Многонациональная советская литература в контексте мировой социалистической культуры

Мстислав КОЗЬМИН

Открывая очередной «круглый стол»»Вопросов литературы», мы рады видеть за ним наших коллег из социалистических стран – Георгия Цаякова (Болгария), Пала Фехера и Иштвана Сердахейи (Венгрия), Зигфрида Рёниша (ГДР), Сономына Лувсанвандана (Монголия), Мариаиа Стемпеня (Польша), Арнольда Хаузера (Румыния), Владимира Рейсела и Олдржиха Рафая (Чехословакия). Мы рады видеть и наших товарищей по перу из разных республик и городов Советского Союза – Леонида Новиченко, Алеся Адамовича, Левона Мкртчяна, Азата Шарафутдинова, Нафи Джусойты, Чингиза Гусейнова, Евгения Сидорова и Льва Арутюнова.

Сегодняшний наш «круглый стол» посвящен теме: «Многонациональная советская литература в контексте мировой социалистической культуры». Он проводится в связи с тем, что в этом году советский народ и все друзья нашей страны отмечают событие всемирно-исторического значения – 60-летие образования многонационального государства нового, социалистического типа – Союза Советских Социалистических Республик.

60 лет СССР – это формирование советского народа как новой социальной и интернациональной общности. 60 лет СССР – это утверждение советского образа жизни, проникнутого духом подлинного коллективизма, сплоченности и дружбы всех наций и народов нашей страны. 60 лет СССР – это новый советский человек, который, будучи горячим патриотом, был и всегда будет последовательным интернационалистом. 60 лет СССР – это образование и развитие единой интернациональной культуры советского народа, вбирающей в себя духовные достижения каждой нации и народности, это расцвет национальных культур на основе их сближения и взаимообогащения. Еще и еще раз пристально вглядеться в советскую литературу как литературу социалистическую по содержанию, многообразную по своим национальным формам, интернационалистскую по своему духу, уловить и выявить закономерности ее развития в условиях зрелого социализма, взаимосвязи ее с литературами стран социалистического содружества, ее роль в современном мировом литературном процессе – таковы, на мой взгляд, основные направления нашего сегодняшнего «круглого стола».

Леонид НОВИЧЕНКО (г. Киев)

Когда делегаты I Всесоюзного съезда Советов в декабре 1922 года принимали решение об образовании Союза Советских Социалистических Республик, они сознавали, что являются участниками такого акта исторического творчества, который не имел никаких прецедентов и аналогий в прошлом. Создавалось многонациональное государство нового типа, государство социалистическое, основанное на принципах равноправия, дружбы и братского сотрудничества всех входящих в него наций и народностей. Возникшее на месте канувшей в вечность Российской империи, оно самим фактом своего существования стало вызовом всем, еще крепким тогда, колониальным империям, под железной пятой которых томились сотни миллионов людей, всем видам и формам социального и национального угнетения.

Создатели Союза Советов – образованные марксисты, составлявшие руководящее ядро Коммунистической партии, и рядовые рабочие, крестьяне, красноармейцы верили и мечтали, что новые взаимоотношения между нациями, которые они государственно оформляли, послужат вдохновляющим образцом и примером для всех. Что ж, сегодня, через шестьдесят лет, особенно ясно видно, в каком направлении роет фигурально упоминавшийся Марксом «крот истории»: от былой колониальной системы империализма остались только жалкие обломки, пришли в движение огромные трудовые массы на всех континентах, а Советский Союз, выросший в великую мировую державу, выступает во главе мощного содружества социалистических государств, несущего миру новые, разумные и справедливые, заветы человеческого общежития.

Творцом советской многонациональной государственности был В. И. Ленин и руководимая им партия коммунистов. Ленинская национальная политика Коммунистической партии и Советского государства, предусматривающая гармоническое сочетание общих интернациональных интересов трудящихся с потребностями всестороннего развития каждой отдельной нации, обеспечивала и обеспечивает неуклонный рост экономики и культуры всех народов и народностей СССР. Пролетарский, социалистический интернационализм как основа новых межнациональных отношений стал неотъемлемой частью советского образа жизни, доказав перед лицом всего мира свою неисчерпаемую животворную силу.

Мы – семья социалистических наций, страна «ста народов», как писал Юлиан Тувим в «Цветах Польши», и мы – единый советский народ. Да, единый в своей экономической и политической жизни, в общности мировоззрения, основанного на научной марксистско-ленинской теории, в чувствах братства и дружбы, объединяющих советских людей всех национальностей. За годы и десятилетия социалистического строительства в нашей стране сложилась новая историческая общность людей, общность социальная и интернациональная – советский народ. Это новый, рожденный социализмом, тип человеческой общности, не отменяющий наций (в скобках добавим – новых, советских, социалистических наций) с присущей им спецификой, но объединяющий их в высшем интернациональном единстве, содействующий их всемерному сближению и тесному братскому сотрудничеству. «Чувство семьи единой» – эти слова украинского поэта Павла Тычины точнейшим образом выражают новое качество всей общественной психологии советских людей.

«Говоря о новой исторической общности людей, – указывал Л. И. Брежнев, – мы вовсе не имеем в виду, что у нас уже исчезают национальные различия или, тем более, произошло слияние наций. Все нации и народности, населяющие Советский Союз, сохраняют свои особенности, черты национального характера, язык, свои лучшие традиции. Они располагают всеми возможностями добиться еще большего расцвета своей национальной культуры» ¹.

На почве, вспаханной Великим Октябрем, вырос удивительный, ярчайший феномен – советская культура, единая по своему социалистическому содержанию и интернациональному пафосу и в то же время несущая в себе приметы творческого гения многих и разных народов, блещущая многообразием национальных красок.

Будем говорить о важнейшей составной части этой культуры – советской «разноплеменной», по слову М. Горького, литературе.

Шестидесятилетняя история ее чрезвычайно поучительна. Хорошо известно (впрочем, для современного молодого поколения это уже не всегда представимо), с чего начинали свой путь 77 нынешних национальных литератур СССР на стартовом рубеже 1917 года. Была великая, признанная во всем мире русская литература. Были прошедшие через многие этапы исторического развития, обладавшие достаточно богатым художественным опытом, в том числе опытом реализма XIX – начала XX столетий, такие литературы, как украинская, белорусская, грузинская, армянская, азербайджанская. Были литературы с бесценным, великолепным письменным наследием средних веков, но в силу исторических причин не смогшие широко развернуть свои возможности на новых художественных путях последующих эпох. У ряда так называемых малых народов уже были видные фундаторы, зачинатели, основоположники национальной литературы, но не было еще сколько-нибудь развернутого литературного движения. Наконец, многим из них еще предстояло создать свою письменность, перейти от фольклора к современному искусству письменного художественного слова.

Налицо была редкостная в условиях любой страны разностадиальность в литературном развитии народов, населяющих просторы великого государства. Даже поверхностный сопоставительный взгляд на существовавшие национальные литературы обнаруживал резкие различия уровней, достигнутых в историческом движении разных родов и жанров. А сколько насчитывалось тех, кому еще надобно было создать свою азбуку, грамматику, букварь! Поразительная пестрота, огромные расстояния – исторические, культурные, этнические, художественно-стилевые… В прошлом, наверное, потребовались бы века для того, чтобы исторически «отставшие» могли хотя бы относительно приблизиться к ушедшим вперед.

