первого элегика на Руси) в изображении души человеческой – в ее соприкосновении с природой и обществом.
В заключение хочется отметить научную обоснованность положений, выдвигаемых авторами сборника. Каждая статья – результат изучения огромного материала. Заслуживает похвалы подготовленный Ю. Бегуновым обзор различных научных трудов, точек зрения по всем важнейшим проблемам, ставшим предметом исследования авторского коллектива. Сборник в целом обогащает наше представление об одном из наиболее сложных периодов в истории русской литературы.
г. Калинин