Литература в эпоху СМИ

Букеровская; конференция в британском посольстве становится традиционным литературным событием. Первая называлась «Словесность и коммерция», вторая – «Автор и редактор». Они прошли в 2002 году (см. отчет о них в ВЛ, 2002, N 5 и 2003, N 4).

Третья состоялась на следующий день после вручения премии, носящей сейчас имя «Букер – Открытая Россия», – 5 декабря 2003 года.

Тема этой конференции – «Литература в эпоху СМИ».

Когда поводом для разговора становится литературная премия, то невозможно избежать вопроса: а вообще, нужны ли премии для литературы? Они приносят ей больше пользы или вреда? Всегда находятся и сторонники премий, и их противники. Выбор любого жюри может быть оспорен. Наверное, реакция на премиальные решения была бы спокойней, если бы в каждом решении не подозревали попытку установить незыблемую шкалу ценностей. Но обиженные премиями и на премии всегда в большинстве: кого-то не наградили, кого-то не пригласили в жюри или на финальный обед…

Однако нужно ли желать того, чтобы вокруг премий воцарились тишь да гладь? Вот тогда они наверняка потеряли бы всякий смысл. Премия – это способ сделать литературное имя или произведение информационным событием. Премия – это игра (как и всякая игра, требующая страсти и увлечения), но которая хороша лишь до тех пор, пока она происходит ради литературы, чтобы привлечь к ней внимание, а не увести от нее.

Это так очевидно, что стоит ли об этом напоминать? Во всяком случае – приходится, поскольку сомнения продолжают звучать. Однако Букеровская конференция собирается не для того, чтобы утешать обиженных, а для того, чтобы в очередной раз поговорить о том, как современная литературная ситуация отразилась в «букеровском зеркале».

Участников конференции приветствовал г-н Стивен Вордсворт, заместитель Посла в ранге Полномочного министра посольства Великобритании в России. Он сменил на этом посту г-на Дэвида Гауэна, не раз в прежние годы бывшего гостеприимным хозяином для Букеровской премии и всегда – заинтересованным читателем русского романа.

Литературный секретарь премии Игорь Шайтанов открыл конференцию, начав с благодарности посольству, чья поддержка не позволяет русскому Букеру забыть о том, что он был создан по образу и подобию одноименной британской премии, пришедшей на помощь русской литературе в трудные для нее времена. И вот русский Букер вручен уже в двенадцатый раз.

И. Шайтанов. Главными выступающими на этот раз должны быть члены жюри. Обычно судят их выбор. Обычно им говорят, как они хорошо или – чаще – плохо поступили. Теперь сами литературные эксперты получили возможность сказать, что они думают по поводу состояния нашей критики, преимущественно газетной, и об объективности освещения литературных дел средствами массовой информации.

К сожалению, я пока вижу только ту сторону, которая представляет литературу, а та, кем должны быть представлены СМИ, вероятно, пока что либо еще спит, либо, как мне объяснили, «отписывается» (то есть срочно готовит материал в газету). Или, может быть, для журналистов информационное событие было исчерпано, когда накануне объявили победившее произведение – «Белое на черном». Автор – Рубен Гонсалес Гальего, живущий в Испании, пишущий по- русски о том, сколько желания жить и сил потребовали от него, инвалида детства, годы, проведенные в российских детских домах.

Мы уже знаем из ряда утренних газет, каким был первый отклик на выбор жюри.

На конференции жюри было представлено четырьмя из пяти его членов (пианист Николай Петров должен был вернуться к своей основной профессии – к концертной деятельности). Первым взял слово председатель жюри.

Яков Гордин. Все основные претензии, дифирамбы – все что угодно – мы еще будем читать и обсуждать в течение длительного времени. А сейчас, прежде чем передать своим коллегам микрофон, я скажу, что я готов принять любые суждения – отрицательные, положительные, нейтральные, – которые лежат в пределах литературы. Когда суждения, соображения, домыслы выходят за пределы, так сказать, литературной реальности и уходят в другие, привычные, но не имеющие прямого отношения к делу сферы, то они вообще, мне кажется, не подлежат обсуждению. Мне было бы очень интересно услышать чисто литературный аспект того, что произошло, – культурный, литературный, психологический.