Вспоминаются 20-е, 30-е годы – время бурного строительства новых, советских форм жизни, время глубоких социалистических преобразований в экономике страны. Это была эпоха, отмеченная небывалым ростом социальной активности народных масс, высоким подъемом их общественного, в том числе и национально-культурного, самосознания. Понимание того, что Октябрьская революция, советская власть не только положили конец господству капиталистов, помещиков, жандармов, кулаков, баев, но и открыли школы на родном языке, дали широкий простор для развития ранее угнетенной и униженной национальной культуры, рождало огромные творческие силы. У многих народов и народностей это время первых газет и журналов на национальном языке, первых стихов, рассказов, повестей, со временем – романов, первых литературных групп и (организаций. Но национальное возрождение, – а именно так в данном аспекте можно назвать протекавшие процессы, – происходило на исторически новой, социалистической основе. Ленинские идеи интернационализма, тысячекратно подтверждаемые самой логикой новой действительности, все более овладевали умами людей и, естественно, направляли по современному руслу процессы национально-культурного строительства. Осознавая себя соратниками и сотворцами, участниками единого общего дела – строительства нового общества, народы с беспримерной силой потянулись друг к другу. Если 20-е годы с некоторой долей условности можно назвать периодом взаимоузнавания народов, ранее удаленных друг от друга в и географическом и в психологическом смысле, то в 30-е годы наводятся уже прочные, регулярно действующие мосты дружбы и единения.

На памяти моего поколения тог окрашенный благородной романтикой энтузиазм, с которым перебрасывались эти мосты зачинателями украинской советской литературы. Павло Тычина, для которого революция связывалась с невиданной ранее широтой интернационального зрения, с разрывом пут всяческой национальной узости и ограниченности, специально, с целью «практического» выхода в новый братский мир, овладевает армянским языком и дарит украинскому читателю ряд переводов из этой литературы, увлекается общим востоковедением. Микола Бажан едет в Грузию, изучает этот край и его культуру, полгода «берет уроки» у виднейших грузинских историков, литературоведов, лингвистов, результатом чего стал не только с блеском выполненный перевод поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре», но и прошедшее через всю жизнь теснейшее общение поэта со всем культурным миром братской республики. Поэт Василь Мысык изучает таджикский язык, исхаживает дороги и горные тропы Таджикистана, а в своих стихах обогащает украинскую поэзию почти неизвестными ей ранее среднеазиатскими мотивами, отражающими бурные и сложные жизненные перемены начала 30-х годов. Прозаик Иван Ле на рубеже 20 – 30-х годов создает большой роман о строительстве оросительной системы в Голодной степи (Узбекистан), участником которого он был как инженер, выпускник Киевского политехнического института. И как не упомянуть в этом ряду большого поэта Максима Рыльского, блистательного переводчика, столь много сделавшего для сближения украинской литературы со многими другими литературами, но прежде всего – с русской и польской (достаточно сказать, что благодаря его трудам уже в 20 – 30-х годах по-украински зазвучали «Евгений Онегин» Пушкина и «Пан Тадеуш» Мицкевича).

Примеры – характерные и для иных, более развитых литератур Советского Союза в ту пору. И прежде всего для русской литературы, которая с новых позиций, позиций социалистического интернационализма, «открывала» для широкого читателя едва ли не весь огромный многонациональный мир Страны Советов. Книг тут не перечислишь, их многие десятки уже к концу 30-х годов – начиная, скажем, с «Баллады о двадцати шести» С. Есенина, «Кочевников» Н. Тихонова, «Гидроцентрали» М. Шагинян, «Большевикам пустыня и весны» В. Луговского, чукотских рассказов Т. Семушкина, «Колхиды» К. Паустовского… И важно здесь не просто освоение литературой инонационального материала, создание образов людей других наций и народностей; все эти понятия останутся лишь цеховой принадлежностью литературоведов, если не видеть за ними главного – идеи общего и родного для всех советского дома, если не ощутить в них мощных токов начавшегося процесса сближения народов.

На путях этого сближения наций и их культур вставало немало трудностей. Мешали пережитки старой отчужденности (мы знаем, кому она была выгодна в веках и кто цепляется за ее остатки я пережитки в настоящем), отзвуки былых розней, всяческие национально-религиозные предрассудки; на высших идеологических «этажах» все это находило свое выражение в разных формах шовинизма я местного национализма (скажем, пантюркизм в Средней Азии или целый комплекс национал-уклонистских «идей», развивавшихся на Украине М. Хвылевым). Борьба с подобными проявлениями буржуазных и мелкобуржуазных взглядов в национальном «вопросе имела серьезное принципиальное значение.

Крепнущая идейно-эстетическая общность литератур народов СССР создавала почву для их активного взаимодействия друг с другом (переводы, влияния, заимствования и т. д.), а последнее в свою очередь содействовало ускоренному развитию литератур молодых или, так сказать, исторически замешкавшихся.

«Литературная компаративистика, – пишет словацкий ученый Д. Дюришин в своей книге «Теория сравнительного изучения литературы», – должна учитывать то обстоятельство, что в момент ускоренного развития стимулирующую роль могут сыграть – и, как правило, играют – типологически адекватные явления и открытия более дифференцированных национальных литератур» ². А типологически сходные факторы, начиная с идейного содержания, проблематики, образов нового героя, уже в 20-х годах объединяли творчество преобладающей части писателей во всех братских литературах. Вот здесь в полную силу и проявилась огромная стимулирующая роль более развитых литератур, в первую очередь русской – литературы Горького и Маяковского, Шолохова и Леонова, других замечательных художников слова, прокладывавших новаторские пути для всего искусства XX века.

Историки советских национальных литератур, начиная с украинской и кончая совсем молодой художественной письменностью народов Севера, на сотнях примеров показали исключительную широту и плодотворность идейно-эстетического воздействия русской литературы. Известные слова Расула Гамзатова о том, что он как поэт взлетал на двух крыльях – родной аварской художественной стихии и могучей русской культуры, могли бы в этой связи повторить многие видные мастера слова в братских республиках, особенно из старшего поколения. Русскую литературу мы можем в этом смысле назвать великой объединительницей художественных культур братских народов на социалистических и интернационалистских началах, ясно памятуя при этом, что она объединяет их, отнюдь не нивелируя. Верность жизненной правде, народность, преемственная связь с лучшими национальными традициями – уже эти главенствующие в ней самой принципы, распространяя свое влияние, способствовали тому, что литературы, воспринимавшие его, не теряли своей самобытности, существенных национальных особенностей. Метод социалистического реализма, представляющий главное эстетическое завоевание новой эпохи, вырабатывался в литературах народов СССР сообща, на национальной почве каждой из них и вместе с тем -в процессах широкого творческого взаимодействия. Все это приводило к тому, что и в процессах восприятия тех или иных влияний происходило, говоря словами уже упомянутого теоретика, «внутреннее пересоздание типологически адекватных инонациональных стимулов, которые в условиях новой структуры могут способствовать рождению качественно нового явления» ³. Они и рождались, эти качественно новые явления, ставшие результатом глубокого синтеза национального художественного опыта с опытом интернациональным, – достаточно вспомнить ярчайший пример творчества Чингиза Айтматова.

Так складывалась многонациональная советская литература как идейно-художественная общность, представляющая собой не механическую сумму отдельных литератур, а своеобразный социально-духовный организм, некую особую структуру нового типа, сочетающую единство идейных основ и художественного метода с широким спектром индивидуального и национального художественного многообразия.

