Мастерство Стендаля
Жав Прево, Стендаль. Опыт исследования литературного мастерства и психологии писателя («La Creation chez Stendhal»). Перевод с французского под редакцией А. А. Энгельке. Вступительная статья, примечания и указатели Г. В. Рубцовой, Гослитиздат, М. – Л. 1960, 440 стр.
Эта работа Прево стала настольной книгой всех интересующихся жизнью и творчеством Стендаля, – правда, стала такой уже после смерти автора: 3 августа 1944 года ее автор Жан Прево, активный участник движения Сопротивления, был сражен фашистской пулей. Жан Прево еще многое мог бы сделать. Опубликованные посмертно фрагменты его незавершенных исследований убедительно говорят об этом. Но и то, что ученый успел закончить, – интересно и значительно.
Жан Прево родился в 1901 году. Окончив «Высшую Нормальную школу», учебное заведение, с которым связаны имена Анатоля Франса и Эдуарда Эррио, Ромена Роллана и Жана Жироду, Прево становится профессиональным литератором. Сотрудничая в журналах «Нувель Ревю франсез» и «Эроп», он выпускает несколько романов и повестей, пишет серию критических статей. Это не мешает ему заниматься историей литературы, к которой Прево стремится подойти по-новому, не отвергая вместе с тем весь богатый опыт, накопленный французским литературоведением. Так появляются его книги о Монтене, Бодлере, Валери, так возникает его первая серьезная работа о Стендале – «Источники «Ламьели» (1927). Уже в этих работах проявились некоторые особенности исследовательского метода Прево, выдвинувшие его в число наиболее зрелых и глубоких критиков и литературоведов Франции. Передовая, новаторская методология Прево с наибольшей полнотой и блеском проявилась в его прекрасной книге о творчестве Стендаля, в известном смысле его итоговой работе.
Со страниц этой глубокой, увлекательно написанной (что бывает, к сожалению, не так часто) книги встает живой и многогранный образ Стендаля, человека и писателя, для которого, по сути дела, вся жизнь была непрерывным, нескончаемым творчеством. Анализируя произведения Стендаля, проникая в его творческую лабораторию, вскрывая динамику его творческой эволюции, Прево стремится наметить пути объективного исследования литературного мастерства и психологии писателя. Многочисленные сопоставления с книгами, созданными в другие эпохи, – как предшествующие времени Стендаля, так и следовавшие за ним, – широко раздвигают рамки работы, придавая ей обобщающий характер.
Книга Прево не может, конечно, заменить собой обстоятельной монографии о жизненном и творческом пути Стендаля. У нее совсем иные задачи. Он пишет о творческом процессе, в котором еще так много неясного и нераскрытого. Он стремится к строгой объективности, точности, логичности.
В центре своего исследования Прево ставит проблемы стиля, но не в узком, ограничительном понимании этого термина, а в широком смысле слова, в том, если угодно, в каком понимал его Бюффон, сказавший, что «стиль – это человек». Прево не отделяет личность «писателя от его творчества. «У нашего прозаика, – пишет исследователь, – есть только один инструмент – это он сам; все черпает он из собственного сердца, беспрестанно исследует его, вопрошая снова и снова. Искусство писать, искусство жить, искусство мыслить сливаются в единый творческий процесс» (стр. 408). Именно поэтому Прево столь большое внимание уделяет биографии Стендаля, его привычкам, склонностям, антипатиям. На первый взгляд может создаться впечатление, что Прево пользуется распространенным на Западе еще со времен Сент-Бева биографическим методом. Однако метод Прево прямо противоположен методу биографическому, объясняющему все творчество писателя лишь фактами его личной жизни. Прево привлекает биографические сведения лишь постольку, поскольку они помогают ему полнее и глубже понять направление творческих поисков писателя, особенности его рабочих навыков, взглядов, привычек.
С этой же точки зрения подходит Прево и к «источникам» творчества – прототипам, реальным событиям, послужившим канвой произведения, книгам других авторов, оказавшим на писателя влияние (так называемый «круг чтения»), литературным и политическим идеям, которые легли в основу его творения. «Биографическая критика, – пишет ученый, – особенно Остро чувствует сходство между жизнью и творчеством того или другого автора. Критика источников занимается сравнением круга чтения автора с тем, что им написано. Литературная наука, обращаясь к тем же сюжетам и пользуясь теми же материалами, должна прежде всего острее передавать их различие» (стр. 21).