Об этих аспектах и предстояло сказать Ирине Роднянской. Она начала с благодарности тем критикам и журналистам, кто шаг за шагом, от первоначального списка произведений, допущенных к конкурсу (long list), до списка из шести финалистов (short list) и далее, освещали процедуру премии. И тем не менее…

И. Роднянская. Тем не менее волью некоторую ложку или ковшик дегтя… Что меня поразило? В первую очередь конспирологическая направленность наших СМИ. Я ужасно была удивлена, читая, во-первых, что выбор падал на того, кто публикуется в толстых журналах, потому что таковы, так сказать, и статусные, и прочие симпатии членов жюри. Я должна вам открыть не бог весть какую тайну совещательной комнаты и сказать, что, когда мы кончили литературные споры (у нас были очень большие споры), когда мы их кончили и уже, по-моему, выпили кофе, вдруг Яков Аркадьевич спохватился: «Глядите, а в финальном списке очень много толстых журналов». То есть это было для нас открытие, поскольку мы на этом абсолютно не фиксировали внимание.

Я хочу попутно сказать, что их участие было даже большим, чем мы сразу заметили. Никто не обратил внимания вчера, насколько мне известно, на то, что открыл Гонсалеса Гальего тоже толстый журнал «Иностранная литература». Ей в первую очередь благодарность, а потом уже за смелую акцию – издательству «Лимбус-Пресс».

Второй упрек газетным критикам (преимущественно о них я говорю, ибо другие еще не высказались) за невнимательное все-таки чтение. Ну, например, известный критик М. Золотоносов пишет о романе Афанасия Мамедова, что это никакой не роман, а биографические очерки, но ведь «Фрау Шрам» является в нашем списке единственно строгим образцом романа по отношению ко всем остальным. И если бы премию можно было разделить на две, то мы бы, наверное, разделили ее между Гонсалесом Гальего и Мамедовым. А другой критик, тоже весьма опытный, обозреватель «Известий», утверждает, что к роману это не имеет отношения. Видимо, он или только полистал книгу, или ему просто захотелось так написать.

А когда о романе «Вилла Рено» Галкиной пишут, что эта (с большими недостатками и с немалыми достоинствами) вещь – беллетризованная биография Ивана Петровича Павлова типа ЖЗЛ?! Если там и узнаешь, что Павлов в какой-то степени является прототипом этого повествования, очень прихотливого, то далеко не сразу. Такого рода суждения не красят, и мне хотелось бы, чтобы это услышал кто-то, кроме моих коллег, тех, к кому я сейчас адресуюсь.

В отличие от И. Роднянской, поэт и издатель Максим Амелин успел познакомиться еще и с сетевым откликом, но и там обнаружил преобладание «конспирологического» аспекта. Журналисты отнеслись к жюри недоверчиво, прежде всего пытаясь выяснить, кто на них давил и влиял. Толстые журналы возглавили список подозреваемых.

М. Амелин. Я с утра нашел в Яндексе около 20 статей на разных сайтах, от ИТАР ТАСС до мелких новостных… Половина из них воспроизводит пресс- релиз. А другая половина пестрит заголовками что-то вроде того: «Русский Букер получил парализованный испанец», «Русский Букер достался испанскому инвалиду»… Это, конечно, просто чудовищно. Ну а дальше: «Жюри, состоящее из редакторов и авторов толстых журналов…» Николай Петров никогда не состоял ни автором, ни редактором. Николай Александров тоже не принадлежит к разряду редакторов.

В общем, нужны какие-то жареные факты. И все стараются где-то их найти. Поймать черную кошку в темной комнате, даже если ее там нет. Вчера в кулуарах раздавались всевозможные разговоры о давлении со стороны спонсоров «Открытой России» на жюри. Как можно на Николая Петрова надавить? Ни на кого из нас надавить нельзя. Категорически. Следующий шаг – предположить, что премию дали для того, чтобы «Открытая Россия» легализовала переправку денег на ЗапаД. Всего можно ожидать.

Газеты я почти не беру в руки, потому что у меня от них аллергия, к сожалению. Когда же был объявлен short list, я следил по Интернету за «Русским журналом». Там были нормальные статьи, а были и чудовищные. Просто ругались: вот порубаю топором – и все.

Разговор продолжился о газетной критике, которая, как сказал И. Шайтанов, стала у нас наиболее слышимой и влиятельной: «Это проблема уже не только литературная, но общекультурная, поскольку общий вкус настраивается на эту «желтеющую ниву». Для меня в свое время откровением прозвучали слова очень доброжелательного ко мне интервьюера известной газеты, который под занавес предупредил: «Ну, вы понимаете, придется подпустить какую-нибудь гадость, иначе у нас не напечатают». Неужели без такой приправы газетный читатель не способен воспринять информацию? Или его таким ошибочно представляют?»

