Н. Н. Филянина. Одиссея последнего романтика

Название книги – перифраз подзаголовков нескольких произведений Аполлона Григорьева. Автор ставит своей задачей целостный анализ автобиографического элемента, принципиального для Григорьева во всех видах его разносторонней литературной деятельности. При этом преимущественное внимание уделяется невезению в любви – самая большая глава называется «Жизнь и любовь Григорьева в его стихах». О бедах, связанных с «незаконным» происхождением, пусть несколько менее мучительных для него, чем для его друга А. Фета, говорится лишь в последней главе, где речь идет о письмах. В главе, посвященной поэзии, совершенно вскользь упоминается о «семье Трубецких, где он состоял воспитателем сына» (с. 51); там же отмечено, что весьма актуальная для Григорьева тема пьянства в стихах появляется «относительно редко, и никогда она не звучала у него так много и так страстно, как в его последней поэме» (с. 73).

Избирательный подход, однако, не исключает убедительных литературоведческих заключений. Например, Н. Филянина оспаривает утверждение Б. Егорова, главного специалиста по Григорьеву, что тот одним из первых в поэзии сказал о положительном значении страдания для человека: «за двадцать с лишним лет до Григорьева о «счастье страданья», причем значительно более масштабно и развернуто заговорил Баратынский» (с. 23). Но в основном Н. Филянина занимается «имманентным» анализом творчества поэта, прозаика, критика, мемуариста: осветив в содержательной первой главе уже сделанное исследователями, она заметила тенденцию к доминированию сопоставительных тем, связанных с наследием Ап. Григорьева. Исследовательница считает, что больше всего внимания уделяется ему как критику, оттого и делает акцент на поэзии (по Б. Егорову, наоборот, «наибольшую известность получила его поэзия, по крайней мере, она на многие десятилетия затмила даже его литературную критику, лишь сейчас возрождающую свою популярность»¹). Специально выделена циклизация, уникальная для XIX века, так как «циклы Фета – внесобытийны, циклы Майкова, А. Толстого и К. Павловой – носят описательный, очерковый характер, а событийные циклы Огарева лишены той безудержной страстности и эмоционального напора, который отличает григорьевские циклы и, прежде всего, «Борьбу», которую автор с полным правом определял как «лирический роман»» (с. 39). Говоря о куплете знаменитой «Цыганской венгерки» со строками «На горе ли ольха, / Под горою вишня…», исследовательница замечает: «По невыясненным до конца причинам именно этот, особенно дорогой поэту куплет выпал из окончательного текста песни. Тем более значим тот факт, что он был известен В. С. Высоцкому, который ввел реминисценцию из него в одну из своих самых прославленных песен» (с. 46). Отдавая предпочтение лирике, Н. Филянина рассматривает и крупные произведения: драмы, поэмы. Две последние поэмы она определяет как воспоминания в стихах. Мемуаристика же Григорьева уникальным образом слита с историей литературы. «Пусть не со всеми суждениями Григорьева можно согласиться, но спорного или ошибочного в них гораздо меньше, чем проникновенно верного, точно увиденного и справедливо оцененного» (с. 102).

Глава о литературной и театральной критике начинается и заканчивается (без оговорок) анализом не собственно критики, а прозы неопределенного жанрового статуса. Впрочем, все виды деятельности Григорьева были действительно беспрецедентно диффузны. Из писем привлекается только то, что «помогает лучше понять Григорьева как человека, осознать своеобразие его личности, его психологии, характера, пристрастий…» (с. 126). Неорганизованность этой личности, видимо, повлияла на исследовательницу. Из одного романа Вальтера Скотта, который читал Григорьев в детстве, она сделала два: «Пират» и «Морской разбойник» (с. 95) – в воспоминаниях Григорьева было не «и», а «или». Вот как цитируются «Ранние годы моей жизни» Фета (известные автору по отрывкам, приложенным к григорьевским воспоминаниям в издании «Литературных памятников»): молодой Аполлон «с величайшим одушевлением декламировал свою драму в стихах под названием: «Вадим Нижегородский». Помню, как надев шлафрок на опашку, вроде простонародного кафтана, он, входя в дверь нашего кабинета, бросался к нам, восклицая…» (с. 53). В оригинале Вадим, конечно, Новгородский, а не Нижегородский (то, что это не случайная опечатка, подтверждается дальнейшим появлением «Нижегородского» в авторской речи), вместо «входя» – «войдя», вместо «к нам» – «на пол» (все-таки разница), двоеточия нет, после «как» – запятая². В приводимой затем цитате из шести стихов три пунктуационных ошибки. На с. 66 говорится, что в пятой строфе поэмы «Venezia la bella» показано «плаванье из Венеции в Риальто». Слова «Я плыл в Риальто» в шестой и девятой, а не в пятой строфе означают «по Риальто» – Большому каналу, рассекающему всю Венецию. Эварист Парни получил инициал О. (с. 38), А. Турков стал Турновым (с. 153), город Стерлитамак – Стерлитаманом (с. 147). Фигурирующие в списке литературы на с. 151 Л. Е. Лапина (под N 125) и Л. Е. Ляпина (под N 136) на самом деле одно и то же лицо, второе написание правильное. П. П. Мельников был не министром (с.52), а директором департамента путей сообщения.

Впрочем, недостаток филологической и исторической культуры, гораздо больший, чем у Н. Филяниной, – слишком частое явление в современных изданиях.

С. КОРМИЛОВ

1. Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев – поэт, прозаик, критик // Григорьев Аполлон. Соч. в 2 тт. Т. 1. М.: Художественная литература, 1990. С. 13.[↩]
2. Григорьев Аполлон. Воспоминания. Л.: Наука, 1980. С. 316.[↩]