В период зрелого социализма эта общность еще более окрепла и обогатилась существенными приметами нового качества. У всех на виду мощный подъем молодых или, во всяком случае, ранее недостаточно «громких» национальных литератур. Не буду называть звучные имена представителей тех литератур, которые в начале века только расправляли свои крылья, – скажем, киргизской, казахской, калмыцкой, башкирской, аварской, балкарской, ряда других, – эти имена сейчас хорошо известны не только в Советском Союзе, но и за его рубежами. Как велика при этом роль подлинного таланта! Даже одно-два таких имени, имеющих достаточно веское признание в стране и мире, высоко возносят всю национальную словесность: сказал же в свое время Чернышевский об украинской литературе, что она, имея такого поэта, как Шевченко, уже не нуждается ни в чьей благосклонное! и – то есть объективно существует как явление всероссийского и международного масштаба. Но в наше время речь идет и о процессах более широкого объема, о выросших во всех национальных литературах новых поколениях художников слова, действительно современных по литературной культуре, по широте кругозора, по стилю и языку. (Я не хочу этим сказать, что у них нет своих изъянов по сравнению с могучей когортой зачинателей или, скажем, с фронтовым поколением, – но это предмет особого разговора.) Так произошло то, что мы называем выравниванием уровней литератур народов СССР – выравниванием, разумеется, не абсолютным, а более или менее относительным, но чрезвычайно ощутимым в самых разнообразных творческих проявлениях.

Особенно отрадно, что этот процесс захватил собой важнейший корпус всякой литературы нового времени – прозу, прежде всего ее большие формы – роман и повесть. Не приходится говорить, какое это исторически трудное и сложное дело – рождение национальной прозы подлинно современного идейного, познавательного и художественного уровня. За последние десятилетия (округленно – примерно за четверть века) советский роман сделал огромные шаги вперед именно как роман многонациональный. Ведь даже в некоторых литературах, имеющих немалый исторический опыт, большая проза до относительно недавнего времени развивалась несколько замедленно по сравнению, скажем, с поэзией. Были отдельные значительные образцы, но не было мощного общего движения. А теперь мы видим, как ярко и крупно заговорила о себе грузинская проза, как, продолжая традиции Якуба Коласа и Кузьмы Чорного (но после некоторой, если я не ошибаюсь, «паузы» в 40 – 50-х годах), набрали силу белорусский роман и повесть, какое многоцветье возникает на поле украинской прозы, каких впечатляющих успехов достиг социально-психологический литовский роман, как словно из-под земли поднялась эпическая проза молодых литератур Севера (ограничусь только этими примерами)… Современная проза требует хорошей культуры психологического анализа, требует мыслей, идей, перерастающих в целостную поэтическую концепцию, неустанных поисков точной и свежей формы, и эти художественные качества все более заметны в сегодняшних свершениях почти каждой из национальных литератур.

Существенно изменились и наши представления о межлитературных влияниях. Как не раз уже отмечалось, сегодня это главным образом многосторонние взаимовлияния: уже нет литератур, только «одаряющих» другие своим опытом, и литератур, только воспринимающих воздействия других. Русская литература, самая богатая и сильная, по-прежнему служит источником ценных творческих стимулов для писателей братских республик, но и она уже не может проходить – снова вспомним прозу – мимо опыта таких мастеров, как Гончар, Быков, Мележ, Айтматов, Нурпеисов, Думбадзе, Чиладзе, Слуцкие, Авижюс, Кросс, Бэл, Якубов, Матевосян и многие другие. Каждой литературе уже есть чем делиться с другими, в том числе с литературами самыми развитыми, и в атмосфере, определяемой «чувством семьи единой», этот взаимный обмен опытом, обмен осознанный и неосознанный, прямой и опосредованный (как, собственно, и все другое в художественном творчестве), идет чрезвычайно интенсивно.

Расцвет братских литератур Советского Союза и их растущее сближение – два процесса, идущих не только единовременно, но и в теснейшей взаимосвязи. Эту взаимосвязь мы с полным основанием называем диалектической; сближение национальных литератур способствует более полному, всестороннему, а в ряде случаев и ускоренному развитию каждой из них, а усиление творческой мощи любой из них вызывает естественный общий интерес к ее опыту и дает, таким образом, новый импульс к взаимодействию и сближению. Сколько бы ни твердили наши идейные недруги об унификации и нивелировании национальных литератур в СССР, на деле происходит иное: при продолжающемся укреплении их идейно-эстетического единства и определенной общности проблематики происходит и будет происходить такое интенсивное развертывание творческих возможностей каждой из братских литератур, которое делает еще более выразительным, еще более слышным ее голос в общем хоре.

Разумеется, это лишь самый общий вывод. При более конкретном рассмотрении предмета мы увидим сложное взаимопереплетение различных факторов: с одной стороны, расширяется сфера бытования так называемых межнациональных стилей и жанровых форм, сближающих литературы и в чисто художественном отношении, с другой – очень явственное в последние годы обращение к национальным художественным истокам, в частности к фольклору, который также «перерабатывается» вполне по-современному, приводит к тому, что на палитре каждой из литератур возникают новые, достаточно своеобразные краски. Устаревают и отпадают одни из национальных форм, возникают другие, более соответствующие современному содержанию, видоизменяются, интенсифицируются третьи. Во всем этом проявляется живое и глубокозахватное единство интернационального и национального в художественном процессе социалистического общества.

Теоретики говорят о трех главных тенденциях, которые могут

проявляться во всяким межлитературном общении: сближение, расхождение (дифференциация) и взаимодополнение. В жизни советской многонациональной литературы, конечно, преобладает и все время крепнет тенденция к сближению, в то время как резко упала и существенно изменилась в своем назначении вторая тенденция, которая сохраняет дифференцирующую функцию лишь в неантагонистическом художественно-стилевом смысле; вместе с тем очень усиливается, можно думать, тенденция к взаимодополнению. Как семья литератур, мы все в конечном счете дополняем друг друга, дополняем теми неповторимыми особенностями, которые проявляются в жизненном содержании и форме каждой; благодаря этому дополняющему своему значению, собственно, и незаменима в общем ансамбле каждая литература как часть единого целого. Как у А. Платонова один из героев говорит: «Без меня народ неполный», – так и художественный мир советского искусства был бы неполным без тех или иных черт своеобразия – в тематике, героях, реалиях быта, выразительных средствах, – в любой из наших братских литератур, от высокоразвитых до самых молодых.

Еще Гоголь, раздумывая над тем, какая натура у него сильнее – «хохлацкая», как он писал в дружеском письме, или русская, – приходил к выводу, что оба эти национальные начала призваны взаимно дополнять друг друга, потому что каждое из них обладает своей особой ценностью. Говорилось это, конечно, в личном, индивидуально-психологическом смысле. Сейчас, когда все наши литературы породнила общность жизненного уклада, мировоззрения, художественного метода, вопрос о новом широком смысле творческого взаимодополнения, мало пока еще разработанный теоретически, приобретает, на мой взгляд, немалую актуальность, помогая глубже понять диалектику их сближения и взаимодействия.

О проблеме традиций сейчас много говорят, а порой и спорят. Непосредственно связана она и с проблемой народности – новой, социалистической народности литературы, ибо, во всяком случае, вряд ли мы признаем это качество за творчеством писателя, не имеющим корней в народной жизни и народной истории, а следовательно, и в отечественном литературном наследии.

Литературе социалистического реализма свойственно активное отношение к традициям прошлого. Поиски «неизменных» национальных архетипов, явления стилизаторства, пассивного подражания образцам прошлого, изредка встречающиеся и в наше время, не согласуются с ее новаторским духом, да ведь и сущность подлинной преемственности в искусстве состоит в том, что развитие наследуемой традиции происходит через ее «снятие»: для того чтобы продолжить свою жизнь в оригинальном современном произведении, она должна умереть в нем как посылка и первообразец. Впрочем, тут же следует сказать, что нельзя признать плодотворными и попытки такого новаторства, которое ориентировано на некий псевдосовременный «наднациональный» стереотип, мыслимый едва ли не во всемирных масштабах.

