№11, 1976/История литературы

Метод критика и народность писателя

Испытание временем, справедливо признанное самой надежной проверкой творений искусства и критики, нельзя представлять себе как простую, периодически повторяемую апробацию уже изначально определившихся и сразу же уясненных творческих завоеваний. Нет, процесс этот, – недаром он складывается в судьбу книги, в судьбу образа или идеи! – необходимо включает в себя выявление новых граней проблематики, идейно-художественных концепций, творческих принципов, эстетических суждений. Новых – это значит: прежде не «опознанных» и не осмысленных, целенаправленно не включенных в общественно-литературную жизнь, хотя объективно и свойственных произведениям искусства и критики.

Творческое наследие всегда осваивается не только в меру общественной необходимости, но и идейно-методологических возможностей самих наследников.

Вот почему восприятие классики тоже подчиняется определенным закономерностям и обладает своей исторической логикой.

Если проследить процесс освоения советской наукой наследия революционно-демократической критики, то обнаружится бесспорная внутренняя динамика и в подходе к нему, и в проблематике, оказывавшейся наиболее актуальной в различные периоды, и, конечно же, в самой методологии научных штудий. Попеременно преимущественный интерес вызывали к себе то эстетические критерии, природа художественного реализма, взаимосвязи мировоззрения и творчества, то учение о народности литературы, то соотношение эстетики и публицистики, то мастерство анализа произведения и перспектив литературного процесса.

На современном этапе, вобравшем в себя методологические достижения и многообразие проблематики предшествующих десятилетий, на первый план выдвигается конкретно-историческое изучение специфики революционно-демократического наследия, прежде всего в области теории, методологии, искусства критики. Это и в самом деле «перспективы, открытые временем», по удачному определению, вынесенному в заглавие статьи Б. Егорова, которой началась дискуссия.

Однако хорошо известно, что в науке перспектива – понятие не только проблемно-тематическое, но и методологическое, и, может быть, методологическое даже в первую очередь. Так и в нашем случае. Не только методология революционно-демократической критики, но и сам путь к ней – методология собственных историко-теоретических исследований – составляет ныне предмет наших забот. Разумеется, это сказалось уже в редакционной преамбуле и в статье Б. Егорова.

Но именно данная линия слабее всего «прочерчена» в последующих выступлениях, и ее-то и хотелось бы продолжить.

К методологии подводят и отголоски той «проверки спором», которая идет на страницах «Вопросов литературы» и вовлекла в свою орбиту и другие издания. Так, Г. Соловьев в своей книге «Эстетические воззрения Чернышевского и Добролюбова» (1974) оспаривает суждения Б. Егорова о характере «реальной критики» и ее соотношении с другими методами. Природа и мера органичности публицистического начала в творчестве революционных демократов – таков наиболее важный для нашей темы предмет полемики.

Г. Соловьев не только в ранней работе Б. Егорова «Реальная критика» Н. А. Добролюбова» (1958), но отчасти и в статье, напечатанной в «Вопросах литературы» (1973), усматривает рецидивы старых упреков «реальной критике» в том, что она не литературная критика в собственном смысле, а критика «по поводу» литературы. Отсюда – недооценка необходимости и плодотворности обращения Добролюбова к проблемам жизни, социальных отношений и социального действия, то есть того, что Г. Соловьев считает самым значительным в условиях 60-х годов и вообще наиболее специфичным для критики.

Что и говорить, расхождения серьезные, если не фундаментальные!

Тем интереснее уяснить их истоки, происхождение. Думается, большое значение имеет здесь то обстоятельство, что Б. Егоров по преимуществу (особенно в статье о Добролюбове) ориентируется на теорию«реальной критики», на программные размышления Добролюбова, между тем как для Г. Соловьева главным является практика«реальной критики», добролюбовские разборы. Поскольку то и другое не совпадает, разноречия оказываются неминуемыми, а по некоторым вопросам и принципиальными.

