Мир Бакунца
С. Агабабян, Аксел Бакунц. Очерк творчества, «Советский писатель», М. 1965, 267 стр.
Мир, воссозданный замечательным армянским прозаиком Акселом Бакунцем, имеет столь необычайную мощь художественного воздействия, что искусство писателя, равно волнуя простого читателя и маститого ученого, предстает перед нами некоей загадкой. Очарование прозы Бакунца превращает читателя в художника, критика – в лирического эссеиста. Пример – прекрасная статья К. ЗелинскогЬ, написанная в 1956 году, когда вышел в свет первый после реабилитации Бакунца сборник его произведений.
В Армении за последние годы вышло немало работ о творчестве писателя. Наиболее фундаментальная и глубокая из них – монография талантливого литературоведа и критика Сурена Агабабяна. В значительно сокращенном виде она издана «Советским писателем». Это первая книга о Бакунце на русском языке.
С. Агабабяну удалось счастливо сочетать полноту и глубину исследования с проникновением в художественный мир писателя, с созданием образа оригинальной творческой индивидуальности. Многие вопросы, затронутые им, не только освобождают факты прошлого от коры предубеждений и ложных концепций, но и непосредственно связаны с современным днем армянской литературы, так как творчество Бакунца предстает в ней живой и развивающейся традицией.
Мир, который воспет Бакунцем и которому он обязан своим происхождением, был миром патриархальной армянской деревни, миром крестьянского труда и земли, как бы застывшим во времени, полным легенд и первозданной природности. Этот еще живой осколок древности, имевший свои неоспоримые добродетели, был традиционной темой армянской литературы. Писатели часто использовали эту тему для доказательства своих по преимуществу просветительских концепций, противопоставляя мир патриархальности надвигающемуся капиталистическому Молоху и желая сохранить его в изначальной моральной целомудренности, как единственную надежду на спасение нации.
Этот мир дал Бакунцу многое, и прежде всего личное родство с национальным бытием, воспринимаемым как бытие простого народа, труженика земли, носителя всех духовных ценностей. Именно в этом земном начале кроется та пронзительная лирическая проникновенность прозы Бакунца, которая составляет ее неповторимое своеобразие. Но в отличие от многих своих предшественников, подчеркивает С. Агабабян, Бакунц увидел этот мир в движении – историческом, социальном и духовном, он художнически осознал и принял неотвратимость и закономерность развития мира и человека. И даже тогда, когда это «движение жизни» было чуждо народу, когда речь шла о наступлении буржуазной цивилизации, писатель понимал, что оно не могло не быть в конечном счете необходимым. Отсюда и печаль и оптимизм Бакунца.
Этот подлинный историзм позиции художника давал ему свободу, которой были лишены многие писатели, которые или консервировали национальное бытие, или конструировали его по готовым схемам. Проза Бакунца сохраняет в единстве и эпическое воссоздание народной жизни в ее органической взаимосвязи с прошлым, и идею необходимости социального переустройства мира. Единство этих факторов, делает вывод С. Агабабян, и обусловливает истинность и полноту, жизненную и художественную убедительность прозы Бакунца. Бакунц как художник был рожден на стыке патриархального бытия и истории. «Это была эпоха, – пишет С. Агабабян, – трагического столкновения новых и старых верований, победоносного шествия «цивилизации» и отступающего в отчаянии патриархального мира. Все это подобно самуму разрушало основы деревенской жизни». Однако тяжкий опыт истории, свидетелем и участником которого был писатель, – империалистическая война, трагический для армян 1915 год, фарс дашнакской республики, гибель иллюзий – подготавливал возрождение – победу народной власти, которая придала законченность историческому движению и в творчестве Бакунца была осознана художественно.
Однако в молодой армянской советской литературе в связи с этой исторической победой возник соблазн – что было естественно и характерно для многих – конструирования будущего, пренебрежение к основам и истокам народной жизни в ее конкретности. Рапповские теоретики утверждали, что в пролетарской армянской литературе нет места крестьянской теме, что это бесполезный и косный пережиток. Именно поэтому появление Бакунца в литературе, в которую он пришел во всеоружии богатого жизненного опыта, было встречено с явным замешательством и недоброжелательством, породившим, как пишет С. Агабабян, «легенду о Бакунце». Он был объявлен певцом деревенской отсталости, скорбящим о разрушении патриархальных устоев, идеализирующим «социальную нищету».
Помимо самой тематики, в творчестве Бакунца многих смущала и нота печали, пронизывающая его произведения. В этом эффекте искусства («во многия мудрости многая печали»), являющемся следствием любви и всеведения, когда, вскрывая тайны тяжкой и прекрасной жизни, оно тем самым говорит о ее преходящей красоте, к которой человек не может быть причастен вечно, прямолинейные критики усматривали некое недоверие к действительности, – упрек, который не раз обращался, например, Чехову.
Сейчас видно – и это прекрасно показано в книге С. Агабабяна, – что бакунцевское воссоздание мира в самом себе несет изображение движения жизни даже тогда, когда даются не собственно события, а «только» развитие человеческого духа. Печаль его – отнюдь не пессимизм, она возникает непроизвольно в процессе прощания с прошлым и встрече с неведомым, но, как верил писатель, достойным человека будущим.
