Корневая тема русской литературы
Сурганов. Человек на земле. Тема деревни в русской советской прозе 50 – 70-х годов. Истоки. Проблемы. Характеры, М., «Советский писатель», 1981, 624 с.
Всеволод Сурганов – критик и литературовед, который напряженно и постоянно размышляет о судьбе «человека на земле» в русской прозе. Несомненно, что тема деревни для отечественной литературы одна из корневых, ведь в России деревня всегда играла «значительную роль» 1 (Г. Успенский). Споры о деревенской прозе идут на протяжении многих лет, то затихая, то вспыхивая с новой силой (см., например, последнюю дискуссию в «Литературной газете» за сентябрь – март 1979 – 1980 годов). Вс. Сурганов, может быть, один из тех, кто не пустился в подробные оговорки термина «деревенская проза». Только раз, уже в конце книги, спокойно и по-деловому он высказал свое толкование этого условного и рабочего термина, заменив его более точно сформулированным понятием: «тема крестьянства и деревни в советской прозе второй половины 60 – 70-х годов» (стр. 611). При этом критик справедливо считает, что «мы тем самым избавимся еще от одного, не только приблизительного, но и вовсе обидного, похожего на кличку определения «писатель-деревенщик». Ибо теме можно оказать решающее предпочтение, сохраняя в то же время полную возможность обратиться при желании к любой иной» (там же). И действительно, не случайно многие современные писатели протестовали против своего зачисления в «деревенщики». Назову здесь В. Белова, В. Распутина, Ф. Абрамова, Е. Носова, В. Астафьева. Василий Шукшин, например, высказал свою точку зрения со свойственной ему прямотой и страстностью: «Деревенщик». Слово достаточно уродливое, впрочем, как и само понятие. Предполагается, что вышеупомянутый «деревенщик» разбирается досконально только в вопросах сельской жизни, о чем исключительно и пишет» (В. Шукшин).
И все-таки с полным основанием можно сказать, что вышеназванные писатели «внесли весьма весомую лепту в разработку актуальнейших проблем деревенской жизни» (там же), что у них есть, по словам
С. Залыгина, «ощущение обязательности по отношению» к теме деревни. Поэтому аспект исследования, предложенный Вс. Сургановым в книге «Человек на земле», является весьма актуальным и своевре» менным. Работе Вс. Сурганова свойственна широта охвата явлений, глубина анализа, определенность идейно-эстетических критериев. Концепция критика строго выверена и отличается научной новизной подхода автора к материалу.
Вс. Сурганов в своем исследовании одним из первых обратился к истокам – не только к опыту Л. Толстого, Г. Успенского, И. Бунина, но прежде всего к творчеству советских писателей – «сеятелей» этой темы в послеоктябрьской литературе: М. Горький, И. Вольнов, А. Неверов, М. Шолохов. В этом плане книга Вс. Сурганова стала своеобразной историей, летописью русской советской прозы о «человеке на земле». Перед нами анализ целого литературного пласта во всем разнообразии его творческих индивидуальностей, и критик находит точное место каждого писателя в литературном процессе и контексте времени. Автор видит достоинства и слабости отдельных произведений, в то же время верно обозначает то, что каждое из них принесло в литературу. Романы Ф. Панферова, П. Замойского, Н. Кочина, К. Горбунова и других оказали большое влияние на развитие деревенской темы. Они не равнозначны по своему художественному уровню, в них часто действие определялось «не энергией характеров, а энергией событий, которые, в свою очередь, являлись прямым отражением того, что происходило, в ту пору в деревне и стране» (стр. 117). Но эти книги не только повествуют о происходящем, а и «ведут бой, агитируют, убеждают, постоянно чувствуя перед собой многомиллионную мужицкую аудиторию, которую надо повернуть к новой, небывалой жизни» (там же).
Пожалуй, внутренней точкой отсчета в анализе многих произведений в главах «Глубокая борозда», «Разведка весеннего боя», «Тугие узлы», «Точки опоры» стал роман Шолохова «Поднятая целина». Роман изучен сегодня довольно подробно и с разных сторон. Но Вс. Сурганов находит свой поворот, свой угол зрения, обращает внимание на то, что почти не попадало в сферу интересов других литературоведов. Автор показывает нам связь многих произведений с романом Шолохова. Эта общность заложена в самих идеях времени, ведь «никто из художников, воссоздающих события коллективизации, когда бы он ни обратился к этой теме, не может обойти главную историческую и политическую ситуацию той поры: резкое обострение классовой борьбы и, как неизбежный результат этого, драматизм многих людских судеб, втянутых в огненный водоворот, неизбежность вынужденных и часто неоправданных жертв» (стр. 360).