Однако четвертый из присутствовавших членов жюри – Николай Александров (известный как радио- и телекритик) начал с того, что претензий к газетной критике он лично не имеет.

Н. Александров. Многие критики, отнюдь не газетные, во всяком случае по самосознанию и рангу, предлагают интерпретации, которые расценивают тот или иной список или того же самого лауреата, исходя вовсе не из художественных достоинств, а в лучшем случае из собственных представлений о развитии литературного процесса… На самом деле здесь любопытна вот какая вещь. Что, собственно, такое премия? Премия как таковая в любом случае – провокация. Провокация хотя бы потому, что целый ряд писателей выделяется среди общей массы. По каким критериям? Эти критерии представлены членами жюри, которое, допустим, в Букере каждый раз меняется. Разумеется, что никакого единства во взглядах на литературный процесс, единства пристрастий и предпочтений быть не может. Абсолютно.

Понятно, что предметный разговор в лучшем случае можно вести, как ни странно, на страницах толстых журналов. В газете никто не будет вести предметный разговор, обсуждая особенности, допустим, романа Афанасия Мамедова или Дмитрия Быкова, не вошедшего в short list (по этому поводу тоже была масса всяких реакций и высказываний). Или, допустим, по поводу романа А. Иванова «Сердце Пармы», который не вошел в long list (по поводу чего тоже многие высказывались). Предметного разговора на страницах газет быть просто по определению не может. Не говоря уже о том, что предметный разговор всегда в принципе затруднен. Если бы у нас существовали какие-то общие эстетические тенденции или школы… Они еще до недавнего времени как-то были выражены. Сейчас их попросту нет. Если бы у нас существовал ряд авторов, ну, допустим, пять авторов, которые были бы безусловными лидерами и произведения которых привлекали внимание не только критиков, но и читателей, и которые бы раскупались тут же и тем не менее относились бы к жанру высокой прозы, тогда был бы разговор. Таких авторов тоже нет.

Раз премия осуществляет некую провокацию, на эту провокацию возникает ответ. Скандал в конце концов – это жанр, это поэтика газетной критики. Или поэтика журнализма. Журнализм основан на одной очень простой тезе: апокалипсис каждый день. В литературе такого не может происходить, разумеется. Но если уж не апокалипсис, то, по крайней мере, скандал. Или уж, по крайней мере, нечто, к чему можно прицепиться: какая-то интонация, какой- нибудь фактурный текст. Это уже особенности газетного письма. О чем тут, собственно, говорить? Недобросовестность использования фактов – ну, это уже дело другое, когда лень залезть в тот же самый Интернет и что-то посмотреть. Это уже недостатки иного рода, они не имеют отношения к газетной критике, а имеют отношение к общему уровню. Так что, с моей точки зрения, это ситуация, вполне адекватная тому, что мы видим вокруг.

Ну и последнее. Не только газетных критиков, но, к сожалению, и критиков вообще в самую последнюю очередь интересует текст. Вот это самое большое огорчение. Тогда разговор вообще невозможен. Собственно о литературе. И тогда это выглядит еще более печально.

Так закончилось это выступление, начавшееся с того, что никаких претензий у говорящего к газетной критике нет. «Николай Александров, – заметил ведущий, – был готов оправдать газетную критику ее адекватностью существующей ситуации, принять сущее. А потом вдруг взял и очень огорчился этому сущему, когда и текст уже никто не читает…»

С вопросами к членам жюри обратились присутствующие журналисты. Полуреплика, полувопрос Юлии Рахаевой (начинавшей Букеровский сезон в «Известиях» и продолжившей его в «Вечорке») озвучил старое сомнение в связи с Букером: отчего это нет среди победителей «Орфографии» Быкова, о которой так много говорят сегодня, и не было в свое время пелевинского романа «Чапаев и Пустота»? Это позиция?

И. Роднянская. Можно мне одну реплику по этому поводу? Я сочувствую роману Быкова, но оказалась в меньшинстве. Что касается «Сердца Пармы», то здесь можно с опозданием сказать, что это произведение несколько иного жанра – фэн-тези. В этом жанре есть очень интересные книги. Для этого есть свои рейтинги. Мы считаем, что этот роман просто залетел к нам из другого премиального пространства. Он не звучал для нас.