Интернационалистское сознание, которым проникнуто творчество писателей социалистического общества, во многом расширило круг традиций, которые воспринимаются как самые родные и близкие по духу. Разумеется, на первом месте здесь стоит то, что впитано с молоком матери, с родным языком, с его тайной поэзией, но разве не вошли в сознание любого из советских писателей, в какой бы из национальных литератур он ни работал, уроки Пушкина, Толстого, Достоевского, Горького, Маяковского, Шолохова, разве не принимает участие в творческой «настройке» его мысли наследие Шевченко, Франко, Купалы, Райниса, Г. Табидзе, Ауэзова, так же как и великанов древности – Руставели, Навои, Низами? Сейчас мы уже далеко ушли от фазы первичного ознакомления с литературным наследием и современным опытом «братьев по Союзу» – народов СССР; наше время характеризуется, на мой взгляд, чрезвычайно интенсивной органикой – процессами живого включения этих ценностей в художественную мысль каждой из братских литератур. По крайней мере на Украине можно наблюдать, как пристально вглядываются поэты нынешнего среднего и младшего поколения во все, что «есть и что было» в поэзии литератур Закавказья, Прибалтики, Средней Азии, Белоруссии, Молдавии, не говоря о поэзии русской. И это общение находит интересное, более или менее ощутимое выражение в их собственном творчестве (назову в этой связи имена И. Драча, Д. Павлычко, Б. Олейника, М. Винграновского). Тенденция, заслуживающая внимательного исследования и полной, разумеется, поддержки. Лишь упомяну здесь об особенно широких в наше время контактах писателей народов СССР с прогрессивной мировой литературой – явлении тоже примечательном и требующем более обстоятельного разговора.

Литература зрелого социализма по-хозяйски подходит к своему необозримому наследию. Ничто из гуманистических, подлинно художественных ценностей не может быть забыто и упущено – нашему обществу все это нужно, все это участвует в формировании духовного, эмоционального мира нового человека. Обращаясь к примеру, уже не раз использованному в критике, можно сказать, что наша эпоха в определенном смысле «примирила» Некрасова и Фета, которые казались решительно «несовместимыми» друг с другом и которых действительно многое разделяло, особенно в социально-политических воззрениях. Сегодняшний читатель по достоинству ценит и пламенную гражданскую поэзию первого, и тонкую лирику второго, понимая при этом, какие несхожие места занимало их творчество в общественных бурях своего и последующего времени. А ведь мы тоже живем далеко не в безбурное время!

Поэтому четкость идейных оценок и социальных критериев ни в коей мере не должна смазываться рвением к неразборчивому «умножению» национальных ценностей и тем более – вольными или невольными уступками методологии единого потока. При всей широте подхода к наследию, позволяющего «вылущивать» позитивное ядро из многих сложных, противоречивых явлений, нам дорога прежде всего та магистральная линия исторических традиций, которая определяется их демократической и социалистической направленностью. По ряду конкретных вопросов этого плана у нас проходили споры, и надо со всей определенностью сказать, что правда была не на стороне тех, кто пытался, скажем, приуменьшить значение революционно-демократических традиций русской и других литератур и одновременно – подмалевать в благолепные тона- кое-что из того, что¹ по своему объективному историческому смыслу противостояло социальному и духовному прогрессу общества.

Советская литература давно уже перестала быть единственной в мире литературой нового типа, сегодня она входит составной частью в содружество литератур социалистических стран. Да и в применении к литературе, к искусству – а не только к факторам политическим, социальным, экономическим – мы все представляем несомненное содружество, потому что нас объединяет общность мировоззрения и исходных эстетических принципов. Самобытные литературы социалистических стран, принадлежащие к разным этническим группам, разные по историческим истокам и национальным традициям, да и по особенностям современного процесса, в наше время составляют определенную общность, которую создает и скрепляет сама жизнь. Социалистический интернационализм и здесь демонстрирует свою неиссякаемую животворную силу. При этом пафос общего, пафос единения в главном и решающем отнюдь не заслоняет перед нашими глазами то особенное, что определяет характерную национальную мету каждой литературы, ее оригинальность, неповторимость и незаменимость.

Творческие взаимосвязи советской многонациональной литературы с литературами социалистического содружества сегодня широки и многообразны. Нет сомнения, что в дальнейшем они станут еще более интенсивными и разносторонними. Об этом, наверное, подробнее скажут и мои советские коллеги, и участники этого «круглого стола» из братских стран, чье присутствие делает наш разговор особо интересным и значимым. Можно думать, что первопроходческий, имеющий всемирное значение опыт советской литературы как литературы многонациональной, литературы дружбы и братства народов будет здесь дополнен и новым опытом, который в изобилии представляют нам тесные дружественные отношения, сложившиеся между художественными культурами стран социалистического мира.

60-летие со дня образования Союза Советских Социалистических Республик – дата, глубоко знаменательная не только для нас, но и для всех народов планеты. Вместо жестоких законов национальной розни и угнетения, рожденных капитализмом, советский социалистический строй утвердил поистине гуманные законы равноправия, дружбы и взаимопомощи народов. Огромная созидательная, животворящая сила этих законов нашла разностороннее отражение в советской многонациональной литературе – и в ее идейном пафосе, и в ее образах и мотивах, и в самих процессах ее развития, в которых стимулирующим и движущим началом стали братские взаимосвязи и творческое взаимодействие национальных словесных искусств. Все это, включая различные конкретные проблемы сегодняшнего литературного процесса, дает нам богатый материал для размышлений и обмена мнениями.

Зигфрид РЁНИШ (ГДР)

Тема моего выступления – взаимосвязи многонациональной советской литературы и социалистической немецкой литературы.

Наверное, нет выше оценки для литературы, если сказать, что она всегда глубоко проникала в жизнь своего народа, жила его заботами и интересами; но, наверное, не менее важно отметить, что она оказала благотворное влияние на развитие культуры другого народа.

Это в полной мере можно сказать о многонациональной советской литературе, которая, как ни одна другая литература мира, повлияла столь решающим образом на возникновение и развитие немецкой социалистической литературы.

Нельзя говорить о развитии немецкой социалистической литературы после разгрома гитлеровского фашизма без понимания тех интенсивных обширных связей, которые существуют между ней и советской литературой.

За прошедшие тридцать семь лет наша литература проделала длительный путь серьезных, подчас мучительных раздумий над судьбой немецкого народа в XX веке, над различными периодами его истории в текущем столетии, над теми уроками, которые мы должны были извлечь, исследуя причины установления гитлеровской диктатуры, развязавшей вторую мировую войну, самую страшную за все время существования цивилизации, анализируя истоки и существо фашистской идеологии.

Передовая немецкая литература одновременно способствовала тому, что наш народ в полной мере осознал огромную силу прогрессивных культурных ценностей, накопленных им в прошлом, убедился в непобедимости идей Маркса и Энгельса, она помогла немецкому рабочему классу воспринять учение Ленина, развить классовое, историческое самосознание и укрепить связь со страной Ленина.

Обращаясь к творчеству писателей сегодняшнего дня, мы видим, что книги их исполнены глубоких раздумий над тысячью вопросов, которые встают перед человеком в период строительства общества развитого социализма, и в первую очередь связанных с дальнейшим развитием социалистической демократии и гуманизма.