Какие духовные и моральные ценности разовьет человек из народа из наследия прошлого – вот во, -просы, которые волнуют писателя. И эти вопросы возникали, как и многие другие у Бакунца, из полноты воссоздаваемого бытия, а не из заданной концепции. Истинно народный художник, подчеркивает критик, всегда воссоздает жизнь в ее действительном, а не мнимоимперативном развитии. В связи с; этим С. Агабабян остро полемически ставит проблему художественной правды. Изображение национальной народной жизни в ее полноте. – вот достоинство, которое делает творчество Бакунца истинно интернациональным. Эстетическая активность его искусства становится следствием истинности и глубины изображения народной жизни – материальной и духовной, – ибо сама эта жизнь несет идею, возможность и необходимость развития и обновления.
Бакунц, говорит С. Агабабян, бросал вызов каждым своим рассказом, каждой новеллой, ибо, несмотря на кажущуюся свою простоту и «незначительность», особенно в сравнении с модным тогда принципом «космического» охвата действительности с позиций должного, в каждом его произведении были не только очарование безыскусственности, но и необычайная внутренняя мощь воздействия правды народной жизни. Художественная практика Бакунца была несовместима с «космизмом», с пренебрежением к простому человеку и его реальным нуждам.
Герой Бакунца – пахарь, гончар, виноградарь, пастух, садовник. И в нем как в капле воды отражается космос, частью которого он является. Эта любовь к простому человеку была следствием органической народности Бакунца, его гуманизма. Он говорил о тех моральных ценностях, которые несла народная жизнь и которые должно развить новое общество.
На примерах прошлого писатель показал разложение «естественного человека», утрату народных ценностей, в то время как наступление социалистической цивилизации развивало эти ценности, укрепляя все наиболее демократическое и активное в них.
Герой Бакунца лишен броских внешних черт героического, это человек труда и земли. Поэтому у Бакунца, как и у Пришвина, которого он очень любил, героическое имеет лирическую наполненность, он тяготеет к психологическому, а не событийному изображению мира. Художественное мышление его не разбивает жизнь на мелкие части, а охватывает все бытие целиком, в связи с природой, землей, народом, веком.
У Бакунца, как справедливо утверждает С. Агабабян, всегда происходит прорыв от быта к истории, к общечеловеческому содержанию, поскольку он изображает движущееся, исторически обусловленное бытие нации. При всем своеобразии мира, открытого Бакунцем, национальная определенность никогда не носит у него подчеркнутого, внешнедекоративного характера, она как бы «разлита» в бытии, которое лишь постольку национально, поскольку воссоздано полно и всеобъемлюще.
Бакунц всегда выступал против провинциализма в литературе и художественном мышлении, который прежде всего постулирует национальное начало, что приводит к его консервации, к самоизоляции, к сужению понятия национального. В этом отличие Бакунца от собственно «деревенских» писателей, лишенных историзма художественного мышления. Они не только были во власти фактов, они конструировали факты, превращали их в простую иллюстрацию идей. Умение видеть жизнь в историческом развитии обусловливало то, что, всегда опираясь на факты и конкретность, Бакунц-художник прорывался к высотам общечеловеческого духа. Тема деревни у Бакунца – это тема человека и истории, заключает критик.
Бакунц способствовал победе народного начала в армянской советской литературе, опираясь не только на идею прогрессивности исторического процесса, но и на наследие национальной классики с ее великими моральными, социальными и психологическими идеалами. Осознавая необходимость преодоления старых форм и обогащения реализма, Бакунц как художник всегда недоверчиво относился к прожектерству голого новаторства, предпочитая естественное развитие и выявление нового в самом простом человеке, биографом которого он был. В этом смысле внешне он был самой традиционной фигурой в армянской литературе 20 – 30-х годов, однако исследователю удается показать глубинную новаторскую сущность его творчества. С. Агабабян считает Бакунца продолжателем туманяновской линии в развитии армянской литературы. Народный эпос Бакунца, эпос поэтический, явился закономерной формой социалистического реализма, продолжившего и развившего наиболее плодотворные традиции национальной классики.
С. Агабабян создал впечатляющий образ большого художника слова во всей его сложности и глубине.
С этой целью он использовал многие приемы литературоведческого анализа – от лирических эссе, раскрывающих очарование стилевой манеры Бакунца, до проблемно-теоретического исследования метода, жанров и т. д. Книга строится на обширнейшем фактическом материале, представляющем литературную панораму 20 – 30-х годов, различные тенденции развития литературы. Художественные явления даны в их связи с прошлым и настоящим, в сопоставлении с аналогичными фактами из других литератур. И, наконец, критик исходит из эстетического анализа произведений Бакунца, из безграничного доверия к художнику, к его развитию, его правде.
Книга С. Агабабяна, воссоздающая процесс становления художника в современную эпоху, окажется весьма полезной для каждого исследователя, изучающего прозу XX века.