На подступах к разгадке
Д. С. Бабкин, А. Н. Радищев, Литературно-общественная деятельность, «Наука», М. -Л. 1966, 362 стр.
Последние два года ознаменовались заметным оживлением в области изучения Радищева. Появились труды, расширяющие и уточняющие наши представления о жизни и творчестве первого русского революционного писателя. К числу их следует отнести и книгу Д. Бабкина. Она представляет собой итог многолетних разысканий, в результате которых автору удалось выявить новые сведения о жизни и творчестве Радищева. Это, на наш взгляд, определяет и ее характер, и ее значение. Она не является сколько-нибудь полным и всесторонним очерком творчества Радищева и развития его общественно-политических взглядов, это скорее свод отдельных исследований, проясняющих некоторые малоизученные моменты творческой биографии писателя и выдвигающих новые вопросы изучения наследия Радищева. И весьма малоубедительными выглядят на фоне этих конкретных и частных исследований попытки автора дать целостную концепцию творческого пути Радищева или определить характер его мировоззрения. Лишенные аргументации, они порою вызывают чувство недоумения.
Такова прежде всего глава «Творческий путь писателя». Здесь автор предлагает свою периодизацию творчества Радищева. Он делит его на четыре этапа: 1) от 70-х до начала 80-х годов; 2) 80-е годы; 3) годы ссылки, то есть 1790 – 1801 годы; 4) от возвращения в Петербург в начале 1801 года до смерти писателя. Всякая периодизация требует, естественно, своего обоснования. В данном случае она должна, по-видимому, вытекать из анализа идейно-художественного развития Радищева и установления каких-то переломных моментов в этом развитии. Но мы так и не смогли найти ответы на невольно возникающие вопросы: почему первый период творчества Радищева следует заканчивать (как утверждает автор) созданием «Слова о Ломоносове», а второй начинать с «Проекта нового генерального таможенного тарифа», что определило грань между этими периодами или чем, кроме переезда в Петербург, объясняется выделение последних полутора лет жизни Радищева в самостоятельный период.
Нельзя не заметить также, что, давая свои характеристики мировоззрению Радищева, Д. Бабкин никак их не мотивирует, словно забывая о том, что общественно-политические и философские взгляды писателя претерпевали эволюцию и что вопрос о них до сих пор является предметом ожесточенных споров. Так, например, он называет Радищева «революционным демократом XVIII века», ссылаясь при этом на дискуссию в Пушкинском доме 1955 года, на которой некоторые литературоведы (в том числе И автор данной рецензии) выдвинули мысль о том, что революционность Радищева выходит за рамки дворянской революционности в силу своего демократизма. Однако вряд ли можно после этой дискуссии считать вопрос о характере революционности Радищева окончательно решенным и без каких-либо аргументов и обоснований определять его как революционного демократа, а тем более утверждать, что и в Комиссии по составлению законов он отстаивал и пропагандировал революционно-демократические идеи.
Но, повторяю, не разработка общих вопросов мировоззрения и творчества Радищева определяет значение книги Д. Бабкина. Достоинство ее в другом.
Д. Бабкин совершенно верно отмечает, что литературное наследие Радищева известно нам далеко не в полном объеме. Исследователь называет хранилища, обследование которых может дать ценнейшие находки. Это архив А. Р, Воронцова, содержащий тысячи еще не изученных документов. Это архивы Коммерц-коллегии, Петербургской портовой таможни, Комиссии по составлению законов и других учреждений, где работал Радищев. Это, наконец, бумаги и книги П. П. Бекетова. Среди них находится экземпляр первого издания «Путешествия» и два списка оды «Вольность» полного состава, изучение которых привело Д. Бабкина к интереснейшим выводам. Но об этом несколько позже. Сначала укажем на другие важнейшие изыскания, вносящие немало нового в наши представления о литературно-общественной деятельности Радищева и его окружении.