Писатели ГДР размышляют и над проблемами научно-технической революции, подъема народного хозяйства, вносят свой весомый вклад в укрепление дружбы между народами наших стран.

Разумеется, невозможно осветить все аспекты взаимоотношений революционной немецкой литературы и литературы Советского Союза, история которых насчитывает вот уже более шести десятилетий. Здесь необходима глубокая исследовательская работа. Остановлюсь только на одном, но весьма показательном и ярком примере, который нам дает творчество И. -Р. Бехера.

И.-Р. Бехер был первым немецким поэтом, который почувствовал, какое эпохальное значение имеет Великая Октябрьская революция. Правда, должно было пройти десять лет, прежде чем поэт понял истинный исторический смысл Октября, но поняв его, он всю свою жизнь и творчество отдал утверждению идей социализма. Когда произошла революция в России, ему было 26 лет; к этому времени он уже был автором многих стихотворений, в которых выражал протест против мирового капитализма, писал о боли и несовершенстве окружающего мира. Однако его протест носил стихийный характер, поэт еще не понимал социальной и политической основы старого мира, не видел ясной цели, которую должен ставить перед собой художник, если он хочет быть выразителем интересов своего народа, самой передовой идеологии эпохи. Годы, прошедшие после Октября, были самыми сложными и противоречивыми в творчестве Бехера, однако именно в этот период вырабатывались его идейные принципы, и, конечно, решающее влияние на него оказали работы Ленина, бурно развивающаяся советская литература. Уже в начале 20-х годов он переводит стихотворения Д. Бедного, В. Маяковского.

30-е годы ознаменовались для Бехера самым пристальным вниманием к произведениям Горького, изучением его критических работ, теоретических и эстетических положений.

В свою очередь Горький принимал активное участие в том, чтобы оградить Бехера от преследований, когда власти обвиняли его в государственной измене. В 1936 году в своей известной статье, которая называлась «Встречи с Горьким», Бехер писал, что именно решительный протест великого пролетарского писателя явился во многом причиной того, что судебный процесс против него не был возбужден. А после личной, хотя и короткой встречи с Горьким Бехер признавался, что научился у него большему, чем у любого другого человека. В Горьком нет ничего искусственного и беспокоящего, каждое его движение очень твердо и надежно, Горький несет свою мировую славу так же просто, как свой серый костюм. Особенно много работает Бехер над изучением горьковского наследия во время пребывания в Советском Союзе, когда он подверг критической переоценке многое и в своих эстетических воззрениях, и в поэтическом творчестве.

И после 1945 года, после освобождения немецкого народа от фашизма, поэт-коммунист, один из ведущих государственных деятелей ГДР, прежде всего заботился о том, чтобы сделать советскую литературу широко известной немецкому народу, приступившему к строительству новой жизни. И в художественных произведениях он писал о Советском Союзе, его людях, его литературе и культуре. Обращаясь в публицистических статьях к широкому кругу экономических, культурно-политических проблем, он подчеркивал жизненную необходимость освоения культурного богатства советского и немецкого народов, бережного отношения к классике.

Огромная работа Бехера по созданию немецкой социалистической культуры находила горячую поддержку у его коллег по перу, – здесь в первую очередь необходимо вспомнить имя А. Зегерс и многих других замечательных писателей ГДР. Дело, начатое Бехером, успешно продолжается и сегодня. Об этом хорошо известно всем, кто следит за литературой моей страны; в этом нас убеждает творчество Э. Штриттматтера, Г. Канта, М. -В. Шульца, Ю. Брезана и др. Сегодня мы с полным правом можем сказать, что многонациональная советская литература стала в высшей степени значительной и неотъемлемой частью духовной жизни Германской Демократической Республики. В минувшие два десятилетия отчетливо прослеживается интенсивное влияние многонациональной советской литературы на наших писателей. И я хотел бы сейчас отметить ту роль, какую сыграла советская литература в появлении двух новелл Шульца – «Солдат и женщина» и «Летчица». В центре той и другой новеллы (действие происходит во время войны) – отношения немца (в одном случае – пленного, во втором – солдата) с советской женщиной. И там и здесь писатель обращается к истории Германии, но одновременно и к истории советского народа. Я думаю, что автор не смог бы создать образ героини новеллы «Солдат и женщина» Ольги Петровны, если бы не произведения советской литературы, возникшие в 50 – 60-е годы.

Именно тогда был достигнут тот уровень литературы о войне, который во многом предопределил и подход Шульца к избранной теме. Автор очень внимательно изучал творческий опыт Симонова, – мотивы из его произведений возникают не случайно. Вместе с тем можно увидеть сложные взаимосвязи новелл Шульца с романами и повестями Бакланова, Быкова, Айтматова, Распутина. Предыдущие произведения Шульца целиком восходят к традициям национальной немецкой культуры; сейчас же мы можем говорить и о серьезном изучении, раздумьях автора над советской литературой.

Аналогичные тенденции прослеживаются и в творчестве других писателей, по сути, речь идет о глубоком, всестороннем воздействии советской многонациональной литературы на художественную жизнь ГДР. Так, самый широкий отклик получил роман Айтматова «Буранный полустанок». Дискуссии, развертывающиеся вокруг этого романа, свидетельствуют о том, что он стал событием и в нашей литературе. Журнал «Веймарер байтреге» также предполагает напечатать материалы обсуждения этого произведения советского прозаика. Так выглядит процесс реального взаимообогащения наших литератур.

И еще одно, последнее, замечание.

Мы сегодня обсуждаем широкий круг проблем, связанных с многонациональностью литературы. У нас в ГДР тоже есть литература национального меньшинства – сорбов. Творчество сербских писателей, и в первую очередь, конечно, Ю. Брезана, является неотъемлемой составной частью литературы ГДР. Перед ними стоят те же идейно-эстетические задачи, что и перед всеми нашими писателями. В стране существует и издательство, выпускающее книги на сербском языке. Наиболее ярким произведением сербской литературы за последние годы является роман Брезана «Крабат». Главный герой этого романа – персонаж, взятый из сорбского фольклора, но воспринимающий себя как частицу большого мира. В сюжете романа, во всей его философской насыщенности (а роман этот философский) как бы сливаются сорбские народные традиции с классическими традициями немецкой культуры, прежде всего идущими от «Фауста» Гёте, Книга эта была с большим интересом встречена как у нас в стране, так и за ее пределами, – кстати, она уже вышла в Советском Союзе. Я думаю, что этот факт еще раз наглядно, конкретно подтверждает как раз то, что поставлено на повестку дня «круглого стола», – взаимодействие, взаимообогащение разных национальных литератур на нынешнем этапе строительства развитого социализма.

Алесь АДАМОВИЧ (г. Минск)

Сам принцип многонационального единства литературы предполагает особенную динамичность внутреннего развития. Принцип этот должен бы вообще исключать такое явление, как длительный творческий застой, топтание на месте. Потому что в любой момент какая-нибудь из наших литератур обязательно вырывается вперед: как сегодня белорусская – на «военном» направлении, а русская – на «деревенском», как киргизская – в направлении социально-философского романа, а молдавская – в поиске историко-поэтического синтеза…

Пока в одних литературах определенное время идет накопление новых качеств, другие вырываются вперед, движутся в каком-то новом, важном для общего развития направлении, а это создает постоянный общий настрой поиска, творческого соперничества, взаимообогащения.

Разумеется, все это не означает, что В. Кондратьеву, или г. Бакланову, или Ю, Бондареву обязательно следует «бежать» за белорусами, а Я. Брылю или В. Козько – за В. Беловым или В. Распутиным или всем вместе – за Ч. Айтматовым, который написал, можно сказать, этапный для начала 80-х годов социально-философский роман о делах земных и «небесных» («Буранный полустанок»).

