Литература ФРГ: панорама трех десятилетий

«История литературы ФРГ», «Наука», М. 1980, 688 стр.

Перед нами – подготовленный коллективом ИМЛИ имени А. М. Горького солидный семисотстраничный том, по сути дела продолжающий пятитомную «Историю немецкой литературы», которая давно уже стала незаменимым научным пособием для всех, кто всерьез намеревается заняться германистикой. «История литературы ФРГ» – параллельно с готовящимся к печати томом «Истории литературы ГДР» – доводит осмысление культурных процессов, происходящих в названных странах, до самой живой, «горячей» современности.

Итак, академический труд, посвященный новейшему литературному процессу. Академический труд, призванный упорядочить и систематизировать то, что и в самой литературе-то еще далеко не устоялось, что еще шумит, бурлит, растет, преподносит литературоведам то и дело неожиданные сюрпризы, смещает устоявшиеся оценки и позволяет разве что предполагать последующее творческое развитие того или иного писателя. Нет ли здесь противоречия, неточности в названии? И может, стоило бы из осторожности озаглавить эту солидную книгу чуть проще, непритязательнее, скажем:

«Очерки по литературе ФРГ»? Ведь такое ответственнейшее понятие – «история» – и по отношению к самой живой современности тоже – требует не только строгого фактографического описания, но и – прежде всего – концепции, четко продуманной исторической, идеологической концепции описываемого периода.

Словом, уже само «скучное», сугубо академичное название обсуждаемого труда оказывается одной из важных исходных точек для оценки его в целом, для серьезного разговора о его научных достоинствах. Скажу сразу: на мой взгляд, название это – единственно правильное и целиком себя оправдывающее. Это действительно история – по-настоящему концептуальная, подчиняющаяся внутренней логике собственного движения и эту логику постоянно обнажающая, история строго научная, объективная и по-своему взыскательная. Этим-то и подкупает новое исследование специалистов-филологов, всех тех, кто имеет дело с современным литературным процессом.

Анализируя западногерманское литературное развитие трех предшествующих десятилетий, этот том не только дает точные, выверенные оценки художественных явлений и событий, которые имели место в недавнем прошлом и уже на самом деле стали, или по крайней мере становятся, фактом истории литературы, – он создает необходимую идейно-теоретическую базу и для оценок последующих, оценок явлений уже сегодняшнего, даже завтрашнего дня, не попавших, в силу временной обусловленности, в поле зрения авторов статей. И в этом бесспорная не только научно-познавательная – научно-методологическая ценность «Истории».

И не только научная. К чести редакторов и авторов тома, сразу необходимо сказать, что их книга не просто сообщает нам те или иные конечные результаты литературоведческих изысканий, предлагая необходимую сумму историко-литературных сведений, сочетающуюся с точными, строго выверенными, партийными оценками, – она еще обладает достоинствами литературно-критического эссе, его внутренней динамикой мысли, предполагающей живой процесс размышления вместе с читателем и для читателя. Ведь это ему, читателю, должно подойти к обоснованному конечному выводу, подойти не сразу, а через стройную систему вытекающих один из другого доказательств, это ему предстоит впоследствии – отталкиваясь от данного труда – делать эти выводы и самому, обогащаясь опытом непрекращающегося литературного развития.

Пожалуй, наиболее ощутимо уверенное движение исследовательской мысли в монографических главах тома, повествующих о творческом пути того или иного крупного художника слова и отличающихся – каждая – своим особым авторским почерком. Порой не нужно даже заглядывать в содержание, чтобы догадаться, кому из авторов принадлежит та или иная глава. На сжатом, обусловленном жесткими рамками общего объема книги пространстве всего в несколько страниц авторам монографических глав удается нередко разместить обстоятельный и вместе с тем напряженно-динамичный рассказ о творческом пути писателя, о наиболее ярких его достижениях, об открытиях и просчетах, о противоречивых и разнонаправленных тенденциях, из которых в конечном итоге и складывается художественное творчество. Прочно врезаются в память такие самостоятельные мини-исследования, как глава И. Фрадкина о В. Борхерте, А. Карельского о Г. -Э. Носсаке, И. Млечиной об А. Андерше и В. Кёппене, Д. Затонского о М. Вальзере, Г. Ратгауза о К. Кролове, Н. Павловой о П. Вейсе.