Полемический диалог Г. Соловьев – Б. Егоров тем прежде всего и поучителен, что за ним стоят, в нем заявляют о себе различные подходы к «реальной критике». Диалог этот по-своему и представителен, репрезентативен, как говорят в таких случаях социологи, хотя и несколько запоздал. Дело-то в том, что долгое время в нашей науке о революционных демократах главенствовал интерес к общетеоретическому содержанию опорных литературно-эстетических категорий. Причем они рассматривались в глобальных масштабах и нередко без достаточного внимания к своеобразию их смысла в конкретных анализах и характеристиках, вообще к «единичности» их бытия в критике. Если творческий метод, то метод всего направления, если проблема народности, то главным образом народность как эстетическая категория. Изучение метода, народности в теоретическом аспекте господствовало над изучением критических анализов художественной реальности метода и народности в творчестве писателя. Знаменательно: нечто подобное сказалось и в подходе к произведениям советской литературы – об этом «опасном сходстве» здесь уместно вспомнить потому, что такие «соответствия» убедительнее всяких слов говорят о тесной взаимосвязи методологии истории критики и метода современной критической мысли.

Между тем и в критике не существует прямого и однозначного соответствия достигнутого – желаемому, осуществленного – провозглашенному, практики – теории. И не только потому, что, по ироническому замечанию Добролюбова, теорию критики так же трудно осуществить, как наставление о том, как стать счастливым. Так не надежнее ли, не превращая ни один из этих рядов в некий абсолют, диалектически соотносить их друг с другом и непредвзято изучать новизну, реальное богатство творческой мысли революционно-демократической критики, ее исканий и свершений, которые часто оказывались шире, емче, убедительнее программных деклараций, теоретических формул и прогнозов (хотя утраты по сравнению с ними тоже не исключаются)?

Исследование взаимодействия теории, методологии критики и ее практики – такова, нам представляется, необходимая и перспективная предпосылка полноты и историчности истины в области истории критики вообще, революционно-демократической – в особенности. Это в полной мере относится и к той проблеме, которой посвящается данная статья, – проблеме народности литературы, одной из ключевых в многообразном наследии революционных демократов, по-своему выразившей и суть всей их общественно-эстетической концепции, и особенности критического метода.

И другое обстоятельство. В нашей науке последних лет показаны синтетический характер, многосоставность народности в искусстве, а в связи с этим обоснована необходимость комплексного подхода к ней – и когда речь идет о теоретическом понятии, и когда народность предстает как эстетическая реальность. Однако существенно обогатившийся опыт современной науки и в данном случае не отменяет ценности и поучительности опыта классиков. Вернее утверждать другое: чем шире перспективы, чем более основательна, гибка и конкретна наша собственная методология, тем выше и точка обзора, позволяющая именно теперь по-новому взглянуть и на достижения предшественников, разглядеть исследовательские принципы и ход их аналитической мысли. Это особенно важно, когда речь идет о 60-х годах прошлого века с их активным взаимодействием критики и литературы, с одной стороны, и общественной мысли – с другой.

1

Демократический подъем 60-х годов резко активизировал общественную мысль, побуждал к идеологическому самоопределению, к использованию многообразных средств для выработки и утверждения своей программы. Наряду с усиленными раздумьями над историей России, знамением времени явилось обострение интереса к методологии общественных наук («…метод в науке и литературе не есть истина, но лестница, по которой к ней восходят» 1, – пишет в своих заметках А. Никитенко, размышляя о путях исторического развития страны). Передовые люди 60-х годов стремились подвести итоги прошлого, как оно сформировалось в жизни и отразилось в общественной мысли, обосновать необходимость социальных преобразований и методы решения новых задач. Вот почему все активней ведется в те годы прямое обсуждение вопросов методологии.

В исторической науке формируются новые школы, со своими идейно-методологическими позициями. Делается попытка осознать в целом «современное состояние русской истории как науки» (так называется огромная статья К. Бестужева-Рюмина в «Московском обозрении», 1859, кн. 1), охарактеризовать задачи и метод историка, причем стержневой проблемой оказывается взаимосвязь прошлого, которое надлежит изучить, чтобы показать «существенные элементы народного характера», «живой образ народа», и современности. Возникающие новые периодические издания определяют свою программу и в плане методологическом. Так, Е. Корш писал Б. Чичерину 2 октября 1857 года: «Мне хотелось бы дать «Атенею» критическое направление, подкрепленное насколько можно приложением сравнительно исторического способа» как «единственного пути к действительно органическому познанию» 2.