В отличие от распространенного на Западе формалистического литературоведения, рассматривающего художественное произведение как некую незыблемую, неизменную данность, абстрагирующегося не только от породившей произведение эпохи, но и от личности ее творца, Прево стремится вскрыть динамику творческого процесса, проследить все этапы возникновения каждой книги Стендаля и, исходя именно из этой динамики, объяснить художественные особенности произведения, понять, чем следует объяснить успех художника или его неудачу.
На этом пути Прево было необходимо определить какие-то общие черты, характеризующие Стендаля-художника и Стендаля-человека, объясняющие особенности его стиля, его писательской манеры. В связи с этим Прево очень интересно ставит вопрос о двух принципиально различных типах писателей. «Одни, – пишет Прево, – целиком посвящают себя своим творениям, отдают себя в жертву им, стараются, чтобы эти творения были лучше их самих, с ожесточенным упорством бесконечно совершенствуют свой труд. Другие, вместо того чтобы неустанно работать над рукописью, работают над собой, переделывают самое жизнь, достигают особой тонкости, вбирая в себя культуру и приобретая жизненный опыт, пытаются использовать в качестве упражнения все, будь то легкая беседа или самое незначительное произведение, и в конце концов овладевают искусством импровизации. Каждая страница, даже написанная в течение нескольких минут и вылившаяся из-под пера без помарок, может быть итогом не меньшего труда, чем страница тщательно и кропотливо работающего мастера; но это труд на более дальних подступах» (стр. 19).
Прево относит Стендаля ко второму типу – к писателям-импровизаторам. В отличие от признанных мастеров стиля, таких, как, скажем, Флобер, Стендаль обладал совсем иной техникой работы, более связанной с его личной жизнью; поэтому, как никто другой, он оставил в своих письмах, дневниках, книжных маргиналиях, по выражению Прево, «моментальные снимки его мыслей».
Мысль о стендалевской импровизации, о его стиле, рожденном не бесчисленными поправками и переделками, а изливающемся сразу, в часы наивысшего творческого подъема, подготовленного месяцами, годами и десятилетиями переживаний, самонаблюдений и непрестанной работы сознания, проходит красной нитью через всю книгу.
Изучая приемы литературной работы Стендаля, Прево приходит к парадоксальному, на первый взгляд, выводу: «Исправления, которые автор вносит позже на вставных листах, не имеют никакого значения для изучения его стиля» (стр. 268). Этот вывод блестяще продемонстрирован исследователем на анализе более поздних поправок в тексте «фасного и черного» и особенно в тексте «Пармской обители». История позднейшей работы Стендаля над этим романом особенно примечательна. Рассказав о созданном в едином творческом порыве произведении, Прево детально проанализировал работу Стендаля над стилем книги. «Почти все поправки, – пишет ученый, – касаются смысла. Из всех тех, которые относятся к стилю, разве только одну десятую можно предпочесть первоначальной импровизации. Не думая уничтожать то, что Бальзак отмечал как ненужное, Стендаль в процессе корректуры задумал внести новые добавления в первоначальный текст» (стр.365).
Особенностями писателя-импровизатора объясняет Прево и неудачи Стендаля при дальнейшей переделке собственных книг. Ему было легче написать страницу заново, чем перерабатывать ее. «Самодиктовка устной мысли, – пишет Прево, – с трудом допускает переработку стиля и бесконечные поправки. Для Бейля же процесс письма ничем не отличался от самодиктовки» (стр. 287).
Для писателя гармония и правдивость целого были значительно важнее красоты и правдивости деталей. Работая над книгой, Стендаль прекрасно видел все ее пропорции, соотношения частей. Когда же это оставалось ему не вполне ясным, как, например, при работе над «Люсьеном Левеном», его чаще всего постигала неудача или он бросал свою книгу на полпути.
Прекрасно владея «чувством целого», Стендаль установил для себя закон «единства времени», этого требовал от писателя предельно стремительный темп его повествования, не терпящий посторонних деталей и возвращений назад. «Он отвергает, – пишет Прево, – совпадающие по времени главы и события. Этот закон, управляющий главами, почти всегда действителен и для страниц, даже для строк, если рассматривать их в подробностях: в каждый отдельный момент – одна-единственная деталь» (стр. 393).
