«Марк Твен – непотухший вулкан!»

А. Старцев, Мерк Твен и Америка, «Советский писатель», М 1963, 308 стр.

Если бы понадобилось назвать имя американского писателя, снискавшего наибольшую любовь советских читателей, то, вероятно, ответ был бы единодушен: это Марк Твен. Его начинают читать в детстве; к нему возвращаются в зрелом возрасте, с благодарностью обнаруживая, в свете приобретенного жизненного опыта, новые, не замечавшиеся ранее оттенки лукавой усмешки, горького раздумья и едкой сатиры. Недавно опубликованное Гослитиздатом 12-томное собрание сочинений Твена (1959 – 1961) разошлось тиражом в триста тысяч экземпляров; не говорим уже о детских изданиях «Принца и нищего», «Приключений Тома Сойера» и «Приключений Гекльберри Финна», которые из года в год «открывают» Твена самым любознательным, требовательным и отзывчивым читателям – нашей детворе.

Широчайшая популярность Твена в нашей стране и необычайная жизненность его литературного наследия, естественно, создают потребность в самых разнообразных в жанровом и тематическом отношении литературоведческих трудах о нем. Советская «твениана», уже насчитывающая целый ряд исследований (назовем, в частности, монографии М. Бобровой и М. Мендельсона), пополнилась еще одной книгой – «Марк Твен и Америка», принадлежащей А. Старцеву.

Небольшая по объему и написанная с подлинно художественным блеском, достойным ее темы, эта книга адресуется к широкому кругу читателей. Ее прочтет с интересом историк литературы; но она захватит за Живое каждого, кому что-то говорит имя Марка Твена.

Судьба Марка Твена в истолкований А. Старцева полна глубокого драматизма. Современные американские биографы Твена бхотно рисуют его жизненный путь как триумф американского индивидуализма, наглядное свидетельство равных возможностей «преследования счастья», обеспеченных якобы каждому рядовому американцу. Цитируемый А. Старцевым Х. Лонг так и пишет в своем «Справочнике по, Твену», что история Твена – это «американский успех добропорядочного человека, яркой личности, счастливого семьянина и гениального художника» (стр. 11). Такой трактовке Твена, беззастенчиво использующей имя и славу великого писателя для рекламы американского капитализма, автор рецензируемой книги противопоставляет свою концепцию. История Марка Твена предстает в исследовании как трагедия писателя, и притом именно «американская трагедия» (стр. 11).

А. Старцев показывает, как мешали возмужанию реалистического таланта Твена впитанные им смолоду» иллюзии относительно особого, «исключительного» характера общественного развития Соединенных Штатов. Уже возвысившись над этими заблуждениями, в расцвете своего сатирического мастерства, Твен не решался предать гласности многое из своих самых заветных и самых горьких суждений о капиталистической Америке, оставляя написанное под замком, для потомства, разрешая печатать многие свои рукописи только через 50, 75 и даже 500 (!) лет после своей смерти.

Гулливер, взятый в плен лилипутами, – этот образ несколько раз возникает в книге Старцева, и он, действительно, передает трагедию великого американского писателя.

Эта трагедия предстает в книге А. Старцева как трагедия социально-историческая. В этом смысле советский автор принципиально расходится в своем истолковании судьбы Марка Твена с американским биографом Твена Ван Вик Бруксом, который сорок три года тому назад в своем нашумевшем сочинении «Испытание Марка Твена» (1920) впервые поставил вопрос об остром и мучительном конфликте писателя с окружавшей его ханжеской, обывательской средой и о том ущербе, который нанесло его творчеству мертвящее влияние этой среды. Смелая и новаторская для своего времени книга Ван Вик Брукса, как справедливо указывает А. Старцев, грешила креном в сторону фрейдистского психологизма, переключала социально-исторические конфликты в сферу «подсознания», интерпретируемого в духе фрейдистского психоанализа. Рецензируемая работа советского исследователя не игнорирует личной, семейной жизни Твена (которая была в особенности в центре внимания Ван Вик Брукса), но отношения Твена с его женой, родными и друзьями выступают здесь как составные элементы общественной биографии писателя. В свете общей концепции книги по-новому предстают в трактовке автора многие важные стороны творчества Твена. Это относится, в частности, к проблеме так называемого ¹«жестокого» юмора Твена. Связь этого юмора с американской фольклорной традицией не раз констатировалась и американскими и советскими исследователями Твена. А. Старцев, не ограничиваясь этой констатацией, подвергает внимательному социально-историческому анализу и самую эту фольклорную традицию, и ее преломление в творчестве Твена. Он указывает, что американский фольклорный юмор похвальбы, драчливого хвастовства, – в эмоциональном ключе которого писал молодой Твен, – представлял собой уже нечто весьма отличное от героико-эпической фольклорной традиции, которая не получила широкого распространения на американской почве, а подверглась там своего рода пародийно-шутовскому переосмыслению. «Американский юмор в собственном смысле, неистовый юмор границы, – пишет автор, – начинается с вторжения буржуазно-плутовских мотивов в обстановку сложившихся на границе героических сказов и появления хвастовского жанра, не имеющего прямого литературного предшественника в европейском литературном развитии» (стр. 60).

Двойственность этого юмора, воспринятая и молодым Твеном, заключалась в том, что, будучи по-своему демократичным, связанным с жизнью народных масс, он был проникнут и их буржуазными предубеждениями и иллюзиями. «Бравурный оптимизм этого юмора, – пишет А. Старцев, – соответствовал бравурному оптимизму складывавшейся на границе мелкобуржуазно-фермерской цивилизации, которая жила иллюзорными надеждами на свою «непреходящесть», на богатство и счастье, которое «вот-вот» дастся в руки каждому ремесленнику, фермеру или старателю, заглушала грубым хохотом стоны слабых и погибающих и в конечном счете мостила своими костями дорогу американскому капитализму» (стр. 64).

Автор усматривает огромную заслугу Твена-реалиста в том, что он пришел к пониманию трагической стороны «социального самообмана, который лежал в основе оптимизма границы»:«В своем творчестве он как бы исчерпал этот оптимизм, иллюзии и предрассудки границы и тем облегчил новейшей американской литературе переход к полноценному художественному реализму. Однако это произошло не сразу. Путь был длинным» и тернистым» (стр. 64).

В свете этих соображений автор раскрывает противоречия юмористических произведений Твена (особенно раннего периода) и показывает, что сохранял, а что пересматривал Твен-юморист в своем собственном методе, становясь Твеном-сатириком. Путь от «Простаков за границей» и «Закаленных» к «Приключениям Тома Сойера», «Жизни на Миссисипи» и «Приключениям Гекльберри Финна» предстает перед читателями во всей своей противоречивости. Автор вводит в книгу многочисленные новые (или еще мало известные) материалы, характеризующие творческую историю этих книг (см., например, анализ глав, исключенных из первого издания «Жизни на Миссисипи», «исправлений», внесенных в текст «Тома Сойера», противоречий между основным замыслом «Гекльберри Финна» и его развязкой и др.). Внутренняя борьба, в ходе которой Твен укреплялся в своем критическом отношении к буржуазной Америке, раскрывается перед читателем во всем ее драматизме. Главы, посвященные «Приключениям Гекльберри Финна» и «Янки при дворе короля Артура», принадлежат к числу лучших в книге и по чуткости художественного восприятия, и по остроте исследовательской мысли,

Очень интересен и анализ поздних художественных произведений Твена. Ставя позднюю философско-фантастическую повесть Твена «Таинственный незнакомец» в связь с «Приключениями Тома Сойера» и «Приключениями Гекльберри Финна» и привлекая к анализу как важное промежуточное звено этого же ряда не изданную до сих пор полностью в США, но представленную отдельными публикациями повесть Твена «Деревенские жители», – А. Старцев получает возможность развернуть перед читателем впечатляющую картину духовного развития Твена на протяжении сорока лет его жизни, начиная с 1870-х годов. По крайней мере четыре раза, – в указанных четырех произведениях, – обращается Твен к одной и той же теме – к изображению Америки, какой он знал ее с детства, Америки Ганнибала и Сент-Питерсберга, то добродушно смягчая резкие контрасты и обходя острые углы, то прорываясь к горькой и страшной правде, то, наконец, перенося свое безысходное разочарование в американской действительности на все человеческие ценности и приходя к пессимистическому выводу о бессмысленности всяческого существования.

Прочерченная таким образом сложная зигзагообразная линия развития Твена не выглядит в книге А. Старцева сухой схемой. Он показывает творческий путь Твена во всей его сложности, в столкновении и борьбе различных тенденций. Так, в Анализе «Простаков за границей» (раннего произведения Твена, где преобладает еще доверчиво-оптимистическое отношение к претензиям Америки на приоритет перед Старым Светом) А. Старцев остроумно подметил и выделил важный для всего будущего развития Твена мотив – ироническую издевку, с которой кочегары и матросы «Квакер-сити» относятся к «чистой» публике на борту корабля. Эпизоды, в которых эти «чумазые» обитатели трюма и кубрика зло пародируют снобизм и низкопоклонство пассажиров, восхищенных приемом, оказанным им в Ливадии Александром II и его двором, предстают в убедительном истолковании исследователя как своеобразная реалистическая и демократическая «самокритика» Твена, предвещающая возмужание его таланта.

Надлежащее место занимает в книге и анализ замечательной антиимпериалистической публицистики позднего Твена, а также сама драматическая судьба этой части наследия писателя, где особенно много, по-видимому, еще не изданного, неполно, выборочно и фрагментарно представленного даже посмертными новейшими публикациями. До сих пор не напечатана полностью «Грандиозная международная процессия» – уничтожающая сатира на империализм XX века. Не напечатаны важные разделы «Записных книжек» Твена. Не напечатаны многие части «Автобиографии» и другие не осуществленные им полностью литературные начинания. Не решаясь открыто досказать до конца ту горькую и гневную правду об империалистической Америке, которая накипела у него на сердце, Твен в последние годы жизни уходил в глубокое «рукописное подполье». «Только мертвые имеют свободу слова. Только мертвым позволено говорить правду. В Америке – как и повсюду – свобода слова для мертвых», – эта неотвязная мысль настойчиво повторялась в его записных книжках. По мере того как публикуются (вопреки упорному сопротивлению наследников и хранителей рукописных фондов Твена’) его сатирические произведения последних лет жизни, выясняются действительные масштабы и размах его реалистического творчества. «Подлинный Твен поздних лет, поднявшийся из посмертно публикуемого вот уже на протяжении полувека рукописного наследия (публикация эта еще не закончена), – подлинный гигант антикапиталистической литературы в США» (стр. 232).

«Марк Твен – непотухший вулкан!» – этим выразительным образом заканчивает А. Старцев свою книгу, подчеркивая страстную, гневную враждебность этого подлинного Твена, могучего реалиста-сатирика, буржуазной Америке.

Возбуждая живой интерес читателя, книга эта в силу самой своей оригинальности не может не вызывать некоторых замечаний и пожеланий. Временами, как кажется, ради большей выразительности рисуемой им картины развития Твена, автор чрезмерно «густо» кладет штриховку. Так, например, если в детском восприятии «Приключения Тома Сойера» действительно могут показаться безоблачно-«лучезарной» книгой, то взрослый читатель, перечитывающий их в контексте позднейшего творчества Твена, уже ощущает в подтексте этой первой части твеновского цикла о жизни на берегах Миссисипи невеселые жизненные наблюдения, пока не обобщенные, присутствующие как бы «в потенции», но уже предвещающие будущее. Духовная бедность и тупость обывателей Сент-Питерсберга, расовая ненависть и предубеждения, сделавшие бандитом «индейца Джо», жестокость нравов – все это, отчасти между строк, уже уловлено в «Приключениях Тома Сойера», но будет по-настоящему разработано, осмыслено и воплощено в незабываемые образы позднее, в «Приключениях Гекльберри Финна». Можно пожалеть о том, что в очень лаконически написанной книге А. Старцева не нашлось места для некоторых важных произведений Твена, как, например, для «Принца и нищего» и «Жанны д’Арк». Последний роман, который сам Твен называл любимейшей из своих книг, наивен по своей исторической концепции, но привлекателен стремлением писателя воплотить в образе французской легендарной героини свой идеал служения народу. Эта книга тем более заслуживала бы внимания, что она противостоит в позднем творчестве Твена таким безотрадно-пессимистическим его произведениям, как «Таинственный незнакомец», «Что такое человек?» и т. п. Возможно, что эти пробелы объясняются недостаточностью «жизненного пространства», предоставленного автору. В таком случае можно только пожелать, Чтобы в будущем эта интересная книга могла выйти вторым изданием в несколько расширенном и дополненном виде.