Ибо за каждой из литератур – свое пространство национальной истории, культуры, традиции. Только неопытные грибники-горожане дружно бросаются туда, где кто-то нашел семейку боровиков, – будто леса на всех не хватает. Тем более, что все идет в «общий кузов». А потому ищи дальше, захватывай шире, протори дальние стежки, чтобы только голос твой слышен был, не вытаптывай землю, корни, мох вокруг соседа!..

Да, конечно, есть общие для многих наших литератур массивы, которые не обойти ни русским, ни белорусам, ни украинцам, ни прибалтам, молдаванам и т. д. Например, память о военном времени. Или судьбы вчерашней, дела и проблемы сегодняшней деревни. И тут могут быть значительные если не заимствования, то чьи-то и в чем-то опережения. Например, Виктор Козько написал новый роман «Колесом дорога» (белорусский вариант называется «Неруш»). И каждый, прочитав роман, обязательно прикидывает, в каком родстве эта вещь с «Матёрой». Хотя распутинский роман – о затоплении земли (и человеческой памяти), а роман Козько – об осушении (и иссушении). Об осушении Полесья и об иссушении душ человеческих, когда люди механически выполняют работу, требующую любви к тем и беспокойной мысли о тех, кому их работа адресована. Нет, полешук Козько написал свой роман не потому, что сибиряк Распутин создал притягательное, замечательное произведение. А потому, что живет своим краем, его судьбами, весь живет чувствами и мыслями родных по духу людей. Ну и, кроме того, у белорусской литературы немалая имеется традиция в разработке полесской темы, начиная с «полесских повестей» Якуба Коласа. А потом была «Полесская хроника» Ивана Мележа. Так разве могла литература белорусов не отозваться на заключительную ситуацию, когда, собственно говоря, Полесья в его историческом облике просто не стало? Сплошная мелиорация, мощная современная техника, решив одни проблемы, одновременно создала множество других, глобально экономических: Полесье как-никак – «главное болото Европы»!

Роман Козько появился потому, что об этом мы не могли не написать. Но у него есть русский сосед – «Прошение с Матёрой». И им существовать в советской литературе рядом, друг друга подсвечивая. Но не затеняя друг друга, как бывает, когда одно из произведений эпигонское.

Сама жизнь, судьбы народные, дела, проблемы целого края обязывали белорусов написать полесскую «Матёру». Не будь этого зова, повеления самой земли, любая степень умелости, таланта автора не спасла бы его вещь от вторичности. А ее, вторичности, даже и следа нет в романе Козько.

Да что и говорить: есть свои сложности, проблемы для литератур национальных, у которых читатель общесоюзный. Один у всех, все со всем сравнивающий. А сегодня ситуация именно такая. Тут особенно не рассчитывай, что проживешь за счет местного патриотизма, скидок: серенький, зато свой, нашинский! Чтобы быть своим, стать своим для современного своего и общесоюзного читателя, необходимо учитывать критерии вон какие: ведь читатель этот и к мировой литературе доступ имеет самый широкий.

Так что ищи свое у себя, но и на соседа не ленись посматривай: как у других дела, какой «урожай», какая «агротехника».

Не на пользу, а во вред каждой литературе была бы этакая хуторская амбиция: что мне ваш опыт, у меня достаточно своего! Нет, если кто-то проделал работу, протоптал стежку в каком-то важном для всех направление поблагодари его и используй это, чтобы, сберегая силы и время, может быть, на новом этапе и в новом направлении самому вырваться вперед, стимулируя общее движение. Вот так, а не упрямым копанием в стороне от всех, на изолированном литературном хуторе, создает литература авторитет себе и своему народу.

Когда прочитаешь произведения такого уровня, значения, такой творческой удачи, как «Последний срок» или «Прощание с Матёрой», испытываешь чувство прочности, надежности – с этой стороны. Кем-то сделано, а всем надежнее, уютнее в литературе, у которой такой мощный хребет, такие вершины. (Так и было, такое чувство, когда я впервые прочитал романы Распутина, даже написал об этом автору.)

И тем более радует чья-то удача, если ею укрепляется, поднимается значение, влияние на читателя, мощь того массива литературы, к которому причастен сам. «Военной» литературы, например. (А точнее – антивоенной.)

Кстати, «военные» писатели почему-то совсем не возражают, что критика объединяет их под «одной шапкой». «Деревенские» время от времени (некоторые) протестуют и даже обижаются. Что это: извечная гордость военных своим «мундиром»? И столь же неновая обидчивость «деревни» – даже вот так, в делах литературных? Хотя чье положение, звание сегодня более почетное, авторитетное, если не это – «деревенщики»!

Ну, да это к слову пришлось.

Так вот, внутри литературного «цеха» («военного», «деревенского») чувства творческого соперничества (так же, как и сподвижничества), видимо, должны быть если не острее, то сложнее. И в рамках национальной литературы, и в общесоюзном масштабе.

Ведь тут разные направления возможны, порой резко отличные друг от друга. Да и есть, существуют такие направления, в «военной», например, литературе. (О чем свидетельствуют в одинаковой мере статьи Василя Быкова и статьи, выступления Ивана Стаднюка.) При этом белорусскому писателю Быкову вполне может быть ближе (поисками, творческими принципами) не «свой» Мележ (автор «Минского направления») или Шамякин, а русские прозаики В. Кондратьев или В. Семин, так же как в свою очередь Ивану Шемякину романы Ивана Стаднюка родственнее некоторых известных белорусских произведений (это вычитывается и из его ответов на анкету «Дружбы народов», – 1982, N 5).

И это закономерно, нормально, – без творческих пристрастий, направлений какое же возможно движение, развитие в литературе, без этого нет литературной жизни. А для мощной многонациональной литературы, какой является наша, советская, характерно и то, что направления, течения внутринационального литературного развития легко и свободно вливаются в общее русло, в свою очередь усиливая и ускоряя те или иные течения в этом, уже общесоюзном, процессе. Литовцы – аналитико-психологический поиск всей нашей прозы, латыши – эпический, эстонцы – жанрово-философский, эссеистский поиск («мини»-роман), молдаване, армяне – притчево-поэтический и т. д. Ну а белорусы, они, видимо, тоже свое ищут в общесоюзной прозе и это свое усиливают, делают полноводнее, например, военно-документальной, да и вообще «военной» литературой.

«Птицы и гнезда» Янки Брыля находятся в интересном творческом взаимодействии с «Плотиной» Виталия Семина, а повести Василя Быкова определенно и очень заметно влияют на жанр современной советской «военной» повести. Быков, много взявший (по его же словам) от Г. Бакланова, Ю. Бондарева, честно возвращает долги. «Сашка» и «Селижаровский тракт» Вячеслава Кондратьева – развитие, обогащение той линии «военной» прозы, которой особенно стойко держался (и которую упрямее всех удерживал) именно Быков. А когда читаешь, например, повесть (кстати, интересную) Григория Глазкова «Подробности неизвестны», сразу хочется сказать: быковская школа!

Любопытно затронуть и вот какую тему. Не просто влияние, воздействие наше друг на друга: одной национальной литературы на другую и всех сообща – на каждую в отдельности. Но и те случаи, когда даже корни или корешки какие-то (исторические и т. п.) тянутся в почву соседа. Стоит нам отдалиться на несколько столетий в прошлое, как сразу обнаруживается, что у нас есть общие писатели, общие произведения – даже белорусско-русско-украинско-литовско-польские! Не говоря уж о белорусско-русских или белорусско-украинских. Нас роднят, объединяют имена и произведения Георгия Скорины и Симеона Полоцкого, Миколы Гуссовского и Сырокомли и т. д. и т. п. А подземные (под литературой) сливающиеся, пересекающиеся реки и ручьи фольклорные!