Вообще Вс. Сурганов убедительно передает проблемы эпохи, при этом умело вводит политические, экономические, социологические данные, помогающие понять ту почву, на которой взросли идеи и конфликты произведений. Так, например, критик показывает, как еще до войны назрел конфликт, который позже ляжет в основу «Районных будней» В. Овечкина, – столкновение двух типов партийных руководителей и двух методов руководства. Этот конфликт «развивался и назревал на всем протяжении первого послевоенного десятилетия» (стр. 243). Вслед за В. Овечкиным к проблемам руководства жизнью села обратились С. Залыгин, В. Тендряков, Г. Троепольский, Е. Дорош и другие писатели. В свою очередь новая общественная атмосфера середины 50-х годов подсказывает писателям новые конфликты, они находят иные решения, порой предугадывая движение времени, его перспективу.
Время меняет не только социальный облик деревни, но и психологию крестьянина. Ко многим сложным вопросам, связанным с этими процессами, Вс. Сурганов подходит с верным методологическим ключом. В этом плане привлекает исследование творчества Залыгина, трактовка роли и значения его произведений в развитии темы деревни. Залыгин из тех наших прозаиков, которые чувствуют «корни своей нации именно там – в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном» (стр. 380). Залыгин, вглядываясь в своего современника-крестьянина, задумался об исторических истоках его характера. Отсюда – замысел и ведущая идея повести «На Иртыше», романов «Соленая Падь» и «Комиссия». Залыгина волнует вопрос: «Откуда вырос нынешний колхозник? Кем он был двадцать, тридцать, сто лет назад?» (там же).
Рядом с этой проблемой лежит и другая, которая стала ведущей в прозе середины 60-х и 70-х годов. В литературу пришел новый отряд писателей, обратившихся к проблеме морально-этического и эстетического наследства уходящей на наших глазах деревни. В литературе этого периода происходит уточнение традиционного отношения к крестьянину, ее характеризует глубинный интерес к старой деревне, к тому, что многие десятилетия и даже века было почвой, на которой вырастал и формировался национальный характер, культура, мораль. Продолжая развивать мысль Ф. Абрамова, критик дальше пишет: «Смена этой почвы, окончательное революционное ее обновление, происходящее ныне у нас на глазах, – процесс сложный, неостановимый, радостный и одновременно драматический, – не может не привлекать современного писателя, любящего и знающего деревню, – так много надо увидеть, понять, обдумать, постигая происходящее…» (стр. 488).
Анализу этого, современного, этапа Вс. Сурганов посвящает главу «Золотое звено». Вс. Сурганов обращается к тем книгам и тем героям, которые сменяют вчерашних, определяя характерные особенности современной деревенской прозы. Предметом пристального внимания критика стали произведения В. Белова, В. Тендрякова, Б, Можаева, С. Крутилина, М. Алексеева, Ф. Абрамова, В. Распутина, В исследовании творчества этих писателей в высокой мере проявился историзм мышления критика. Оценки автора не только выверены и продуманы, но и включают в себя память об историческом движении деревенской темы. В прозе 70-х годов произошел поворот традиционной темы и, соответственно, изменились принципы ее воплощения. Пришла пора прозы не только социально-психологической, но и нравственно-философской. Отсюда одна из характернейших особенностей литературного процесса 70-х годов – «устремленность к постановке проблем широкого общечеловеческого порядка» (стр. 552). Произошло своеобразное «восхождение» от чисто деревенской проблематики к высотам философского обобщения. Поэтому не случайно, что во многих книгах второй половины 70-х годов «непривычно много евангельских аналогий и образов» (стр. 540), символических ситуаций, философия преобладает над действием, а само повествование обретает порой характер притчи, заключающей в себе тревожное предупреждение человечеству. Так, например, Дарья под пером В. Распутина, пишет Вс. Сурганов, – «это не просто старая крестьянка-сибирячка, почуявшая свой последний срок, это и олицетворение обреченной деревни Матёры, а через Матёру – олицетворение старой умирающей российской деревни вообще и поколения уходящих в частности, и далее – олицетворение обреченной жизни в глобальном масштабе (тема всемирного потопа-светопреставления и гибнущей Атлантиды), и воплощенная Память-совесть… и что-то вроде полномочной представительницы Хозяина среди односельчан…» (стр. 576).
«Привычное дело», «Комиссию», «Прощание с Матёрой», «Дом» пронизывают драматические и трагические коллизии, щемящие ноты «последнего поклона», «последнего срока» и чувство вины, и тревожные вопросы о том, кто «подхватит и понесет героическую и нравственную эстафету прошедших перед нами крестьянских поколений» (стр. 550). И это тоже характерная примета прозы 70-х годов: «не успокоить под занавес, не примирить с пережитыми горестями, а оставить душу читателя неутоленной, смущенной, встревоженной» (там же).
Перед нами прошли сотни произведений, отразивших облик русского крестьянина с начала века и по день нынешний. Большая работа, проделанная критиком, широта его знаний в этой области вызывают чувство искреннего уважения. Книга «Человек на земле» – оригинальное исследование, цельное по своей структуре, со своей глубоко выстраданной и научно обоснованной концепцией.
г. Барнаул
- Г. И. Успенский, Собр. соч. в 9-ти томах, т. 4, М. Гослитиздат, 1956. с. 7.[↩]