Мария Умнова. «Делать вещи нужные и веселые…»
Мария Умнова. «Делать вещи нужные и веселые…» / Авангардные установки в теории литературы и критике ОПОЯЗа. М.: Прогресс-Традиция, 2013. 176 с.
Мария Умнова (1959-1998) закончила филологический факультет МГУ в 1983 году. В 1996-м на факультете журналистики МГУ защитила кандидатскую диссертацию «Литературная критика формальной школы: Теоретические основания и практика (на материале критических работ Ю. Н. Тынянова)». Г. Белая, научный руководитель, не скрывала гордости: «Наконец появилась женщина-теоретик». Умнова читала в РГГУ спецкурс «ОПОЯЗ: авангардная наука и авангардная критика», вела семинары к курсу лекций М. Гаспарова «Анализ поэтического текста». В мае 1998 года текст книги был сдан в издательство РГГУ. 5 августа Марии Умновой не стало.
Заглавие — из «Льву Лунцу» Тынянова (1925): «…литературная культура весела и легка <…> она — не «традиция», не приличие, а понимание и умение делать вещи нужные и веселые» (с. 56). Это в полной мере относится к автору книги. О новаторском говорится с предельной концентрацией смыслов, при этом глубина и оригинальность рассмотрения настолько захватывают, что с пониманием улыбаешься (улыбка ни в коей мере не относится к историческому контексту) приведенному здесь Шкловскому (1926): «Мы ОПОЯЗ> не трусы и не уступаем давлению ветра <…> Воздух при 100 верстах в час существует, давит. Когда автомобиль сбавляет ход до 70, то давление падает. Это невыносимо. Пустота всасывает. Дайте скорость» (с. 44). Просторы книги дарят ощущение полета, ликование и — печаль, что более Мария Умнова не напишет.
Введение выявляет смену культурных парадигм начала ХХ века. Участники литературного процесса 10-х — начала 20-х годов оценивали ситуацию, сложившуюся в русской науке о литературе того времени, как кризисную. Сущность литературы и методология науки о литературе стали восприниматься как проблематичные. В «пору всеобщего расплава и сдвига» (Вяч. Иванов, 1922, с. 9) ревизию понятий и принципов старой парадигмы взяли на себя формалисты (автор оговаривает употребление понятий «ОПОЯЗ» и «формальная школа в России» как синонимичных — с. 10).
В главах «Авангардные установки в системе идей ОПОЯЗа» и «»Авангардная» критика формалистов» проанализирована связь их теории и практики с наиболее радикальными эстетическими течениями первой четверти века. Чертами, определившими эпоху, исследователь считает следующие: «(1) представление об относительном, не абсолютном характере всех ценностей и аксиом, (2) особый статус эстетического начала в искусстве и (3) установку на движение, изменчивость, занимающие в этой системе высокую аксиологическую позицию» (с. 13).
Релятивизм — Эстетизм — Динамика. Работа схемы блестяще продемонстрирована, и удовольствие получаешь как от выверенности концепции, так и от красоты, убедительности примеров, вовлеченных в дискуссию. Для демонстрации метода обратимся к анализу внутренних предпосылок кризиса формализма. Сначала слово предоставляется участникам событий и очевидцам. В ноябре 1928 года Р. Якобсон писал Шкловскому о том, что «по-настоящему, работа формалистов должна была только начаться <…> Теперь, когда проблемы стали обнаженно ясны, — вдруг разброд» (с. 46). Б. Пастернак в письме П. Медведеву по поводу книги «Формальный метод в литературоведении» отмечал: «На их месте я тут же, сгоряча, стал бы из этих наблюдений выводить систему эстетики, и если что всегда <…> меня от лефовцев и формалистов отдаляло, то именно эта непостижимость их замиранья на самых обещающих подъемах» (с. 46).
Углубляясь в истолкование имманентных причин кризиса, Умнова обращается к статьям 1980-х годов Л. Гудкова и Б. Дубина. Для них ОПОЯЗ — группа, имевшая возможность модернизировать русскую культуру, но не справившаяся с задачей. Причиной методологического кризиса, по Гудкову, явился конфликт между изначальной установкой на научность, характерной для первой фазы деятельности (разработка вопросов теории литературы: идеи Шкловского «искусство как прием», «остранение», работы о пародии Тынянова), и оценочным подходом, утратой изначальной теоретической позиции и возвращением к идеологизации во второй фазе, связанной с выработкой теории истории литературы («литературный факт», «литературная эволюция» Тынянова). Умнова лишь частично согласна с этой точкой зрения: «При весьма точном определении тех внутренних противоречий, которые были присущи ОПОЯЗу, Л. Д. Гудков и Б. В. Дубин оценивают его как практику исходя из собственных приоритетов. Однако если для них идеальной целью является институционализация науки, то для формалистов, по-видимому, более значимой была установка на утверждение новой парадигмы, то есть их система ценностей была в большей степени ориентирована не на науку, а на авангардность» (с. 49).
Это мнение подтверждается ссылкой на самих формалистов и их учеников, в частности — Л. Гинзбург: «Наши учителя <…>не любили науку, они любили открытия» (запись 1925 года; с. 50); «…мэтры любовались собственными бросками с проблемы на проблему, потому что они все боялись стать похожими на профессоров» (запись 1927 года, с. 52).
Людмила ЕГОРОВА
Вологодский государственный университет
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 2016