Пожалуй, особо стоило бы выделить главу Н. Павловой о Готфриде Бенне, художнике болезненно противоречивом, проделавшем в своем эстетическом развитии долгий и сложный путь. И с каким внутренним тактом, с какой осторожностью и вместе с тем точностью подходит к нему исследовательница, демонстрируя сложную динамику внутренних противоречий творчества художника, конкретно и доказательно вскрывая несостоятельность его попыток дать ответ на ряд кардинальнейших мировоззренческих вопросов и горькое собственное осознание этой несостоятельности.

Не секрет, конечно, что именно главы, посвященные творчеству так называемых «сложных» художников, прочитываются в подобной книге с особым, пристальнейшим читательским вниманием. Вот, скажем, глава М. Рудницкого, посвященная творчеству одного из ведущих прозаиков ФРГ – Г. Бёлля. Пытаясь разобраться в художественном мире Г. Бёлля, автор вводит в свою главу тонкий, основывающийся на строгих фактах, анализ бёллевской манеры письма. И уже исходя из этого конкретного анализа, вооруженный званием беллевской поэтики, направления его художественных исканий, автор делает шаг к анализу по-особому противоречивого, несвободного от ошибочных представлений мировоззрения писателя.

А вот в расположенной по соседству главе А. Карельского, посвященной творчеству Г. Грасса, внутренняя противоречивость этого, тоже далеко не простого и доставляющего немало забот литературоведам писателя, напротив, как бы нарочито обнажена – именно для того, чтобы показать, как противоречия в его мировоззрении находят свое косвенное, опосредованное отражение и в его художественной практике, обусловливая бесспорные достижения и явные просчеты.

Другой пример – глава Н. Павловой о творчестве П. Вейса, где четко разграничено, что в творчестве П. Вейса имеет высокое звучание, что делает его крупным художником второй половины века, а что является всего лишь скороспелой данью сиюминутной идеологической конъюнктуре, заслуживая – что признавал, кстати, и сам писатель – решительной критики и самых серьезных контраргументов.

В главе о творчестве Г. -М, Энценсбергера М. Рудницкий дает, напротив, «спорящую», активную интерпретацию творчества писателя, интерпретацию, утверждающую право на собственное прочтение, не просто пассивно устремляющуюся за художником, следуя хронологии его произведений, но и по-своему, тактично полемизирующую с ним, если в такой полемике есть необходимость.

Именно эта тактичность, достоинство, можно даже сказать – «изящество» полемики, отнюдь не теряющей от этого своей остроты, придают книге особый вес, делая ее ярким явлением в сегодняшней науке о литературе. Пожалуй, несколько избыточной в этом плане представляется разве что глава Ю. Архипова, посвященная творчеству З. Ленца, где взыскательный, трезвый и нелицеприятный подход к творчеству писателя начинает порой слегка переходить в другую свою крайность – в недооценку его творчества. Цитируя западногерманского критика П. Майера, по мнению которого истории, собранные в сборнике рассказов З. Ленца «Дух Мирабели», «так же плоски, как местность, откуда они произошли», автор замечает, уже от себя: «приговор суровый, но вряд ли подлежащий обжалованию» (стр. 329). Думается, однако, что приговор западногерманского рецензента обжалованию все же подлежит и в какой-то степени обжалован уже самой жизнью. Благодаря журналу «Иностранная литература» наш читатель давно уже получил возможность познакомиться с рассказами З. Ленца из этого сборника. У З. Ленца-рассказчика немало достоинств: тут и мягкий, добрый юмор, и яркие образы скромных обитателей небольшой деревеньки на севере Германии, и спокойная, реалистическая манера письма. Думается, что З. Ленц заслужил анализа более заинтересованного, который помог бы нам проникнуть в специфику его спокойного, ровного, не бьющего на внешние эффекты, но зрелого и уверенного мастерства.