И вот еще что интересно.

Во время и после долгих десятилетий насильственной летаргии (когда сам язык белорусский был под запретом) участие нашей белорусской духовной культуры в делах общелитературных зачастую выражалось именно в том, что почва белорусская (фольклор, народное творчество) обогащала литературы соседних народов. Общеизвестно, как много значила Белоруссия и ее фольклор в творчестве Адама Мицкевича или Элизы Ожешко. Куприн свою «Олесю» нашел на Полесье, там же кое-какие корешки и Достоевского. Можно и пушкинского «Дубровского» вспомнить, и «Боярина Оршу» Лермонтова…

В известном письме Горького Коцюбинскому подчеркивалась простота, народность первых произведений основоположников новой, возрождающейся белорусской литературы – Купалы и Коласа: «Так примитивно-просто пишут, так ласково, грустно, искренно. Нашим бы немножко сих качеств! О, господи! Вот бы хорошо-то было!»

И если было влияние белорусов, их новой литературы, то именно в этом направлении. То есть вначале – непосредственно фольклорное влияние на Мицкевича, Ожешко, Лермонтова, Куприна и др. Затем – более сложное и уже более литературное. Думается, что крестьянский эпос XX века – «Новая земля» Якуба Коласа – тоже имел какое-то значение и влияние, когда хорошо знавший и любивший белорусскую поэзию и народное творчество белорусов Александр Твардовский создавал «Страну Муравию»…

Тут уже не только «почва» и не одно лишь «сырье» для других литератур. Тут уже иное воздействие, обмен на уровне, так сказать, технологии литературного дела. Даже если именно сугубая простота, которую Горький подчеркивал («так прямитнвно-просто пишут»), и была основным качеством той «технологии».

Да, мы, белорусы, сегодня тоже на том этапе, уровне, когда можем не только брать, но и предлагать кому-то свою «технологию». Как в жанрах чисто художественного творчества, так и в документальных жанрах.

А ведь литература белорусская (новая, возродившаяся заново лишь в XIX – начале XX столетия) сравнительно молода. А проза так и вовсе ровесница революций 1905 и 1917 годов.

Но в условиях, в обстановке активнейшего взаимодействия с литературами соседей, близких и далеких, когда твоя литература – часть многонационального литературного массива, бурно развивающегося, – в этих условиях и сроки и пути сокращаются, укорачиваются. В этом мы убедились на собственном опыте.

И еще один вопрос. Мы говорили здесь о том, что за эти шестьдесят лет получилось так, что наша русская литература ведет нас всех, но в чем-то другом она сама идет вслед за другими литературами народов СССР, и это естественно и понятно. Но если поглядеть на взаимоотношения литератур социалистических стран, здесь этого этапа первоначальной учебы не было, перед ними не стояла задача «догонять» нас и т. п. Тут вопрос стоит иначе и проблемы иные, потому что мы имеем дело с такими литературами мирового класса, как польская, немецкая, венгерская, чешская… Эти литературы имеют огромные мировые традиции, и формы сближения, взаимообогащение носят здесь иной характер.

Назову один конкретный пример. После войны мы начали широко разрабатывать в искусстве (в частности, в Белоруссии) тему партизанского движения, – она была органична, диктовалась всем опытом народной жизни во время войны. И добились здесь немалых успехов.

Но когда у нас появился роман сербского писателя Добрицы Чосича «Солнце далеко», затем повести и романы словацкого писателя Владимира Минача и других писателей о партизанской борьбе, мы обнаружили для себя много нового, такие проблемы, которые у нас не поднимались. В литературе социалистического лагеря выявился такой уровень и такая глубина гуманизма, которые нам очень нужны для того, чтобы наша белорусская литература о войне и о наших партизанах говорила о трагических событиях тех лет еще более беспощадно, чтобы еще более усилился ее антивоенный пафос.

Например, в югославской литературе потрясла нас такая тема, которую мы знали, чувствовали, но почему-то не заострили на ней своего внимания.

Югославия, как и Белоруссия, – страна классического партизанского движения, и люди, боровшиеся с фашизмом, не могли не знать о неизбежности и необходимости этой борьбы. И в то же время с глубокой внутренней болью они понимали: ну еще один год, два, три – и тот народ, во имя которого партизаны сражались, этот народ физически может быть просто уничтожен. Для Белоруссии это еще более острая, трагическая проблема, потому что геноцид нигде не был столь жесток. Вот так произведения югославских писателей стали огромным стимулом для развития нашей литературы.

Или иной пример: «Барьер» Павла Вежинова, произведение столь оригинальное и неожиданное для нас. Вначале, казалось бы, все несколько идет в сторону, воспринимается с некоторым удивлением, но потом мы почувствовали, что углубление болгарского писателя в сферы сознания и подсознания – путь перспективный и для наших литератур, что и в этом направлении могут быть интересные обретения.

Наши делегации не раз бывали в Чехословакии, и чехи много приезжали к нам. Они очень мудрые люди, и мы могли бы у них многому поучиться. Например, они организуют курсы переводчиков, на которые приезжают люди из социалистических стран, в том числе русские, украинцы, белорусы, из стран капиталистических и на месте углубленно изучают язык, культуру народа и т. п. Большинство из них, уехав, работают переводчиками, преподают чешскую и словацкую литературу в своих странах и т. д. Мы должны учиться именно так разрешать проблемы практического порядка, а то ведь у себя с армянского или грузинского языка переводим по подстрочникам, с киргизского – по подстрочникам и т. д. и т. д. Хотя и у нас, конечно, есть положительный опыт. Грузины, например, приглашают к себе переводчиков той страны, где переводится Шота Руставели. Вот та работа, которая нам сейчас так необходима и нужна, потому что мы так часто еще не знаем достаточно того, что нам надо знать друг о друге.

И опять-таки в странах социалистического лагеря есть великолепные и поучительные примеры: Вацлав Жидлицкий в Чехословакии перевел всю белорусскую и всю украинскую прозу. В этом же ряду я могу назвать критика Мирослава Заградку, который так много делает для ознакомления чехов с русской литературой, в Болгарии – Маргариту Митовску, ее переводы с белорусского, русского, украинского. Тут же надо вспомнить имена Томаса Решке и Леонарда Кошута из ГДР, Михая Нову из Румынии…

На своей родной белорусской литературе мы самым непосредственным образом ощутили плодотворность таких творческих контактов Когда объединились Восточная и Западная Белоруссия, в нашу литературу вошли такие писатели, как Янка Брыль, Максим Танк и другие, которые хорошо знали и польскую литературу. Они внесли в белорусскую советскую литературу такие богатые ассоциации с польской культурой, что сразу в нашей литературе стала заметна свежая струя.

Я хотел бы сказать и об обратном процессе, когда писатели других стран получают у нас стимулы для дальнейшего творческого развития. Тут важен практический вопрос – отбор книг для перевода за рубежом. Это должны быть действительно самые талантливые книги. Будет очень обидно, если то плохое, с чем мы боремся у себя, у вас будет идти как хорошее и не вызывать восторга у читателя.

