«Мир действительной жизни» (Белинский о «Гамлете»)

«…и будущие поколения не раз остановятся с недоумением перед гладко убитым пустырем, отыскивая пропавшие пути мысли, которая в сущности не прерывалась».

Герцен

Еще не состоялась премьера «Гамлета», прославившая московскую сцену, еще не снискал Мочалов своей игрой в роли Гамлета головокружительный успех, а Белинский уже обещал петербургскому издателю А. Краевскому: «…если представление в каком бы то ни было отношении будет примечательно, то напишу об нем к Вам письмо, для помещения в журнале». Свое желание написать о предстоящей премьере критик объяснял тем, что «давно не писал, руки чешутся, и статей в голове много шевелится, так что рад ко всему привязаться, чтоб только поговорить печатно» ¹.

Мысль «привязаться» к «Гамлету» – или, другими словами, использовать премьеру для выражения каких-то своих мнений и взглядов – в это время для критика была совершенно естественна. Она вызывалась обстоятельствами, в которые он попал после запрещения «Телескопа». Ликвидация журнала лишила Белинского печатной трибуны. Но даже не это было самое страшное. Расследование дела, связанного с опубликованием «Философических писем» Чаадаева, привлекло к критику внимание правящих кругов. Отныне он и его журнальная деятельность попадают под бдительный надзор III Отделения и полиции. Для Белинского наступает мучительное время вынужденного молчания. Даже статью о Гамлете и Мочалове, над которой он работал в течение всего 1837 года, ему долго не удается напечатать.

Только в марте 1838 года Белинский вновь допускается к печатному станку – становится фактическим редактором «Московского наблюдателя». Именно на страницах этого журнала он опубликовал свою «длинную и красноречивую песнь» – статью «Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета».

Но осуществил ли Белинский в этой статье свое намерение «привязаться» и высказать те мысли и убеждения, которые «шевелились» в его голове, которые он готов был защищать до последней капли крови? Для того чтобы понять эти мнения и мысли, необходимо выяснить общий взгляд Белинского в то время на жизнь; это тем более важно, что в 1837 году происходят существенные изменения в духовном развитии критика и кружка Н. В. Станкевича, к которому он принадлежал. Белинский отказывается от субъективно-нравственной точки зрения и обращается к философии Гегеля. Этот перелом в философском развитии Белинского находит свое выражение на страницах «Московского наблюдателя».

Увлечение Белинского философией Гегеля – самый противоречивый и запутанный период его развития.

В настоящее время принято считать весь период 1837 – 1839 годов эпохой примирения Белинского с действительностью², временным устремлением критика «к примирению с жизнью, к отказу от политики». Развивая это положение, М. Поляков утверждал, что, разочаровавшись в «субъективно-нравственной точке зрения», Белинский «на первых порах… впадает в другую крайность: «сближение с действительностью» оборачивается для него «примирением с действительностью» ³.

Но правильно ли рассматривать весь период 1837 – 1839 годов как единый период безоговорочного примирения Белинского с русской действительностью, нет ли здесь упрощения?

Подобное определение периода 1837 – 1839 годов по существу противоречит утверждению Герцена, писавшего: «В первую минуту, когда он (Белинский. – Л.X.)… увлекся разумностью всего сущего, он безбоязненно написал свою бородинскую статью» ⁴. Таким образом, указав на «Бородинскую годовщину», написанную осенью 1839 года, Герцен уточняет начало того кратковременного периода, в который Белинский выступил в печати с чем-то «вроде оправдания Николая». Однако Герцен указал не только этот рубеж, с которого началось теоретическое оправдание деспотизма, но косвенным путем дал некоторые данные и для уточнения хронологических рамок периода, когда Белинский уже увлекся Гегелем, но еще не дошел до попытки примириться с русской действительностью.

В «Былом и думах», имея в виду первые части сочинений Белинского, Герцен писал, что на него «дунуло свежим воздухом полей, молодым воздухом весны…» ⁵. В этих первых томах, вышедших в 1859 году, были представлены сочинения Белинского, опубликованные в «Молве» и «Телескопе», а также статьи из «Московского наблюдателя» за 1838 год.

Таким образом, раннюю пору увлечения Белинского Гегелем, представленную в первых выпусках «Московского наблюдателя» за 1838 год, Герцен решительно сближает по общественному звучанию и по близости к жизни с догегелевскими сочинениями критика и отделяет ее от более поздней поры, ознаменованной статьями о Бородинской годовщине.

Это положение Герцена целиком совпадает с утверждением Чернышевского о первой поре нашего знакомства с Гегелем⁶ (главным образом его диалектикой), которая нашла выражение в кратковременной жизни «Московского наблюдателя». Чернышевский считал «Московский наблюдатель» совершенно самостоятельной и весьма важной порой критики Белинского.

