«Кот в сапогах» Л. Тика: от текста к произведению

Памяти А. Карельского

14-15 апреля 2011 года в МГУ прошли чтения, посвященные семидесятипятилетию со дня рождения ученого-германиста Альберта Викторовича Карельского, работавшего в Московском университете на кафедре зарубежной литературы, где его помнят как блистательного лектора, как великолепного знатока германоязычной литературы, талантливого переводчика Клейста и Гофмана, Музиля и Кафки, Ницше и Фриша.

Статьи, которые мы печатаем в этом номере, написаны на основе прочитанных на конференции докладов — о сути предмета филологии, об отражении социальной реальности в литературе и о типологическом сходстве художественных явлений, то есть о том, что живо занимало А. Карельского и что он с блеском исследовал в своих работах.

Валерий ЗУСМАН

«КОТ В САПОГАХ» Л. ТИКА: ОТ ТЕКСТА К ПРОИЗВЕДЕНИЮ

Ранние романтики, в том числе и Тик, использовали слово «произведение» (das Werk), но еще чаще возникал у них образ «книги» (das Buch) как символа полноты и совершенства, объединяющего физический и метафизический миры[1]. В переводе на современный терминологический язык, «книга» представляет собой «гипертекст», рождающийся в процессе деконструкции «произведения». Именно так происходит в комедии немецкого романтика Людвига Тика «Кот в сапогах» («Der gestiefelte Kater», 1797).

Деконструкцию осуществляют выведенные в пьесе зрители. Под воздействием романтической иронии произведение, если понимать под ним «мещанскую драму», «семейную картину» или модную в конце XVIII века оперу, распадается. Романтическая ирония порождает «текст». Однако — взятый в целом и заключенный в раму раннеромантического мировосприятия — этот «текст» по воле автора и его идеальных читателей — достраивается, превращаясь в «произведение».

В блестящей статье «От произведения к тексту» (1971) Ролан Барт писал: «Различие здесь вот в чем: произведение есть вещественный фрагмент, занимающий определенную часть книжного пространства (например, в библиотеке), а Текст — поле методологических операций (un champ methodologique)»[2]. И далее: «Всякий текст есть между-текст по отношению к какому-то другому тексту, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски «источников» и «влияний» соответствуют мифу о филиации произведений, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат — из цитат без кавычек» (с. 418).

Барт как будто специально имеет в виду комедию Тика «Кот в сапогах». «Текст» в понимании Барта противостоит «произведению». Текст противостоит ему «своей множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении…». Текст живет вне какой-либо «обусловленности». Произведение же, напротив, связано с «аксиомой обусловленности». По мнению Барта, оно обусловлено «действительностью (расой, позднее Историей)…» В отличие от текста произведения следуют друг за другом; они сохраняют свою принадлежность автору. Барт пишет: «Автор считается отцом и хозяином своего произведения; литературоведение учит нас поэтому уважать автограф и прямо заявленные намерения автора…» (с. 419). И далее: «Текст как раз и подобен такой партитуре нового типа: он требует от читателя деятельного сотрудничества. Это принципиальное новшество — ибо кто же станет исполнять произведение?» (с. 421). У текста нет «автора», но есть читатели, которые изменяют его on-line, в интерактивном режиме.

Заметно сходство давней немецкой пьесы 1797 года с романом Милорада Павича «Ящик для письменных принадлежностей» (1999). Выложенный в сети Интернет, текст романа Павича «Ящик для письменных принадлежностей» предназначен для того, чтобы интернет-пользователи по своему усмотрению предлагали варианты продолжения романа. Павич дал два варианта романа — «бумажный» (произведение) и электронный (текст). В сети роман оказался в зоне действия избыточных обратных связей. Он предстает как сетевой гипертекст[3]. Интернет-пользователи даже не заметили, как оказались в положении Шлоссера, Мюллера, Лейтнера, Визенера.

Как известно, занавес в комедии Тика поднимается над партером. Реальные читатели или зрители разных веков знакомятся сначала с публикой, которая собралась посмотреть пьесу. Автор изображает просвещенных берлинских зрителей конца XVIII века. Сам Тик писал о «тривиальном» вкусе зрителей, воспитанных в духе берлинского литератора Ф. Николаи. Позднее автор «Кота в сапогах» говорил об «усредненном образовании» людей «облегченного Просвещения» (die mittlere Bildung vieler Menschen, die leichte Aufklbrung)[4].

Именно эта публика подвергает «детскую сказку» деконструкции, превращая исходное, еще не показанное на сцене «произведение» в «текст». Зрители вмешиваются в ход сказочного действия и меняют его.