Миф и художественное исследование

Й. ГОРЕТИТЬ

МИФ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Развитие традиции романа-мифа
в произведениях Ласло Бито

Немало трудностей предстоит преодолеть писателю, избравшему темой своего романа библейский сюжет, бессчетное число раз отображенный в истории европейской культуры. Прежде всего необходимо считаться с предвзятым мнением будущего читателя: верующие сочтут писательский замысел профанацией священной легенды, а люди неверующие могут обвинить автора в излишней приверженности изначальной мифологеме. Затем автор должен быть готов к тому, что образованный читатель невольно станет сравнивать: у кого из писателей тот же самый (или сходный с ним) сюжет представлен иначе – лучше или хуже, разработан интереснее, с большей художественной убедительностью, психологически достовернее, в более современной форме и т. д. Учитывал ли Ласло Бито все эти моменты пли попросту пренебрег ими – не знаю; во всяком случае, первые две книги трилогии, выпущенные в прошлом году издательством «Радуга» под названием «Семь ключей к вратам Рая» (в переводе на русский Татьяны Воронкиной) оставляют впечатление, что автор не скован подобного рода соображениями и излагает библейскую историю Исаака в духе свободного мышления и независимого исследования.

Ласло Бито – обладатель пытливого ума, стремящийся прокладывать новые, непроторенные пути. Нагляднее всего это подтверждает его собственный жизненный путь, приведший Бито на писательскую стезю. Вынужденный эмигрировать после событий 1956 года, наделенный литературными склонностями молодой человек все же решил избрать поприще, на котором легче было бы освоиться на новой родине, в США. Ласло Бито стал биологом, исследователем эволюции человеческого мозга, а позднее – глаза. В качестве профессора Колумбийского университета долгие годы он посвятил изучению глаукомы, результатом чего явилось открытие средства, успешно лечащего эту страшную болезнь. Имея за плечами мировую славу ученого, Ласло Бито решил последовать зову сердца и вернуться к художественной литературе. В 1994 и 1996 годах вышли два его романа («Хождение под Богом» и «Пятый всадник») из задуманной тетралогии, посвященной горькой эпохе венгерской истории – поре Трианонского договора и его последствиям. Однако подлинный успех снискали автору вышедший в 1998 году роман «Авраам и Исаак» и вторая часть задуманной трилогии «Поучение Исаака» (2000). Успех обеих этих книг перешагнул границы Венгрии, свидетельством чему – издания на немецком, русском, словацком и готовящиеся переводы на испанский и румынский языки.

Вопреки тому, что было сказано о поиске новых путей и независимом мышлении, должен заранее оговориться, что романы Ласло Бито возникли в рамках четко очерченной традиции художественной прозы. Традиция эта – не что иное, как роман-миф. В русской литературе понятие «роман-миф» хорошо известно. Начиная с Пушкина, через Гоголя, затем Тургенева, Толстого, Достоевского, Лескова, писателей- символистов, Булгакова и вплоть до литературы наших дней создано немало произведений, которые так или иначе, посредством однозначной разработки какой-либо мифологемы или осуществления мифологического подхода, могут быть причислены к этой форме романа. Широкое международное признание снискали и русские исследования: за рубежом хорошо известны имена таких исследователей в данной области, как Афанасьев, Буслаев, Вяч. Иванов, Лосев, Токарев, Мелетинский. В литературоведении общепризнанным авторитетом в изучении романа-мифа была З. Минц, занимавшаяся литературой серебряного века.