Теми же чертами писателя-импровизатора следует объяснить и характерное для Стендаля стремление к краткости. Прево несколько раз возвращается к этому вопросу. Очень интересно его сравнение краткости Стендаля с краткостью Лабрюйера. При одинаковых результатах путь у этих писателей к сжатости стиля был различным. Лабрюйер достигал лапидарности длительной работой над фразой, Стендаль же стремился сделать краткой мысль, мало заботясь о краткости ее изложения (см. стр. 181). Так писатель приходит к искусству «обнаженной прозы», не терпящему излишних подробностей и деталей, свободному от украшений и чисто внешних эффектов.
В основу повествования Стендаль кладет характеры; изображение их внутренней жизни составляет основное содержание его романов. Интрига, как замечает Прево, нужна писателю лишь для того, чтобы полнее изобразить своих героев. Поэтому события в книгах Стендаля всегда как бы увидены глазами протагониста; это ставит читателя в самый центр события, в самый центр душевной жизни героев, делает его, как полагает Прево, почти непосредственным участником изображаемого. Освещенное с различных точек, событие у Стендаля предстает перед нами уже не однопланово, фронтально, как это было в литературе предшествующего периода, а рельефно, стереоскопично. В этом Прево видит несомненное завоевание стендалевского реализма, рождение под пером автора «Красного и черного» романа нового типа, нового не только по своей тематике, по идейным позициям автора, но и по писательской технике, по литературным приемам.
Более частные наблюдения исследователя, говорящего, например, о нарочитой шаржированности второстепенных персонажей (см., например, стр. 230, 259 – 260), о двойном конце книг Стендаля (см. стр. 215- 216), о непременном чередовании напряжений и разрядок (см. стр. 250), о парности основных персонажей (см. стр. 260 – 261), о том, что все большие книги Стендаля зарождались дважды (см. стр. 105), также призваны подчеркнуть новаторский характер реализма писателя. Все эти многочисленные глубокие и меткие наблюдения не заслоняют главного в книге – анализа стендалевского творческого процесса, вызревания в произведениях Бейля реалистического стиля, принципиально нового для своего времени.
Исследователь не только глубокий и вдумчивый, но также страстный и увлекающийся, Жан Прево выдвигает порой слишком смелые гипотезы и предположения, с которыми хотелось бы поспорить или даже решительно не согласиться. Так, например, пронизывающая всю работу мысль об импровизации как основе творческого метода Стендаля нуждалась бы в некотором ограничении и уточнении. Прево очень верно, применительно к Стендалю, замечает, что писателю более всего удавались не обдуманные заранее места, а созданные в порыве вдохновения. Но исследователь напрасно пытается сделать этот закон универсальным, не учитывая, что то, что верно относительно одного писателя, может оказаться ошибочным относительно другого. В данном случае весьма симптоматично довольно частое обращение Прево к примеру Флобера. Этот писатель по своим литературным приемам, по рабочим навыкам действительно очень отличается от Стендаля, но это еще не дает основания ставить вопрос о преимуществах того или другого и тем более решать его безоговорочно в пользу Стендаля.
Русскому изданию книги Прево предпослано краткое, но содержательное предисловие Г. Рубцовой; работу завершают составленные ею же указатели, целесообразность которых, несмотря на ряд неточностей и ошибок, вряд ли можно оспаривать.
Автор предисловия рассказывает о жизненном и творческом пути Жана Прево, верно отмечает сильные стороны его книги о Стендале, справедливо говорит о некоторых слабых сторонах методологии исследователя. Однако нам представляется неправомерным содержащееся в предисловии утверждение, что Прево совсем не обращается «к вопросу об идейном содержании творчества Стендаля, к вопросу о его мировоззрении», отчего его методология грешит «неопределенностью» (стр. 9). В действительности же вопрос о миросозерцании писателя все время находится в поле зрения исследователя, рассматривающего творческий метод Стендаля в тесном единстве с его мировоззрением (об этом очень верно говорит сама же Г. Рубцова, указывая на трактовку в книге романа «Красное и черное»).