Мир поэзии

Польскую поэзию последнего тридцатилетия можно оценивать с разных точек зрения. Можно проследить, как она реагировала на социальные и культурные преобразования этого периода, как определяла взаимоотношения между личностью и обществом, как формировала сознание читателей. Можно обратиться к чисто внешним категориям, выявить становление поэтических поколений, направлений, течений, вспомнить о спорах, возникавших между приверженцами разных поэтических концепций, проследить исчезновение старых и возникновение новых жанров. Можно, наконец, исследовать читательский рынок, инициативу издателей, количество тиражей, радиус социального воздействия поэзии и ее популярность, ее удельный вес в программах радио и телевидения, эстрадном, драматическом и песенном репертуаре, популярность поэтических конкурсов и вечеров. Огромное количество тем и проблем отпугивает многих критиков от попыток оценить и проанализировать все богатство современной польской поэзии. Как же тут уложиться в рамки небольшой статьи? Выход один – выборочно и бегло обрисовать известные художественные индивидуальности и проблемы.

Положение лирики в послевоенный период определяли поначалу поэты старшего поколения, еще до войны хорошо известные в литературных кругах. Но и они стали постепенно откликаться на требования, которые ставил перед ними новый общественный строй, почувствовали необходимость отразить в своем творчестве еще свежие в памяти испытания войны и новые социальные преобразования. Кроме того, обрели новое звучание и поэтические традиции, унаследованные от прошлого; в изменившихся условиях они менялись и сами. Это видно на примере творчества старейшины польской поэзии Леопольда Стаффа, сторонника классического размера и кристальной ясности поэтического образа. Начиная со сборника «Мертвая погода», где картины военной разрухи неотделимы от утверждения незыблемости основных гуманистических ценностей, идеи бесконечного возрождения жизни во все новых формах, лирика Л. Стаффа обретала лаконичность, становилась все более скупой в своих изобразительных средствах, – простота и меткость сочетаются с философскими обобщениями. И поистине справедливо последние стихи поэта, включенные в сборники «Ива» и «Девять муз», были признаны высшим достижением его творчества, непрерывно развивающегося с начала нашего века.

О том, насколько плодотворным оказался опыт послевоенных лет для самого старшего поколения писателей Народной Польши, свидетельствует и поэзия Казимеры Иллакович, которая до сих пор остается связующим звеном между периодом «Молодой Польши» и сегодняшним днем.

В еще большей степени это относится к литераторам, чьи дебюты пришлись на межвоенное двадцатилетие, – после войны они будто пережили вторую молодость. Это Ярослав Ивашкевич, удивительно энергичный, всесторонне одаренный художник и деятель культуры. В его тонкой лирике органически переплетается личное и общественное. Он мастерски поэтизирует повседневные события, являющиеся частью вечного и бесконечно меняющегося мира.

Ярослав Ивашкевич продолжал традиции пейзажно-описательной, символической лирики, одновременно изменяя и модернизируя ее, создавая оригинальные эстетические диссонансы (обратим внимание хотя бы на поэтические эффекты, возникающие при сочетании тонкой музыкальности с простым, повседневным языком).

Сборники стихов «Свиток осени», «Круглый год», «Ксении и элегии» и недавно изданный «Итальянский песенник» стали вехами на пути этого поэта, перебросившего мост между культурой прошедших веков и ее настоящим, поэта, явившего в своем творчестве образец органического слияния высокой гражданственности и тонкого лиризма.

По-разному складывалась творческая судьба других бывших «скамандритов». А. Слонимский остался в какой-то степени верным модели риторически-публицистической поэзии, отшлифованной в классическом стиле и охотно пользующейся аллегорией. А одно из лучших произведений Тувима, отличающееся особенной взволнованной приподнятостью, – выпущенная после войны и неоднократно переиздававшаяся поэма «Цветы Польши», – вмещает в себя и дневник его молодости, и обращение к современности.

Самая высокая оценка и самое широкое признание читателей выпали на долю двух писателей, широко известных еще до войны, – Владислава Броневского и Константы Ильдефонса Галчиньского, Есть в этом некая закономерность: оба отражали в своем творчестве важные исторические события, определяющие судьбу народа, и говорили о них с большой личной заинтересованностью, в высокой эмоциональной тональности, но в разных лирических ключах.

Героическая защита страны от гитлеровских захватчиков, трагическая и высокая судьба польского солдата, сражавшегося бок о бок с Советской Армией и на всех фронтах борьбы с фашизмом, возрождение страны из руин и разрухи, пафос и радость восстановления мирной жизни, идеи справедливости и братства людей, любовь к родной природе – все это нашло в их поэзии

выражение и было наполнено социальным смыслом. Не порывая с романтическими традициями, они сумели придать им новое художественное звучание.

Владислав Броневский сочетал революционный пафос со скорбью по трагическим жертвам, которые пришлось принести в борьбе за социальное и национальное освобождение; гражданские интонации трибуна и пропагандиста – с откровенностью личных признаний. И это придавало его поэзии глубокую достоверность, убеждало в ее искренности и правдивости, определяло ее художественную мощь и эстетическое воздействие.