На суше и на море

ПОД СОЗВЕЗДИЕМ ДЕВЫ

Фазиль ИСКАНДЕР

Сидя на корме, Гога небрежно, словно намекая на то обстоятельство, что он опытный морской волк, закурил папироску и так же небрежно вышвырнул сгоревшую спичку в море, как бы давая понять, что она ему больше никогда не понадобится.

Его супруга Тамара, женщина с загаром ультрафиолетового цвета, миролюбиво, но твердо сидела на средней банке, как король на именинах, и аппетитно жевала рыхлые хлопья морской капусты, что еще больше делало ее похожей на морскую свинку.

Долгое время рыба не клевала, словно давая знать, что сегодня она не желает попадаться на крючок, и Гога припомнил, как, еще будучи студентом, он однажды потопал в институтскую библиотеку, как бы негласно намекая окружающим, что ему надо готовиться к завтрашнему экзамену, а на самом деле ему просто хотелось познакомиться с какой-нибудь скромной девушкой, и когда это мероприятие у него не выгорело, он с горя пошел в кафе и там беспробудно пил, пока у него хватало денег, а денег у него хватало ровно на две минуты.

Неожиданно поплавок как-то конвульсивно дернулся, но стоило Гоге приподнять рыбку с голубым мехом над водой, как она дернулась еще конвульсивней поплавка и шумно плюхнулась в море, словно намекая на то обстоятельство, что в море ей куда лучше, чем на суше вообще и на сковородке в частности. А Гоге припомнился уже другой случай, как он познакомился в кафе с одной скромной манекенщицей и почти уговорил ее зайти к себе, даже мысленно уже ее раздел, то есть снял с нее пальто и шляпку, однако же по пути она вдруг выскочила из такси и убежала к своему любовнику-манекену, словно намекая на то, что предпочитает все хорошо проверенное всему новому, экспериментальному, еще пахнущему типографской краской.

Теперь Гога решил закинуть самодур, личный подарок принца Ольденбургского, и, когда почувствовал, что леска стала напрягаться, припомнил совсем другой случай, как, возвращаясь однажды из кафе, он познакомился со скромной периферийной заочницей, приехавшей в институт ликвидировать свои «хвосты». Она была старше его на четыре курса, и Гога потратил столько умственной энергии, чтобы затащить эту очаровашку в свою комнату, что если бы в тот вечер к нему подвести провода, он с успехом мог бы заменить небольшую колхозную электростанцию.

И он опять пожалел о без толку потраченной энергии, а тем временем корчившийся на крючке морской скорпион, изловчившись, стукнул, вернее, треснул его по шее, и но какой-то неведомой ассоциации Гога сразу же вспомнил о своей собственной жене Тамаре.

ДРУГ ЖИВОТНЫХ

Виктор АСТАФЬЕВ

С хайлом распечатанным Акимка на берегу Енисея сидел, на окружающую среду зырил, когда упомнил, что пора червячка на прогулку выводить. Жил у него один в рюкзаке, весь из себя такой поджарый, стройный, молоденький еще – шестьдесят второго года рождения.

Дернулся туда хозяин – нет червячка. «Это сто за тихий узас? Краза!» – со слезой маракувал Акимка, как вдруг узрел на пеньке черного дятла. Сыто скоргочет сукин сын, повернувшись задом, перышки ухорашивает. «А-а, зивоглот! – помаракувал Акимка. – Биосферу тревозись!» Сгреб ружье и картечью хищнику секир-башка сделал.

Только, видать, неудачно сложилась его житуха на седнишний день: не успел он вытащить друга своего из пузеня дятлова, как пробегавшая мимо лиса ухватила дохлого ханурика и углотнула его без ножа и вилки. Хитрая такая сучка попалась, пуще мармеладу дятлов любила. Хлебом ее не корми, а дай дятла подегустировать. «Какой лиса больсая!» – помаракувал Акимка и, только она повернулась задом, сгреб ружье и саданул Патрикеевне в кумпол картечью.

Только не самый удачливый день у Акимки выдался – вылез вдруг на тырлах законный медведь, косолап, но сбит прочно. Ухватил рыжую лиску с дятлом внутрях и углотнул разом. Только пузеню углаживает, ханыга. «Да че ты задираесся! – озверел Акимка. – Червяк в тебе гибнет, три слоя на ем». Хозяин тайги и повернуться задом не успел, чтоб уйти в дебрю, как Аким обошел его с тылу и превратил картечью меховую жилетку в вологодские кружева. Да такой у него настрой был решительный, что, кажись, мамонта сейчас ухряпал бы за нарушение фауны.

Распорол Аким душегуба, раскромсал лису, раскроил дятла и вздохнул улегченно – не успели гады заморить червячка. Пульс его хотя слабо, но бился, и Акимка ухажеристо стал поглаживать шершавой рукой по слизистой оболочке друга. Червяк тревожил его, побуждал, ибо примяк он к нему душою и хотел с неизбывной нежностью думать об этой длиннообразной живности, которая наконец конвульсивно дрогнула, открыла невидимые миру очи, и вровень с ней вздрогнуло сердце Акимки, до краев полное ничем не истребимой любви ко всему живому. «Оклемался», – вздохнул он, ласково опуская бедолагу на грешную землю и глядя, как тот, еще не веря своему спасению, делает неуверенные после душевной травмы шаги, пока наконец, повернувшись задом, совсем не исчез в зарослях мха и лишайника.

Акимка долго махал ему шляпой вслед, и в голове, как всегда, копошилось есенинское: «И зверье, как братьев насих меньсих, никогда…»

МЫ ПОМНИМ ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ

Юлиан СЕМЕНОВ

17.17.194… (17 часов 17 минут 17 секунд…)

Штирлиц обладал сведениями, что знание – сила.