«Мысль разрешить»: памяти Карена Степаняна

Я знала Карена чуть более тридцати лет. Первым — и, может быть, главным — нашим совместным делом было создание альманаха «Достоевский и мировая культура», издание которого стало делом жизни Карена. Инициатива в нем целиком принадлежала Карену и, на первый взгляд, была делом случая: начались 1990-е, из области филологических наук исчезли деньги, а у него была статья в уже собранном, но так и не опубликованном сборнике о Достоевском, редактор-составитель которого (Вл. Этов) понял, что уже никогда его не издаст.

Но на самом деле за этой случайностью стояла глубокая мечта Карена, доосуществившаяся только в самый последний год его жизни: Карен хотел создать периодическое (не ежемесячное, но выходящее 3–4 раза в год) научное и творческое издание, посвященное Достоевскому, которое сразу про себя назвал «альманахом». От меня там была только поддержка, необходимая ему, чтобы не чувствовать себя одиноко взвалившим на себя непосильную ношу (которую никто не подхватит, если она начнет падать из рук), согласие войти в редколлегию и активно участвовать в составлении номеров и обещание писать (или переводить) в каждый номер до тех пор, пока это будет нужно. И мы пошли разговаривать с Беллой Нуриевной Рыбалко, директором ленинградского Музея-квартиры Ф. М. Достоевского, человеком сложным, глубоким — и широкой щедрой души. И она — и пятнадцати минут не проговорили — сказала: деньги будут, готовьте номер. Получились три белые, без оформления, книжечки… Это было начало альманаха «Достоевский и мировая культура».

С тех пор издание шло по-разному, но никогда не прекращалось, даже в самые трудные времена: сначала по два номера в год, потом еле-еле по одному, потом снова по два, но готовившихся разными редакторами и финансировавшихся из разных источников: Кареном в Москве, Борисом Тихомировым в Питере. Карен нашел издателя и друга (Станислава Корнеева, сейчас директора издательства «Раритет»), влюбленного в Достоевского, и они вместе работали — себе в материальный ущерб, почти всегда в состоянии поиска денег на очередной выпуск.

В последний же год, начав издавать журнал в ИМЛИ, он, всегда желавший заниматься журналом в основное рабочее время, а не как «любитель», даже решился полностью перейти туда из «Знамени», освободив свой знаменский кабинет накануне дня, в который попал в больницу, где в тот же день и умер. Все же — так и умер «любителем», влюбленным в свое дело, отдавшим ему гораздо больше, чем оно смогло ему вернуть теми ценностями, что годятся для здешней жизни.

Карен начинал издание отчасти (от очень большой части) из честолюбия и желания выйти на первый план — а оно оказалось долгим путем смирения, осознания ценности другого и умения становиться вторым.

Эта наработанная способность — видеть ценность другого (труда другого, взгляда другого, поворота мысли другого) — отразилась и в его книгах последних лет, в их огромной библиографии, в способности исследовательской мысли развиваться в собеседовании с многими другими, — но при этом ни на миг не теряя собственной устремленности и последовательности.

При том что Карен видел себя именно ученым, научное творчество было для него совершенно неотделимо от человеческого становления. Его научное творчество совершалось всегда под знаком «мысль разрешить», очень личную мысль разрешить — ибо именно и только те вещи, которые больше всего волновали Карена в связи с его человеческим, духовным ростом, становились темами его книг. Я бы даже сказала, что в центре его последних книг оказались именно те герои (Гамлет и Дон-Кихот) с которыми он исходно, первоначально больше всего себя отождествлял — и поэтому он больше всего с ними «боролся», их «развенчивал», проявлял скрытое негативное, таящееся за сияющим фасадом многовековых восприятий: потому что знал, насколько оно опасно и «вовлекательно» для молодого читателя, — знал на своем собственном опыте, иногда страшном и сокрушительном.

На вечере, посвященном памяти Карена, в ноябре 2018 года в Доме-музее Достоевского в Москве, В. Захаров задал вопрос, на который не находил для себя ответа: