Мария Юдина. Обреченная абстракции, символике и бесплотности музыки. Переписка 1946-1955 гг.; Мария Юдина. Жизнь полна Смысла. Переписка 1956-1959 гг.; Мария Юдина. В искусстве радостно быть вместе. Переписка 1959-1961 гг.

Все издание — пять больших томов переписки музыканта-исполнителя (полностью подготовил его А. Кузнецов). Кому оно может быть предназначено?

Мария Юдина — выдающаяся пианистка, давшая эпохально значимые прочтения классиков, была человеком мощного общественного темперамента и поэтому, естественно, близко знала многих заметных людей своего времени. Но главное, тексты Юдиной, ее статьи или письма, имеют едва ли не тот же вес, что и программы, предпосылаемые композиторами своим «программным» сочинениям, — они так же важны для понимания ее уникального исполнительского стиля. В ее игре четко прочерченные отдельные голоса или фразы, конструктивно обозримая концепция всего сочинения и даже взвинченный максимализм эмоций оставляют впечатление приподнято ясной речи оратора, внутренне ответственного за каждое «слово», звуковые образы воспринимаются как зримые картины или четкие тезисы.

И все же письма Юдина обычно писала не для высказывания своих эстетических установок. В них больше отразился быт, подробнейшим образом раскрывающий еще одну сторону феноменальной личности: ее монолитность на всех уровнях существования. Очень часто из посмертных публикаций документов частного характера мы узнаем о том, что гению сопутствует нечто близкое к злодейству. В случае Юдиной ровно наоборот: ее переписка документирует скорее сочетание гения и святости, единство идеала, определяющего как творчество, так и весь быт. Даже в честолюбии артиста Юдина не видела никакого греха, если оно оправдано бесконечным трудом (письма 1959-1961 годов, с. 239). Адекватно это соответствие когда-то отразил долголетний ассистент Стравинского Роберт Крафт: за роялем Юдина предстала ему самим «Бахом без парика».

В письмах детально запечатлена панорама прошедшей эпохи, однако ее отличие от нашего времени невелико: то же переживание исторической неоднозначности происходящего, та же необходимость сопротивляться экстремальным жизненным обстоятельствам. Бедность, бессребреничество Юдиной, экзотичность ее жилищных условий (в 1950-х она живет по-деревенски в поселке возле Тимирязевской академии — без телефона, с печью, дровами и т. п., но все равно с соседями внизу, страдающими от близости концертирующего пианиста) — ситуация, вовсе не характерная для известного музыканта и профессора советских лет. Все это добровольно и сознательно привнесла в свой быт она сама. Точнее, это история страны с бедами и нуждами других людей лавиной опрокинулась на отдельно взятую частную жизнь, гротескно исказила весь антураж, который мог бы быть весьма достойным и уютным, превратила одного человека, по ее выражению, в целый «собес».

Шостакович (в воспоминаниях в записи С. Волкова) говорил о чрезмерном «юродстве» Юдиной, но письма рисуют иную картину: под натиском истории частная жизнь Юдиной сохраняла весь свой здравый смысл. По сути не страдало ни ее исполнительское, ни педагогическое вдохновение — из писем выясняется, что при таком образе жизни она просто совсем мало спала, много ела (если оставалась без помощи по хозяйству, переходила на консервы), почти не замечала возникающего от этого нездоровья и, главное, из года в год жила в долг, в счет будущих заработков, отчего, сама крайне огорчаясь, неаккуратно соблюдала сроки выплаты. Переписка представляет галерею лиц близкого юдинского круга — тех, кому легче других давалось ее каждодневное попирание опор быта.

Свое христианское мировоззрение Юдина несколько выспренне демонстрировала в своей общественной жизни и за это расплачивалась; столь же полно оно определяло ее «приватную» сферу.