Развивая Платона

Т. Вольтская

РАЗВИВАЯ ПЛАТОНА^*

Иосиф Бродский. Большая книга интервью. Составление и фотографии Валентины Полухиной, М., «Захаров», 2000, 704 стр.

Любовь, взятая как процесс, – это познание. Когда мы любим нечто, мы стремимся досконально узнать свой объект – до мельчайшей черточки. Поэт изначально предполагает к себе любовь, образ, встающий за стихами, притягивает и манит помимо желания автора. Прозаик прячется за сюжет, за вымышленные имена и жизни – у поэта нет героя кроме самого себя, даже если поэт, как Бродский, пытается свести свое лирическое «я» к нулю. Не исключено, что от этого оно становится только более загадочным и трагическим, а значит, по законам жанра, более притягательным.

Биографии Иосифа Бродского как таковой еще нет, и это понятно – еще недавно он был если не с нами, то хотя бы на изнанке нашего земного шара: появлялись видеофильмы, продолжались рассказы друзей. Теперь же, когда нам осталось то, что осталось, вдруг стало ясно, как же этого мало для нашей любви, которая еще не наслушалась, не нагляделась, не надышалась. И вот «Большая книга интервью», составленная Валентиной Полухиной, – настоящий оазис в пустыне, а не мираж, рожденный слухами и толками. Целая галерея зеркал, в которых поэт отражается то ясно, то мутно (в зависимости от свойств зеркала, то есть интервьюера), то крупным планом, подробно, то мельком и как бы издалека. Ощущение захватывающее, эффект присутствия полный.

Давно не припомню такого волнения от книги. Читая, например, интервью Дэвида Бетеа «Наглая проповедь идеализма», ловлю себя на мысли, что реагирую как дикарь, впервые сидящий перед телевизором, – так и хочется крикнуть журналисту: «Ну что ты его перебиваешь, он же только начал говорить о Баратынском! А там, в 1963-м, в Пскове, в гостинице «Октябрь», где он встречался с Надеждой Мандельштам, а потом лежал больной, – что там происходило, чем кончилось, что она ему сказала еще?» – и так далее: бесконечные переживания из-за того, что вот нечто мелькнуло и погасло, загорелась мысль – и оборвалась куда-то на полпути. Как будто сам сидишь, невидимый, в комнате, где говорят двое, и слушаешь затаив дыхание, но какие-то фразы все равно не расслышать, и от этого болит сердце и пересыхает во рту. Потому что разговор необычайно важен, а говорящий человек, все время меняющий собеседников, необыкновенно близок.