Монографические главы о писателях – это как бы живая плоть книги. Но есть у этого тома и стройный научный каркас, композиционно сцепляющий между собой отдельные части. Это обзорно-проблемные главы. Возможно, они не столь увлекательны в чтении и осваиваются с большим трудом, обрушивая на читателя внушительное количество имен и названий. Впрочем, увлекательность особого свойства им тоже нередко присуща. Скажем, глава И. Фрадкина о литературе первых послевоенных лет читается как острое, драматичное повествование о судьбах начинавшейся с нуля литературы, – и это при всей обширности предлагаемого теоретического материала, при всей насыщенности статьи необходимыми литературными фактами. Обзорные главы являются главными носителями концепции книги, ее научного заряда. Тематика их строго продумана; здесь есть своя внутренняя цель, своя логика, позволяющая составить представление о литературном процессе именно в его целостности, в его непрерывности. Впрочем, не только о процессе сугубо литературном, но шире – о ряде сходных процессов в культуре вообще. Логично, научно аргументированно расширяют авторы этих глав поле обзора – выходят в смежные области культуры, развивающиеся по параллельным с литературой путям. Так, необходима в общем контексте книги глава Ю. Давыдова «Экзистенциалистская волна и ее преодоление», насыщенная как философским, так и литературным материалом и выделяющая весьма существенное звено в литературном процессе ФРГ. Новый, почти неизвестный и не изученный у нас пласт западногерманской литературы поднимает С. Аверинцев в обзорной главе «Литература христианского направления», глубоком исследовании, которому можно было бы пожелать разве что более органичного включения собственно теологических вопросов в общелитературный их контекст. Интересна и основательна глава Ю. Архипова о прозе 50 – 60-х годов, у нее есть, пожалуй, только один недостаток – рамки одной главы оказываются ей слишком тесны. Не вмещается порой весь материал и в обстоятельную главу А. Гугнина «Пути западногерманской поэзии», которую, возможно, как и главу о прозе, и очень насыщенную главу Н. Павловой о драме, целесообразнее было бы разбить на подглавы по хронологическому принципу, – скажем, литература до 1968 и после 1968 года, благо этот рубеж в литературе ФРГ очевиден и серьезно обоснован в периодизации тома.

Полностью оправданна в томе и обзорная глава о «тривиальной литературе», наводняющей сегодня в огромных количествах западногерманский книжный рынок. Это тот многоликий противник, в борьбе с которым вынуждена утверждать себя сегодня в ФРГ истинная литература. Научно анализировать художественные достоинства «китча» – занятие бесполезное. Но разоблачать его реакционную сущность, показывать его низкопробность, его негативное влияние на массового читателя необходимо, и это убедительно делает И. Фрадкин.

Заманчива была попытка увязать в одной главе теоретические леворадикальные искания рубежа 60 – 70-х годов с конкретной художественной практикой неоавангардизма. К сожалению, попытка эта удалась не полностью. Авторы двух подглав, Ю. Давыдов и Ю. Архипов, написали, по сути, две самостоятельные, по-своему интересные и по-своему основательные статьи, посвященные разным аспектам одной и той же проблемы, целостного же философско-литературоведческого исследования в итоге не получилось.

Разумеется, подобную книгу вряд ли кто из филологов в состоянии оценивать совсем уж беспристрастно и бесстрастно: неизбежно начинаешь искать здесь «свою» тему, «свой» период, то, что тебе наиболее близко. Вот почему пожеланий, связанных с возможными дополнениями, расширением тома, может быть, очевидно, немало, и все они будут в какой-то степени оправданны. И все-таки есть в томе несколько «зияний», которые как-то объективно бросаются в глаза. Очень хотелось бы видеть отдельную обзорную главу о «магическом реализме» (хотя о нем специально и говорится, органично продолжающую главу о литературе первых послевоенных лет и отражающую расцвет романа в 50 – 60-е годы. Общий объем тома подобная глава отнюдь не увеличила бы, ведь тогда можно было бы опустить ряд глав монографического характера, скажем, о Г. Казаке и Х. -Х. Янне, переведя весь материал в главу обзорную. Тогда вместо ряда сходных друг с другом (ибо сходны и сами художники) монографических глав о писателях, уже не занимающих ныне особого места в читательском сознании, разве только в истории литературы, появилась бы обзорно-теоретическая глава о трудных путях реализма в западногерманской прозе.

