Лицом к лицу: программа М. М. Бахтина в архитектонике бытия-события XX века

Задача моего выступления – наметить подход к наследию Бахтина как целому, преобразующий условия восприятия и разумения этого наследия с нашего сегодняшнего исторического места.

Бахтин – не «тайна» и не «беззаконная комета», у него свое особое – причастно вненаходимое – место в действительной архитектонике бытия-события, место, которому Мы сами причастны и которое продуктивно для нас сегодня как раз своею «вненаходимостью».

Мне кажется, в наше время основная задача и основная трудность бахтинистики – снова и по-новому приобщить Бахтина нашей постсовременной современности. «Приобщить» – это значит: то, что сделало наследие Бахтина проблемой на исходе XX века, нужно увидеть и помыслить как уже виденное и помысленное им самим с его исторического места-времени, как задачу и дело его мысли в целом.

Делом Бахтина было положительное преодоление – в противоположность формальному отрицанию – «всей идеологической культуры нового времени» ¹, понимая под этим некоторый общий уклон к безучастной (и потому агрессивной) автономии нераздельно-неслиянных сфер сущего: бытия и мышления, жизни и культуры, личности и общества, науки и предмета ее, разума и здравого смысла, человека и человека, я и другого.

«Лицом к лицу» означает дилемму бахтинистики: либо принять бахтинскую концепцию авторства как продуктивного «другого» до нас, вне нас и постольку уже – для нас, то есть исходя из бахтинского понимания «онтологически-событийной разнозначности» ² исторического события, или, иначе, «взаимной вненаходимости» ³, как условия диалога; либо мы обречены лишь подводить Бахтина под наши постсовременные представления о нем, утверждая свое авторство за счет деконструкции «другого», идеологии смерти автора: алиби читателя по отношению к тексту и пост-современника по отношению к традиции.

Пытаясь в дальнейшем показать, какое решение этой дилеммы представляется мне перспективным и вместе с тем назревшим сейчас, я в самом сжатом виде остановлюсь на следующих моментах:

1) программное единство бахтинской мысли как принцип;

2) условия возможности реконструкции бахтинской мысли из ее же теоретических оснований;

3) условия невозможности диалога с Бахтиным в границах «постмодерна».

Я считаю Михаила Бахтина инициатором особой и, при всех возможных аналогиях, единственной в своем роде научно-философской программы. Этот программный замысел авторства Бахтина в теоретической философии, в отдельных научных дисциплинах, в различных областях жизни и поступка я буду называть – вслед за М. Холквистом, писавшим об «архитектонике ответственности», а также Солом Морсоном и Кэрил Эмерсон, писавшими о «прозаике», – социальной онтологией причастности. (Это авторство можно назвать также философией причастной Свободы.) Запрограммированная Бахтиным в первые годы русской революции и оставшаяся внешне незавершенной, бахтинская «первая философия» и есть и не есть система в традиционном смысле этого слова в классической философии Нового времени. Его отправной пункт, как мы теперь знаем, – это не отрицание классической, систематической философии от Канта до Когена, не деструкция» ее, наподобие хайдеггеровской или любой другой. Бахтин, в сущности, «карнавализовал» всю предшествующую философию от Платона до Гуссерля вообще и понятие «система» в частности и прежде всего. В результате диалога с философской классикой понятие «системы мысли» становится не меньше, а больше того, чем оно было до Бахтина; идеал систематической философии не отрицается, а переосмысливается и укореняется им в «последнем единстве»; мир истории и культуры оказывается не только искусством и потому совсем не искусственным, а реальным – архитектонически реальным и открытым в качестве события с неотделимыми от него участниками. Не конструкцией и не структурой, а некоторым универсальным живым телом («телом смысла»). Соответственно ранний Бахтин говорит (в «Авторе и герое…») о «социальном» как о «церкви» неофициальной и невидимой, а об историческом как об энергиях Бога⁴; в книге о Рабле акцентируется «историческая универсальная индивидуальность» большого тела большого времени⁵.

1. М. Бахтин, Проблемы поэтики Достоевского, изд. 2-е, М., 1963, с. 106.[↩]
2. М. М. Бахтин, К философии поступка. – В кн: «Философия и социология науки и техники», М., 1986, с. 137.[↩]
3. М. М. Бахтин, Эстетика словесного творчества, М., 1979, с. 371.[↩]
4. М. М. Бахтин, Эстетика словесного творчества, с. 149. ⁵ М. М. Бахтин, Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965, с. 127.[↩]