Большой интерес представляет исследование связей Радищева с Обществом друзей словесных наук и его участия в работе этого общества. Анализируя Устав и Главные положения Общества (опубликованные в приложении к книге), Д. Бабкин приходит к выводу, что оно было основано на демократических началах и что его просветительская деятельность во многом была близка идейным и эстетическим устремлениям Радищева, работавшего в то время над «Путешествием из Петербурга в Москву». Исследователь высказывает предположение, что Радищев читал главы из «Путешествия» на собраниях Общества и даже получил его одобрение. Такое предположение тем более вероятно, что члены Общества (а Радищев состоял его членом) обязаны были знакомить Общество со своими трудами, которые разрешалось печатать лишь после одобрения собрания.
Весьма убедительно, на наш взгляд, и другое предположение Д. Бабкина, доказывающего, что Радищев старался создать издательскую базу для Общества, что именно для этой цели, а не только для издания «Путешествия», он устроил свою домашнюю типографию, привлек к участию в печатании книг своих сослуживцев по Петербургской портовой таможне и помог купцу Г. Зотову открыть книжную лавку.
Если все эти предположения Д. Бабкина подтвердятся в ходе дальнейших исследований, то издание «Путешествия» предстанет не только как личное выступление Радищева, а как политическая акция целой группы лиц, объединенных в Общество.
Заслуживают внимания и доводы, выдвигаемые исследователем относительно участия Радищева в работе над «Новейшим повествовательным землеописанием», подготовленным Обществом друзей словесных наук, изданным в 1796 году и тут же запрещенным по распоряжению Екатерины II. Еще М. Сухомлинов, а потом В. Семенников и М. Птуха указывали на близость Радищеву тех идей народоправства и антикрепостнических настроений, которыми было проникнуто «Землеописание». Отмечалось также, что Радищев как член Общества не мог не принять участия в работе над этой книгой, начатой еще в 80-х годах. Сравнивая текст «Землеописания» с выписками Радищева из исторических трудов, Д. Бабкин приходит к выводу, что Радищеву принадлежат 21-я и 23-я главы раздела «Статистическое описание Российской империи», то есть главы, где говорится об истории денег в России и о положении русских земледельцев. Он высказывает предположение, что незавершенная работа Радищева «Описание Петербургской губернии» предназначалась для «Землеописания», что для него он писал в ссылке и «Сокращенное повествование о приобретении Сибири». Если и эти предположения получат в дальнейшем подтверждение, то деятельность Радищева в годы сибирской ссылки предстанет в новом освещении.
Внимание Д. Бабкина привлекает и последний период деятельности Радищева, связанный с его работой в Комиссии по составлению законов. Ему посвящены последние главы книги, содержащие немало новых сведений и интересных догадок. Отметим прежде всего то, что кажется нам наиболее бесспорным. Д. Бабкин убедительно доказывает, что Радищев не принимал участия в составлении и редактировании проекта «Грамоты российскому народу». Теперь многолетний спор на эту тему можно считать решенным. И это тем более важно, что, пытаясь доказать причастность Радищева к составлению коронационной грамоты, некоторые исследователи усматривали в ней одно из проявлений его перехода с революционных позиций на либеральные.
Более спорной представляется мне та картина работы Радищева в Комиссии, которую дает Д. Бабкин на основе изучения «Поденных записей» в журнале Комиссии. Сама публикация этих записей в приложении к книге представляет большой интерес. Можно согласиться с автором, что они в известной мере проливают свет на обстоятельства, при которых Радищев писал законодательные труды, указывают на источники, которыми он при этом пользовался. Убедительно выглядит обоснование авторства Радищева по отношению к восьми особым мнениям относительно казусных дел, поступивших в Комиссию из Сената. «Поденные записи» позволяют исследователю восстановить историю разработки Комиссией мнений по казусным делам и представления их в Сенат и конфликт, разыгравшийся после этого между Державиным и Завадовским. Можно принять предположение, что особые мнения Радищева привели его к столкновению с Завадовским. Но выводы Д. Бабкина, что Радищев стремился превратить Комиссию в трибуну для широкой дискуссии по важнейшим политическим и социальным проблемам, не подкрепляются пока никакими документальными данными. Непонятно также, на основании чего автор утверждает, что в работах Радищева по законодательству принимали участие и другие члены Комиссии и что записка «О законоположении» дважды обсуждалась на заседаниях Комиссии. Все это требует очень тщательной аргументации, поскольку некоторые исследователи считают, что радищевские проекты законодательных реформ никакого отношения к его деятельности в Комиссии не имели. Не убеждает нас автор и тогда, когда, вопреки давно установившемуся мнению, пытается отрицать факт самоубийства Радищева, утверждая, что он принял яд случайно.