Мы живем в такое время, что как только мы начинаем решать проблемы литератур советской и социалистических стран, мы не можем не выходить к более глобальным вещам. Естественно, что каждый народ и каждая литература смотрят на себя и на весь мир глазами своего народа. Но мне кажется, что мы уже живем в таком мире, где мы должны смотреть на себя и на свою историю, на свое место в мире и глазами соседей, потому что сегодня всё – в том числе и судьбы человечества – слишком зависит от всего.

На наших писательских съездах говорилось, – и, в общем, справедливо, – что каждая литература имеет свои великие произведения, которые воспитывали в народе гордость за свою историю, за свой народ, за свое поведение по отношению к другим народам.

Но мы живем в таком мире, где очень опасно, если все будут считать, что они всегда, везде и перед всеми были правы, а если кто и виноват, то только другие.

Перебирая недавно материалы к книге «Я из огненной деревни», которую мы делали с Янкой Брылем и Владимиром Колесником, я вдруг нашел один материал, который мы не использовали. Между тем он наталкивает на серьезные размышления.

Там есть рассказ о том, что, когда фашисты сгоняли людей, чтобы их сжечь в сарае, один человек из этой толпы обреченных шел и громко пел. Если бы я прочитал это в романе, то наверняка сказал бы себе, что писатель хочет показать бесстрашного героя, смело бросающего вызов врагам. Но я спросил человека, от которого записывал этот материал: а почему он пел? И тот ответил: у него был хороший голос и он надеялся, что эти звери его пожалеют. Не пожалели… Как прост и как трагичен такой эпизод!

Можно сказать, что во всех национальных литературах происходит сегодня процесс углубления в простую и такую сложную правду современной жизни. Каждая литература – это история своего народа, все богатство культуры, все богатство национального характера. И подчас все стараются продемонстрировать в своей ₍литературе, в своей истории прежде всего свои достоинства, древность своей культуры, справедливость всех своих битв с другими народами… Но не должно быть при этом такого чувства: вот, мол, мы лучше других, насколько мы богаче! Это – вчерашняя мысль, а сегодня мы все вносим свою лепту, у каждого народа свой голос, мы все поем, как пел тот человек, – ведь мир и все мы не должны сгореть, мы не должны погибнуть, человечество должно жить дальше еще миллионы и миллионы лет, оно еше многое может сделать на этой земле.

Я так подробно остановился на этой теме потому, что многое сделано и в русской, я в украинской, и в белорусской, и во всей вашей многонациональной литературе такого, что рождает желание думать о будущем, в думать широко, о судьбах народа и человечества, именно потому для нас так враждебен шовинизм и национализм. Каждый художник, любящий свой народ, думает и о человечестве: вот смотрите, как мы можем петь, человечество мы обязаны спасти, потому что все мы люди, и умеем петь, и наши жизни надо жалеть…

М. СТЕМПЕНЬ. Вы сказали, что в творчестве Максима Танка и Янки Брыля есть влияние польской литературы. В» чем это выражается?

А. АДАМОВИЧ. Если брать Танка, у него очень своеобразные поэтические формы, для них характерна эпическая традиция и т. д. Я думаю, что верлибр, возможно, Танк взял и не от вас, но в его произведениях есть большая раскованность формы, которую мы воспринимаем как идущую от польской традиции. Что касается Брыля, то он вообще был влюблен в Болеслава Пруса, и романтическая струя во многом идет у него от Пруса. И вот еще что: Максим Танк и Брыль пришли в нашу литературу в 1944 – 1945 годах. Традиции, на которые они опирались, помогли в трудные годы «бесконфликтности» сопротивляться тенденциям упрощенчества, унификации и т. п.

Я убежден, что проблема – и у вас и у нас – заключается в том, чтобы умело отбирать самое лучшее, великолепные произведения социалистической литературы, и мы должны сделать так, что и вы будете от нас брать только добро, и мы будем от вас получать только добро.

Пал ФЕХЕР (ВНР)

Тема сегодняшнего «круглого стола» для нас, венгров, как и для всех восточноевропейских народов, очень важна, проблема взаимодействия, взаимосвязи между различными национальными литературами представляется сегодня весьма актуальной. Всем известно, что в условиях Австро-венгерской монархии и старовенгерского королевства жили вместе много национальностей, много народов. И можно сказать, что то время было временам тюрьмы народов. Но видные деятели наших народов, которые жили в те годы, хотели говорить и понимать друг друга прежде всего с помощью литературы. История венгерской литературы знает такое интересное явление, как двуязычие. До XVI века наша литература создавалась главным образом на латыни, и в XVII-XVIII веках и даже в XIX веке очень многие писатели были двуязычными.

В истории венгерской литературы есть и другая страница, когда венгерские писатели в 30-х годах нынешнего века вынуждены были эмигрировать, – они жили и работали в Чехословакии, Югославии, Советском Союзе, Румынии. Сейчас же мы наблюдаем другую картину: национальные меньшинства, живущие в Венгрии, имеют свою литературу. Создаются талантливые произведения на словацком и сербском языках. В то же время те литераторы, которые живут в Румынии и Чехословакии и пишут на венгерском языке, могут гордиться большими достижениями. Примеры можно продолжить.

Как видите, вопросы, связанные с развитием многонациональной советской литературы, для нас жизненно актуальны – ив писательском и в практическом плане, иными словами, исторический опыт многонациональной советской литературы нам помогает решать собственные проблемы, вызванные особенностями национальной истории.

Мы убеждены, что литература может быть мостом между народами. И здесь особая роль принадлежит переводу. Но миссия литературы как посредника между народами значительно шире, – она помогает людям лучше узнать друг друга, понять их мысли и чувства, их прошлое и настоящее. Писатели, рассказывая о сегодняшнем дне в жизни своего народа или его истории, помогают и читателям других стран глубже осознать собственные проблемы, ибо в сравнении, сопоставлении подчас яснее и четче вырисовываются нерешенные вопросы и непреодоленные трудности, с которыми сталкивается общество в ходе своего развития. Так, для нас очень поучительно знакомиться с произведениями румынской литературы. Не случаен успех, которым пользуется у венгерского читателя и роман словацкого писателя Л. Баллека «Помощник». Книга привлекает удивительной способностью автора передать и национальный характер своих героев, и взглянуть по-своему, по-новому на многие явления современной жизни, раскрыть их с неожиданной стороны, используя для этого новаторские приемы, присущие литературе XX века. Это сочетание традиций и новаторства как в передаче неповторимо-национального духа, так и в осмыслении общезначимой, общечеловеческой проблематики делает роман Л. Баллека заметным фактом не только в литературе Чехословакии, но и в социалистической литературе всех наших братских стран.

Хотелось бы мне затронуть еще одну тему – раскрыть причины особой популярности в Венгрии советской многонациональной литературы.

Еще в 1934 году у нас в стране на венгерском языке была издана первая антология советских рассказов. Эту книгу редактировал Д. Ийеш. В предисловии к сборнику он писал, что советскую литературу мы читаем не только как литературу, – нас интересует и то, что происходит в Советском Союзе. Именно этот интерес остался у нас по отношению к жизни в вашей стране, к жизни народов разных республик.

Здесь уже не раз поминался последний роман Айтматова. Надо сказать, что все произведения Айтматова переведены на венгерский язык, и издавались они по многу раз. Что же касается «Буранного полустанка», то он напечатан в журнале «Советская литература» (на венгерском языке), редактором которого я являюсь.

1. Л. И. Брежнев, Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 4, М., Политиздат, 1974, с. 243.[↩]
2. Диониз Дюришин, Теория сравнительного изучения литературы, М., «Прогресс», 1979, с. 256[↩]
3. Диониз Дюришин, Теория сравнительного изучения литературы, с. 256.[↩]