Мемуарные миниатюры

ЖЕНЩИНА С ЗОЛОТЫМИ ВОЛОСАМИ

В начале 30-х годов я, девочка 11 – 12-ти лет, была приглашена крестной в Москву провести летние каникулы на даче под Москвой в Голицыно. Дачный домик был уютный, а участок засажен цветами. Для меня все это было ново, красиво, а главное, обитатели этого рая ко мне относились очень приветливо.

На воскресенье сюда приезжали крестная Муза Николаевна с мужем – Петром Авдеевичем Кузько (будущий мой муж – ирония судьбы!). Часто приезжали гости, в основном друзья Петра Авдеевича из литературного мира. Он ведь работал в 20-х годах ученым секретарем Литературного отделения Наркомпроса (ЛИТО) под официальным руководством Луначарского, а практическим руководителем был Валерий Брюсов, затем – А. Серафимович.

Для меня все это было внове. Я жила в Орле и совершенно в другом окружении, далеком от творческих людей.

Однажды Петр Авдеевич приехал вместе с удивительной гостьей. Меня она поразила: летом была одета в какой-то черный балахон (типа плаща); некрасивая: все лицо усеяно веснушками, даже и руки в веснушках; пальцы с длинными ногтями она зачем-то подносила к носу, как бы нюхала. Крупный нос и маленькие глазки. Но самое удивительное было – это чудесные золотые волосы, волнистые и распущенные по плечам и спине. Петр Авдеевич познакомил ее со мной как поэта: Анна Баркова.

У меня твердо сложилось представление, что все писатели – старые люди, вроде Толстого и Гюго, с большими бородами. И пишут они в темных комнатах при свечах, закрывшись от всех, чтобы никто не знал, что они сочиняют…

Первое впечатление от Анны Барковой осталось у меня навсегда: некрасивая женщина с золотыми волосами.

Окончательно я поселилась в Москве в семье Музы Николаевны с 1932 года. Я уже не думала, что все писатели – старики, что пишут они в закрытых кабинетах. К нам приходило много интересных людей, но я уже не воспринимала появление гостей как чудо. Я училась в школе, у меня были подруги, и мы по-своему развлекались. Но надо отдать должное Петру Авдеевичу – он занимался моим воспитанием больше, чем крестная. Он руководил моим чтением (а у них была хорошая библиотека), водил меня на художественные выставки, на концерты, в театр. Дома велись разговоры о событиях в литературном мире и о знакомых писателях.

Известно, что Баркову как поэта открыл Луначарский и пригласил ее даже работать у него в секретариате. Жила она в квартире Анатолия Васильевича. В эти же годы (1921 – 24) моя крестная Муза Николаевна Кузько¹ работала в Кремле во ВЦИК в качестве секретаря лично у Луначарского, Ярославского и Молотова. Она рассказывала о таких сценках: во время диктовки Анатолием Васильевичем у него на квартире очередного материала в кабинет врывался его сын, тоже Анатолий, и спрашивал, где его штанишки, или Анатолий Васильевич брал его на плечи и скакал с ним по кабинету, продолжая диктовать.

Впоследствии, когда я жила в семье Кузько, Муза Николаевна мне рассказывала об Анне Александровне Барковой, в частности о причине ее ухода из секретариата Луначарского. Все, кто знал Анну Александровну, помнят и то, что у нее был саркастический склад ума и острый язык. Это ее и подвело. Она имела переписку с подругой в Иваново- Вознесенске. В ней она описывала свою жизнь в Москве и интимную сторону жизни Луначарского. Однажды Анатолий Васильевич пригласил в кабинет Анну Александровну и показал ей письмо, которое ему передали из ОГПУ, и спросил: «Это ваше письмо?» Баркова не отрицала. Тогда Луначарский сказал: «Вы, конечно, понимаете, что после этого вы не можете у меня работать»…

После ухода от Луначарского Барковой помогла М. И. Ульянова, устроила на работу в «Правде», и ей дали комнату.

В 1934 году Баркова была арестована в первый раз. Причиной ее ареста был тот же ее «язык». У нее была подруга Шмаринова (мне запомнилась эта фамилия из рассказа Петра Авдеевича, но может быть, я ошибаюсь). Баркова часто виделась с ней (видимо, она была ее очень близкой подругой). И однажды прочитала ей свое стихотворение с критикой Сталина. А у подруги муж был коммунист и какой-то ответственный работник. Вскоре после этого Баркову вызвали в ОГПУ (НКВД) и предъявили прочитанное ею у подруги стихотворение. Спросили: «Ваше стихотворение?» Баркова сказала: «Да». И ей так же, как Луначарский в свое время, сказали: «Вы понимаете, что после этого вы не можете жить в Москве».

С этого времени начались «странствия» Барковой по лагерям и высылкам. Я помню, где-то перед войной Баркова была у нас в Настасьинском переулке и передала Петру Авдеевичу небольшую связку книг и рукописей. В пачке были книги: Ницше, Анри де Ренье, Жюль Ренар, Андре Жид и др. Но, к сожалению, книги эти были проданы во время войны, как и многие книги из библиотеки Петра Авдеевича. Рукописи, в основном – машинописные пьесы и стихи. В 1986 году я переезжала на другую квартиру и отдала архив поэту Юрию Паркаеву, но вскоре он сказал, что во время ремонта квартиры у него украли коробку, в которой был архив и другие материалы.

Анна Александровна довольно часто писала Петру Авдеевичу из мест ссылки. Эти письма находятся в Отделе рукописей Ленинской библиотеки. В одно из писем к Петру Авдеевичу было вложено письмо с просьбой передать его Б. Л. Пастернаку.

Это было лето 1945 года. Мы с мужем поехали в Переделкино на дачу Пастернака. Бориса Леонидовича мы застали в саду. Одет он был «по-рабочему»: резиновые сапоги, старые серые брюки, серый свитер, заношенный до дыр. Похоже – оторвался от колки дров. Извинился, что не может пригласить нас в дом (визит пришелся на послеобеденное время).

1. Муза Николаевна Кузько (1891 – 1954) – первоклассная стенографистка; с первых дней революции до 1930 года работала по вызовам на заседаниях и комиссиях Президиума ВЦИК СССР в Кремле, на Всероссийских и Всесоюзных съездах партии и Советов, на Пленумах ЦК и ЦКК РКП(б), на всех съездах и Пленумах ЦК ГКСМ. ВЛКСМ, на заседаниях Верховного Суда. С 1930 по 1938 год работала стенографисткой ОГПУ – НКВД. С 1942 по 1952 год – личным секретарем К. М. Симонова.[↩]