В чем же было существо этой ранней поры?

Рассматривая в XXV главе «Былого и дум» увлечение Белинского философией Гегеля, Герцен подчеркивал, что философия Гегеля сыграла и положительную роль в развитии Белинского. «…Отсюда-то и начинается его живое, – говорит Герцен о Белинском, – меткое, оригинальное сочетание идей философских с революционными» ⁷.

Герцен не останавливается на этом, он ведет читателей дальше. «После либерализма, кой-как пережившего 1825 год в Полевом, после мрачной статьи Чаадаева является выстраданное, желчное отрицание и страстное вмешательство во все вопросы Белинского». Развивая далее свою мысль о связи статей Белинского с действительностью, Герцен спрашивает: «Кто не помнит его статьи о «Тарантасе», о «Параше» Тургенева, о Державине, о Мочалове и Гамлете?» ⁸. Все названные здесь Герценом статьи, за исключением статьи о Мочалове и Гамлете, написаны Белинским после 1840 года. Только статья о Мочалове и Гамлете, напечатанная в «Московском наблюдателе» в 1838 году, относится к «первой поре» увлечения Гегелем. Таким образом, критику «Московского наблюдателя», и в частности статью о Мочалове и Гамлете, Герцен сближает не только с предыдущим периодом критики Белинского в «Телескопе», но и с последующим периодом, наступившим после кратковременного «оправдания Николая», с критикой Белинского 1840 – 1848 годов⁹. По-видимому, со статьи «Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», по мнению Герцена, и начинается отрицание и страстное вмешательство Белинского во все вопросы.

Правильность вывода об особом значении, которое придавал Герцен этой статье, подтверждается и той характеристикой, которую дает Герцен статье Белинского о Мочалове и Гамлете. Эта характеристика, на первый взгляд, представляется странной и непонятной. Разве не странно, что статья, посвященная гениальному произведению Шекспира «Гамлет» и исполнению заглавной роли великим русским трагическим актером, оказывается, содержит, как утверждает Герцен, «смелость в нападках на литературную аристократию, на писателей первых трех классов, на статс-секретарей литературы, готовых всегда взять противника не мытьем – так катаньем, не антикритикой – так доносом!» ¹⁰

В статье о Мочалове и Гамлете Герцен обнаруживает «верность» Белинского «своим началам» и «неустрашимую последовательность». Естественно возникает вопрос: в чем могла проявиться «неустрашимая последовательность» в статье, посвященной представлению «Гамлета» на московской сцене? На все загадки, данные Герценом, проливает свет его же фраза о том, что статью отличает «ловкость в плавании между ценсурными отмелями». Герцен намекает, что в статье Белинского есть второй смысл, подтекст, который великий критик, ловко обойдя цензуру, вложил в нее. Герцен упорно наводит читателей на мысль о том, что Белинский «кстати и некстати касается всего», что «разбираемая книга», а в данном случае спектакль, игра актера служили Белинскому «по большей части материальной точкой отправления, на полдороге он бросал ее и впивался в какой-нибудь вопрос» ⁸.

Другими словами, Герцен обращает внимание читателей, что и статья «Гамлет, драма Шекспира.

1. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. XI, Изд. АН СССР, М. 1956, стр. 125. Далее ссылки на это издание, с указанием тома и страницы, приводятся в тексте.[↩]
2. См.: Н. Л. Бродский, В. Г. Белинский, Гослитиздат, М. 1946, стр. 42 – 43; М. Поляков, Виссарион Белинский. Личность – идеи – эпоха, Гослитиздат, М. 1960, стр. 228 – 275; А. М. Деборин, Об историзме воззрений В. Г. Белинского, «Вопросы истории», 1962, N 3, стр. 52 и др.[↩]
3. М. Поляков, Виссарион Белинский. Личность – идеи – эпоха, стр. 241, 248[↩]
4. А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. XVII, Изд. АН СССР, М. 1959, стр. 103.[↩]
5. А. И. Герцен, Собр. соч., т. IX, стр. 35.[↩]
6. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, Гослитиздат, М. 1947, стр. 202.[↩]
7. А. И. Герцен, Собр. соч., т. IX, стр. 28.[↩]
8. Там же, стр. 28 – 29.[↩][↩]
9. Аналогичное указание мы находим и у Чернышевского, который, сближая критику Белинского в «Телескопе» с «Московским наблюдателем», рассматривает эти журналы как предшественников критики Белинского в «Отечественных записках» (Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, стр. 246). Кроме того, Чернышевский, как и Герцен, решительно отделяет от этих мнений Белинского мнения, высказанные критиком осенью 1839 года, начиная со статьи «Очерки Бородинского сражения» (там же, стр. 248).[↩]
10. А. И. Герцен, Собр. соч., т. IX, стр. 29.[↩]