Критерий – насущность истин

Недавно вышедший «День поэзии» предложил поэтам поделиться мыслями о народности и популярности творчества, об истинных ценностях в искусстве и литературе. Обычно поэты неохотно вступают в споры сугубо теоретические: каждому, мол, свое. Поэтам положено быть народными, а теоретикам – объяснять значение данного качества. Потому вполне привычно прозвучало мнение Н. Грибачева, полагающего, что при нынешнем плачевном состоянии эстетической науки литераторам вряд ли стоит «посягать на серьезный разговор о народности в ее современном значении». И еще: «Ах, эта народность! С какими упованиями ожидаем мы фундаментальной разработки этой проблемы на современном уровне, с какой нетерпеливостью ожидаем появления теоретика, который, не теряя уважения к великим мыслителям прошлого, научился бы все же ходить и на собственных ногах по просторам нашего социалистического бытия в поисках эстетических истин».

Что ж, проблема народности действительно в течение многих лет оттеснялась на второй и третий планы другими проблемами, казавшимися более важными. Но ведь издатели «Дня поэзии» и не предполагали «фундаментально разрабатывать» проблему способом анкеты; Речь, очевидно, шла об индивидуальных принципах художника слова, вытекающих из его личного понимания роли и назначения поэзии. Если мы в самом деле еще не в состоянии разработать проблему народности теоретически, то настоящие поэты, ничуть не уповая на долгожданное пришествие великих критиков, умеющих «ходить на собственных ногах», решают эту проблему единолично и ежечасно, каждой строкой своей, мыслью, движением сердца. И если сегодня мы что-нибудь знаем о сущности поэтического творчества в его отношении к жизни народа, то эти знания – не итог досужих критических размышлений, а итог поэтической практики.

Нужно ли говорить, что никакая теория не может «научить» поэта быть народным, как она не может вообще научить творчеству, человечности, добру, красоте? Этому учит весь опыт социального бытия, именно он формирует мировоззрение поэта. Поиски нашей современной поэзии, ее взлеты и падения на пути служения народу объясняются прежде всего условиями и особенностями общественной жизни, неповторимостью исторического момента, выдвигающего определенные идеи времени. Определяя, «успешным» или, наоборот, «неурожайным» был тот или иной год для поэзии, необходимо – и это более сложная и важная задача – объяснить причины явления, посмотреть на поэтический год как на малый момент в непрерывном течении жизни и литературного процесса.

Мне не кажется, что прошедший год был некоей остановкой в пути, что результаты и значение работы поэтов неудовлетворительны. Дело не в том, мало или много новых имен и выдающихся книг появилось. Надо понять характер работы, которую делали поэты, смысл и направление их творческих усилий.

Да, после кипения страстей, острой борьбы мнений, неожиданных полезных и бесполезных открытий, обогащений и поучительных неудач, так характерных для прежних лет, год 1965 выглядит более спокойным. Новая поэтическая, творческая атмосфера, вызванная известными переменами в общественной жизни, нынче стала обычной и привычной, она уже не просто «открывает горизонты», волнует перспективой, но и обязывает поэта, требует чувства ответственности, убежденной мысли и глубокого переживания. Время как-то само очерчивает границу между истинным и случайным в поэзии, между высоким творчеством и «беллетристикой в стихах», между народностью и просто известностью.

Народность – высшая общность человеческих интересов, выше которой – само человечество. Поэт народный – всегда и поэт общечеловеческий, – истина эта непреходяща. И если сама история поставила нашу литературу в ряд великих литератур, то это обстоятельство обязывает мыслить глубоко и, как говорил А. Довженко, «встречаться с историей на самом высоком этапе, на самом широком историческом фоне».

В прежние годы поэты с необычной энергией и старанием занялись анализом личности современного человека, радостно углубляясь в мир интимного, удивляясь огромному миру красоты, который находится вот здесь, рядом, в душе обыкновенного человека. Кое-кому казалось, что все вопросы поэзии решает эмоциональная раскованность, душевная раскрытость, непосредственность поэтических реакций на больные вопросы жизни. Безусловно, эти качества много дали поэзии – ну, хотя бы вернули ей доброе имя и массового читателя.

Но вот нынче выясняется, что самые смелые и рискованные выводы – не всегда самые истинные, что многое, казавшееся очень важным, насущным, необходимым, на поверку оказалось поверхностным, временным, что взамен одних схем в спешке и полемике были предложены другие схемы. И появляется необходимость в углублении основ миросозерцания и самосознания, в поиске и раскрытии более основательных связей между личностью и народом, между народом и человечеством. Читатель, как верно заметил М. Лобанов, действительно устал от «рифм» и просит жизненного слова.