В целом глава, посвященная возвращению Радищева к общественной деятельности, дает много новых и полезных сведений. Сюда следует отнести и разыскания, позволяющие расширить наши представления об окружении Радищева этого времени, в частности о посетителях его вечеров – сослуживцах по Комиссии И. С. Бородавицыне, А. П. Брежинском, И. Д. Прянишникове, И. Ф. Тимковском и В. Н. Каразине.
Однако наибольший интерес представляет гипотеза Д. Бабкина, что в 1801 – 1802 годах Радищев подготавливал «Путешествие» к переизданию.
Д. Бабкин обратил внимание на один экземпляр первого издания «Путешествия», хранящийся в Пушкинском доме. Судя по подписи, он был некогда приобретен купцом А. Ширяевым у издателя П. Бекетова, того самого, который в 1806 – 1811 годах выпустил шесть томиков сочинений Радищева. В конце книги после типографского текста на вклеенном чистом листе сделаны карандашные заметки. Об этом экземпляре упоминал Д. Анучин еще о 1918 году в своей работе «Судьба первого издания «Путешествия» Радищева». Но до последнего времени заметки не были предметом изучения радищеведов. Исследуя их, Д. Бабкин установил, что они сделаны рукой Радищева. И тут же встал вопрос, когда и для чего были сделаны эти заметки. Решая его, автор пришел к выводу, что заметки Радищева имеют характер редакционной правки и делались им в 1801 – 1802 годах в связи с подготовкой нового издания «Путешествия», о чем, по-видимому, у него была договоренность с П. Бекетовым.
Не будем воспроизводить всю аргументацию Д. Бабкина в пользу этой гипотезы. Укажем лишь, что в ней отсутствуют весьма важные звенья. Не исследована почему-то бумага, на которой сделаны заметки Радищева. Воспроизводя поправки и заметки Радищева и связанные с ними его пометы на страницах «Путешествия», Д. Бабкин не делает даже попытки уяснить их смысл и назначение. Поэтому повисает в воздухе его конечный вывод, что, подготавливая книгу к переизданию, Радищев значительно усилил ее идейно-художественное звучание. Правда, делая этот вывод, автор имеет в виду не только редакционные поправки, но и дополнения к книге. Однако его догадки о возможных дополнениях к новому, готовившемуся Радищевым изданию «Путешествия» чрезвычайно спорны и мало обоснованы.
Дело в том, что на переднем приставном форзаце книги Радищева, которую исследовал Д. Бабкин, сделана чьей-то рукой следующая запись: «NB. Записана на белые листы 11 приб. к стр. 377». Смысл этой записи, на наш взгляд, далеко не во всем ясен. Что же касается исследователя, то он считает, будто к книге были сделаны на отдельных листах добавления, которые выпали из нее и затерялись, за исключением одного. Таким сохранившимся дополнением, по его мнению, является полный текст оды «Вольность» (из 54 строф), обнаруженный им в бумагах П. Бекетова, которые сейчас хранятся в Государственном историческом музее в Москве. Сама по себе эта рукопись представляет большой интерес. На ней сохранились пометы, свидетельствующие о том, что она предназначалась к изданию в первом томе Собрания сочинений Радищева, выпущенном в 1806 – 1811 годах П. Бекетовым. Но откуда следует, что она является одним из прибавлений, сделанных Радищевым к тексту своей книги? По мнению Д. Бабкина, на это указывает подпись на первой странице рукописи – «Стихи к Путешествию в Москву», которая повторяет сокращенное заглавие радищевской книги, вытесненное на корешке бекетовского экземпляра «Путешествия». Думается, что одного этого аргумента мало, тем более что подобные сокращения заглавия радищевской книги мы находим на ряде ее списков. Наконец, по смыслу приведенной нами записи, прибавления относятся к 377-й странице книги. Это середина главы «Городня», а ода «Вольность» не могла быть туда вставлена. Никаких же следов замены сокращенного текста «Вольности» полным на бекетовском экземпляре «Путешествия», по-видимому, не имеется. Во всяком случае, исследователь их не приводит.
