Не новое, но по-новому. Книга А. Зорина о Толстом

Что нового о Л. Толстом можно поведать в наше время даже и широкой аудитории, не говоря уж о ревнивых специалистах? Тем не менее книга Андрея Зорина «Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения» (М.: Новое литературное обозрение, 2020) убеждает в том, что есть еще возможность написать и представить, казалось бы, не новое, но по-новому самое известное и исследованное — биографию великого писателя и человека. В книге А. Зорина нет ничего сенсационного или скандального, никакого заигрывания с рекламно-пиарно-коммерческой современностью, с новой очередной «фельетонистической эпохой» — а между тем читается книга прямо-таки залпом и, что еще удивительней, — почти независимо от партикулярных интересов или научной специализации читателей. Попробуем разобраться, как это у автора «получилось» и чем его удача поучительна.

Первое, что обращает на себя внимание, — это жанр книги, то есть тот угол зрения, или дискурсивный посредник, который связывает предмет исследования с предполагаемым адресатом. Книга Зорина, как уведомляет автор, писалась для англоязычных читателей, а потом, по предложению московского издательства, была переписана по-русски и теперь вышла в свет, по слухам — даже несколько опередив англоязычный оригинал. У кого был схожий двуязычный опыт работы, знает, как непросто, имея дело с русским материалом, писать для зарубежной аудитории, особенно если речь идет о таком авторе, которого «все знают». Дело не только и не просто в знании чужого языка: зарубежный адресат требует такой мобилизации мысли и аргументации, которая, с одной стороны, усложняет задачу, но, с другой стороны, наоборот, упрощает дело, освобождая российского автора от трудностей и ограничительных предпосылок, почти неизбежно навязываемых ему писаной и неписаной отечественной традицией. Может быть, поэтому, когда пишешь на чужом языке, иногда удается что-то сформулировать точнее. Во всяком случае, книга Зорина отличается от предшествующих биографий Л. Толстого одновременно точностью и широтой, конкретностью и обобщенностью, свободой и вместе — тактом в подходе к табуированным темам; наконец, полным владением необозримым материалом, который не утяжеляет текст и, при непривычно скромном объеме биографии классика, используется скорее интенсивно, чем экстенсивно. Так что российский читатель получил теперь a concise or compact биографию Толстого, увлекательную и умную.

С этой первой особенностью связана другая, она относится к методологической стороне дела. Как российская, так и зарубежная историко-литературная традиция приучила нас к тому, чтобы проводить известное различие между «человеком» и «художником», между биографией автора и его текстами. Здесь не место разбирать интересный вопрос, почему эта методическая дифференциация, возобладавшая в первой половине прошлого столетия, похоже, чем дальше, тем меньше удовлетворяет литературоведов, начиная примерно с 1960-х годов, а особенно — в новом столетии. Традиционный жанр: «жизнь и творчество» — сегодня, похоже, снова (но по-новому) делает проблемой союз «и», скрепляющий предполагаемое единство «человека» и «автора».

Во вступительной заметке «От автора» Зорин полемически формулирует свою позицию: «…русская биографическая традиция часто разделяет жизнь и творчество, выводя анализ художественного или философского наследия за пределы биографического жанра. Между тем произведения великих писателей и мыслителей не столько отражают жизнь их создателей, сколько составляют ее» (с. 7). Зорин так поясняет свою мысль: «»Война и мир», «В чем моя вера?» или «Круг чтения» — не менее важные факты биографии Толстого, чем его военный опыт, крестьянский труд или семейная трагедия» (с. 7–8). Новый биограф фактически предлагает такое «прочтение» жизни Толстого, которое позволило бы преодолеть разрыв между тремя различными формами опыта — между человеком «в жизни», художником «в творчестве» и религиозным проповедником с его «верой». «На мой взгляд, — утверждает Зорин, — такой интегративный подход позволяет говорить о Толстом вне набивших оскомину рассуждений о «противоречиях» и яснее разглядеть уникальную последовательность и цельность его жизненных путей» (с. 8).

Насколько основателен подобный методологический посыл — к этому вопросу мы вернемся в дальнейшем.