Ставится вопрос о «необходимости нового метода в науках государственных» (со статьей на эту тему выступает то же «Московское обозрение», 1859, кн. 2). «Русский вестник» (1856, т III, кн. 1) печатает обширный анализ книги В. Рошера «Система народного хозяйства». Вопросы методологии (историзм здесь должен быть назван раньше всего) знаменательным образом сочетаются с проблемой народности общественного воспитания и в программной статье К. Ушинского3.

В орбите методологических дискуссий оказываются и старые споры со своим, казалось бы, уже определившимся смыслом. Однако они приобретают новый характер – именно характер, а не просто новые тематические аспекты. Такова, в частности, нашумевшая дискуссия о «народности в науке», ядром которой стал теперь вопрос об условиях постижения научной истины. В свою очередь и Чернышевский в журнальном отклике, и Добролюбов в работе о Плавте дали совершенно недвусмысленные (в последнем случае – даже откровенно иронические) отрицательные отзывы по поводу методологических притязаний славянофилов, настаивая на необходимости непредвзятого, объективного изучения фактов, в том числе, разумеется, народной жизни. «Заботьтесь об истине, а народность придет сама собою» 4, – рекомендовал Добролюбов. И ведь если это не всеобъемлющее решение сложного вопроса, то надежная формулировка исходного методологического тезиса.

Вся атмосфера идейной жизни начала 60-х годов, упрочение интереса к теоретическим принципам науки и критики побуждали решать и проблему народности с явной, нередко хорошо осознаваемой, ориентацией на определенные – и притом существенно различные – методологические посылки. Вот почему споры ведутся теперь не только по вопросам идеологическим, но и методологическим, а предметом обсуждения становятся не сами по себе концепции народности, а теория и методология в их единстве (именно таков характер журнальных дискуссий вокруг книг С. Шевырева, О. Миллера, А. Милюкова).

Трактовка взаимосвязи современной литературы с литературой прошлого, динамика исторического «развертывания» народности (или, напротив, отрицание этого процесса), способ обобщения творческого опыта писателя, характер и мера идейно-эстетической нормативности литературных программ – таковы важнейшие координаты, в системе которых теория народности самоопределяется теперь в своей методологической сути. Это был процесс не только глубоко закономерный для общественной мысли 60-х годов, но и составивший целую эпоху в развитии литературно-критической (и общеисторической) концепции народности, в формировании идейно-творческих принципов, раскрывающих народность в конкретности ее бытия.

Демократическая критика в лице Чернышевского, Салтыкова, Добролюбова социально конкретизирует критерий народности и, не забывая о национальном своеобразии литературы, активно противостоит попыткам отождествить народность в искусстве с ее национальной самобытностью. В споре с субъективистскими теориями славянофилов, «охранителей» впервые столь последовательно применяется к проблеме народности революционно-демократический принцип объективного обоснования идеала: это упрочивает позиции литературы и передовой общественной мысли, утверждает доводами философско-эстетическими верность искусства действительности, единство народности и реалистического метода. Передовая критика провозглашает и отстаивает теперь идею исторического развития народности, возрастающего «участия народности в русской литературе», что придает динамизм и конкретность всей концепции, обращает ее к настоящему и будущему художественного творчества. Если К. Аксаков (см. его программное «Обозрение современной литературы», – «Русская беседа», 1857, т. I) и другие славянофилы не нашли способа «сомкнуть» методологические вопросы об отношении художника к действительности, о превращении «правды факта» в «истину искусства» – с обоснованием народности и путей к ней, если А. Никитенко стремился достичь этой цели с помощью настолько широких историко-эстетических категорий, что они не улавливали конкретности происходивших в литературе перемен## А.

  1. А. В. Никитенко, Литературные и эстетические заметки и наблюдения. 1852 – 1863 гг., Рукописный отдел ИРЛИ, 18. 140. LXVII б2, л. 41.[]
  2. Рукописный отдел Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, ф. 334/II – 29, л. 2об.[]
  3. К. Ушинский, О народности в общественном воспитании, «Журнал для воспитания», 1857, N 7, 8.[]
  4. Н. А. Добролюбов, Собр. соч. в 9-ти томах, т. 1, Гослитиздат, М. – Л. 1961, стр. 315. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте.[]

Цитировать

Зельдович, М. Метод критика и народность писателя / М. Зельдович // Вопросы литературы. - 1976 - №11. - C. 163-185
Копировать