Полный текст оды «Вольность», составляющий 54 строфы, был создан, как утверждает Д. Бабкин, после издания «Путешествия» и является окончательной редакцией оды. Естественно, что это утверждение требует самой основательной аргументации. До сих пор окончательным считался печатный текст, где в разных видах (полностью, в сокращении, в пересказе) представлены 50 строф, а 54-строфный текст – допечатным, который был затем сокращен. Только Г. Шторм в вышедшей в 1965 году книге «Потаенный Радищев» высказал и аргументировал мысль о том, что окончательный текст оды «Вольность» состоял из 54 строф и что создавался он Радищевым после возвращения из ссылки. Известно, что это вызвало резкие возражения со стороны многих специалистов по литературе XVIII века. Казалось бы, Д. Бабкин должен был после этого пойти в своей аргументации дальше Г. Шторма, работу которого он упоминает, а в одном месте даже полемизирует с ней. Между тем аргументация у него порою просто отсутствует, а та, что есть, ничего нового, по сравнению с Г. Штормом, не содержит.
В специальной главе, посвященной оде «Вольность», Д. Бабкин устанавливает три этапа работы Радищева над одой: первый – до сдачи рукописи в цензуру (о нем можно судить по сохранившейся цензурной рукописи) ; второй – период издания «Путешествия» (ему соответствует печатный текст); третий – после напечатания «Путешествия» (он представлен, по мнению исследователя, полным текстом оды из 54-х строф). Если число строф в печатном тексте, естественно, не вызывает сомнений, то рассуждения Д. Бабкина об объеме оды на первом и третьем этапах работы над нею во многом не понятны или просто не верны. Он утверждает, что в цензурной рукописи ода размещалась на 7 листах и, следовательно, состояла из 28 строф (по 4 строфы на листе). На самом же деле она занимала 11 с лишним листов. Таким образом, количество строф в ней было гораздо больше. После издания «Путешествия», говорит Д. Бабкин, Радищев доработал текст оды, увеличив его с 50 строф до 54-х. Однако он называет не 4, а 5 новых (по сравнению с печатным текстом) строф. Это строфы 9-я, 24-я, 45-я, 46-я и 47-я (по нумерации полного текста). Почему именно они? Никаких соображений на сей счет автор не приводит. Что же касается мотивировки более позднего (после издания «Путешествия») происхождения списков оды полного состава, то тут выдвигаемые им аргументы совпадают с некоторыми аргументами Г. Шторма. Таким образом, эта часть работы Д. Бабкина ничего нового, к сожалению, не дает. Более того, она запутывает некоторые моменты творческой истории оды «Вольность». И главное, повторяю, автором не доказано, что принадлежавший П. Бекетову полный список оды «Вольность» был одним из прибавлений к «Путешествию», готовившемуся Радищевым к переизданию.
Несмотря на все высказанные нами недоумения и возражения, гипотеза Д. Бабкина о подготовке Радищевым в 1801 – 1802 годах «Путешествия» к переизданию заслуживает пристального внимания исследователей.
В чем конкретно заключалась работа Радищева над текстом книги и какую цель она преследовала, – это еще предстоит выявить и осмыслить. Мы уже говорили, что до появления книги Д. Бабкина Г. Шторм выдвинул гипотезу о доработке Радищевым «Путешествия» а 1799 – 1800 годах. На наш взгляд, эти гипотезы не противоречат друг другу. Если они укрепятся в результате дальнейших исследований, то работа Радищева над «Путешествием» после возвращения из Сибири предстанет в следующем виде: доработка «Путешествия» в 1799 – 1800 годах с целью его дальнейшего нелегального распространения в рукописных списках; редакционная правка «Путешествия» в 1801 – 1802 годах с целью переиздать его, воспользовавшись либеральной атмосферой начала царствования Александра I.
В книге Д. Бабкина немало неточностей, противоречий, бездоказательных утверждений, часть которых мы уже показали, но проведенное им изучение связей Радищева с Обществом друзей словесных наук, его работы в Комиссии по составлению законов и, главное, выдвинутая им гипотеза о подготовке Радищевым «Путешествия» к переизданию открывают новые подступы к разгадке тайн революционной деятельности Радищева.