Книга Ласло Бито может быть отнесена к числу романов- мифов, где автор создает специфический подход, благодаря которому излагает известный мифологический сюжет таким образом, чтобы его художественный вариант производил впечатление единственно достоверного рассказа. События происходят сейчас и здесь, в сотворчестве и полемике с читателем, уточняя и обогащая знакомую всем мифологическую историю. Вследствие этого писательское всезнание можно назвать метафизическим, ведь рассказчик воспринимает собственный текст «истиннее» сакрального пратекста, сам текст романа как бы становится сакральным, а изначальный сакральный текст приобретает характер апокрифа. Из европейской литературы удачным примером тому может служить тетралогия Томаса Манна об Иосифе, где после знаменитой вступительной фразы «Прошлое – это колодец глубины несказанной» рассказчик ясно дает понять, что уж ему-то доподлинно известна предыстория этой предыстории (и так далее), то есть он знает обо всем больше и лучше, нежели повествователь Ветхого Завета. Аналогичный подход встречаем и у Булгакова в «Мастере и Маргарите», – имеется в виду роман в романе, где рассказчик истории Христа представлен более достоверным повествователем, чем евангелисты. Булгаков создал «пятое евангелие», в основу которого – литературоведческий трюизм – легли апокрифы и которое таким образом как бы превращается в единственно подлинное евангелие, низводя канонические евангелия до уровня апокрифов. В венгерской литературе в аналогичном ключе написан роман-эссе «Тридцать сребреников» Шандора Марай, одного из крупнейших венгерских прозаиков XX века; рассказчик то излагает события с бесстрастностью сказителя мифов, то предлагает ту же историю с точки зрения Иуды (здесь русскому читателю тотчас придет на память повесть Леонида Андреева «Иуда Искариот»).

Стало быть, роман Ласло Бито укладывается в рамки этой традиции, в соответствии с чем «Семь ключей к вратам Рая» несут в себе характерные приметы жанра. Помимо вышеупомянутой нарративной установки, эти характерные особенности прослеживаются главным образом в художественно-поэтических приемах (в обращении с пространством и временем, в элементах мифологического мышления).

Для подхода к пространству в романах-мифах характерно известное по мифам представление о негомогенном пространстве. Представление о пространстве в мифах (особенно в архаических) определяется в первую очередь тем, что данное сообщество людей отождествляет «наш мир», «малый мир» как микрокосмос с миром как таковым, с макрокосмосом. Вместе с тем «наш мир» – это центр мироздания, что выражается через мировое древо, столп или же другие воспринимаемые как сакральные возвышающиеся объекты: гора или скала. Именно вследствие этого пространство утрачивает свою гомогенность, так что каждое событие в отдельности привязано к разным центрам; те части пространства, что ближе к центру, – весомее, те, что дальше, играют периферическую роль. Фрэзер в своем основополагающем труде «Золотая ветвь» упоминает некое архаическое племя, которое во всех своих странствиях в качестве мирового древа таскало с собой ветвь, в центральном месте поселения всегда втыкало ее в землю, тем самым помечая «центр мира», а точнее, важное в данный момент место центра мира. Отсюда видно, что в мифологическом понимании пространства образуется «искривленное пространство», никоим образом не совпадающее с понятием пространства в евклидовой геометрии.

Немало выдающихся произведений мировой литературы отражает аналогичный подход к понятию пространства. Достаточно сослаться на такие творения, как роман-парабола Франца Кафки «Замок», в котором стоящий на горе (!) таинственный замок вполне способен восприниматься как центр мироздания, ибо все события вращаются вокруг него; или же роман Андрея Белого «Петербург», где в знаменитом Прологе Петербург предстает, во-первых, как столица мира, во-вторых, как сам, мир, а в-третьих, всего лишь как точка на карте, вернее, как математическая точка, образуемая пересечением прямых, символизирующих силы Запада и Востока.

Способ обращения Ласло Бито с пространством во многом напоминает мифологический подход к пространству. В романе «Авраам и Исаак» нетрудно заметить несколько подобных микромиров, или центров, нарушающих гомогенность пространства. Как микрокосмос можно рассматривать, например, место обитания Авраама и его семьи, которое – в зависимости от того, кому из своих женщин, Сарре или Агари, отдает предпочтение Авраам, – в свою очередь распадается надвое, соответственно еще на два обособленных микрокосмоса.