Другое, не столь уж существенное» но все же досадное упущение: странно» но ни на одной странице семисотстраничного тома ни разу не упоминается Г. Воман, видная западногерманская писательница, активно работающая в литературе (и, кстати, знакомая советскому читателю), участница «Группы 47», автор на сегодняшний день двенадцати, а в то время, когда шла работа над «Историей», не менее шести-семи романов, признанный мастер рассказа. Ни словом не упомянут и Т. Вайсенборн, писатель, конечно, не первого ряда, но интересный, хотя и временами излишне психологически усложненный. Что же касается М. Грегор-Деллини, одного из известных и часто обсуждаемых в западногерманской прессе прозаиков, то ему дана лаконичная, но мало что проясняющая формулировка: «откровенно реакционный прозаик». А ведь творчество этого писателя очень показательно: резкий процесс политизации и размежевания общественных сил на исходе 60-х годов приводил многих весьма умеренных и даже действительно реакционных писателей к переоценке собственных взглядов, заставляя искать сближения с левыми силами. И уж конечно, роман М. Грегор-Деллини «Фен» – произведение, заслуживающее внимания, хотя и непростое, и о нем следовало бы сказать хотя бы коротко.

И еще одно пожелание на будущее. «Группа 47», сыгравшая столь важную роль в становлении молодой западногерманской литературы, упоминается в книге неоднократно. Первым ее шагам, первым успехам на литературном поприще и первым серьезным достижениям посвящен обстоятельный раздел в обзорной главе И. Фрадкина. Однако цельного анализа ее истории и места в западногерманском литературном процессе в томе нет. Подобная систематизация имеющегося в разных разделах книги материала «съела» бы в общем ее объеме разве что еще пару страниц, а выигрыш был бы большой. Достаточно вспомнить соответствующую главу И. Млечиной «Мир труда и социалистические тенденции в литературе ФРГ», сводящую воедино обширный материал, в том числе посвященный «Группе 61», и наглядно показывающую преемственность прогрессивных тенденций в западногерманской литературе. Не помешала бы в «Истории» и небольшая обзорная глава о западногерманской новеллистике, кстати сказать, далеко не последнем по значению жанре литературы ФРГ. Как часто в разговоре о творчестве тех или иных крупных западногерманских прозаиков и поэтов рассказ как жанр оказывается по существу «за скобками», для него уже не остается места, а это несправедливо. В небольшой главе о рассказе нашлось бы место для коротких творческих портретов и отсутствующей в книге Г. Воман, и – более подробно – Й. Рединга, и Г. Пионтека-рассказчика, интересного мастера этого жанра, и М. -Л. Кашниц, не менее изящной в прозе, чем в поэзия, и многих других прекрасных мастеров этого жанра.

Следовало бы предусмотреть и отдельную главу об А. Кюне, заявившем о себе в последние годы как серьезный и глубокий писатель рабочей темы.

В заключение – несколько слов об аппарате книги. Сделан он в целом добротно и существенно облегчает конкретную работу с материалом. Но, увы, есть и отдельные неточности, и разночтения в хронологии, в именах и фамилиях.

А в общем, говоря об «Истории литературы ФРГ», нельзя не чувствовать огромной признательности ко всему работавшему над ней большому коллективу германистов. Многолетний труд увенчался успехом. Мы получили книгу серьезную, научно обстоятельную, закладывающую основы дальнейшего изучения западногерманской литературы в нашей стране, – книгу, которую все мы давно ждали.