«Концепция», «конструкция» и «модель»

Итак, А. Янов решил внести свою лепту в изучение славянофильства. Дело благое. Нельзя считать исследование богатейшего материала, относящегося к истории и теории славянофильства, законченным и все встающие при исследовании вопросы решенными. Но А. Янов сильно преувеличивает, утверждая, что славянофильство «до сей поры» остается белым пятном, «терра инкогнита» истории нашей общественной мысли», что перед нами совершенно нерешенная проблема. Почему же? Белинский и Герцен, Чернышевский и Добролюбов, их единомышленники и союзники много сделали для познания и понимания славянофильства. Позднее о славянофилах и славянофильстве были написаны серьезные работы А. Пыпиным и С. Венгеровым. До сих пор не потеряла значения статья Плеханова «М. П. Погодин и борьба классов». Наконец, в пореволюционные годы много сделали для изучения славянофильства С. Дмитриев, С. Никитин, Н. Сладкевич¹ и другие советские ученые. Еще перед Отечественной войной наши историки провели интересную дискуссию о славянофильстве («Историк-марксист», 1941, N1).

В N 5 нашего журнала статьями А. Янова, С. Покровского и В. Егорова была начата дискуссия о литературной критике ранних славянофилов. Публикуя статьи А. Дементьева, А. Иванова и Л. Фризмана, мы продолжаем обсуждение этих проблем. В ближайших номерах будет продолжен разговор о литературной критике ранних славянофилов и подведены итоги дискуссии. Большое внимание уделено славянофильству в вышедшей несколько лет назад книге С. Машинского об С. Аксакове. Недавно печатались статьи о славянофильстве в журналах «Вопросы философии» и «Философские науки».

Конечно, возможность стать первооткрывателем весьма заманчива и придает исследователю смелость, но одной ее мало, чтобы избежать опасности – открыть уже открытую Америку.

У А. Янова есть и объяснение, почему славянофильство остается белым пятном: потому что проблему нельзя решать «посредством простого осуждения славянофилов без суда и следствия». По его мнению, уже много десятилетий славянофилов принято считать махровыми крепостниками, ретроградами и охранителями и ни малейшей бреши не было пробито в этой жесткой позиции за все время развития советской науки. Канонический образ дремучего и мрачного крепостника-славянофила стал, по словам А. Янова, стереотипом. Более того, вся советская наука вслед за Белинским отождествляет славянофильство с официальной народностью «Маяка» или, как говорит А. Янов, «приписывает»»Маяк»»славянофильству» ².

Но пусть А. Янов ознакомится с работами С. Дмитриева, Н. Сладкевича или заглянет в вузовский учебник истории СССР и Большую Советскую Энциклопедию. Он без труда убедится, что его представления о взглядах советских ученых на славянофильство не соответствуют действительности. И в работах названных ученых, и в учебнике, и в Энциклопедии славянофилы отнюдь не изображаются махровыми ретроградами и дремучими крепостниками. В них сказано, что славянофилы выступали за отмену крепостного права, за развитие торговли, промышленности, железных дорог, что они предлагали созвать Земский собор, требовали свободы общественного мнения, критиковали правящие круги и подвергались репрессиям со стороны правительства. Давно уже никто из наших ученых не отождествляет славянофильство с официальной народностью и тем более с мракобесием «Маяка». В свое время в «Библиотеке поэта» были изданы стихотворения Ивана Аксакова и других славянофильских поэтов. В 1968 году вышел том «Литературного наследства», где опубликованы народные песни, собранные П. Киреевским.

Конечно, славянофильство считается дворянской и в целом консервативной идеологией, но всегда подчеркиваются ее оппозиционные и либеральные черты. Учитывается и эволюция течения: различие между славянофилами 40 – 50-х годов и их позднейшими – безоговорочно реакционными – эпигонами. В общем, С. Покровский более или менее удачно (если не считать отдельных рудиментарных выражений, вроде «прикрыта крикливыми заклинаниями», «демагогические выверты», «сусальное народолюбие») сформулировал точку зрения на славянофильство, распространенную в нашей науке. И вовсе не стоят наши ученые перед дилеммой, перед которой ставит их А. Янов: или объявить ошибочными добрые слова, сказанные о славянофилах в разное время по разному поводу Белинским, Герценом, Чернышевским, или признать свою несостоятельность.

Однако А. Янову, наверное, нужно было изобразить взгляд нашей науки на славянофилов именно таким, каким он его изобразил. Это помогло ему определить главную задачу своего выступления и найти пути к ее решению. Почти всю свою статью он посвятил опровержению мнения о славянофилах как о махровых ретроградах и дремучих крепостниках и защите славянофилов от столь дурной репутации. На этом пути А. Янов и преуспел. Жаль только, что ему пришлось затратить так много усилий, ломясь в открытую дверь. А еще более достойно сожаления, что при этом он в азарте «хватил лишку».

Тема статьи А. Янова – славянофильская литературная критика или, как говорит он сам, «критическая концепция». Но «критическая концепция» зависит, по мнению А. Янова, от «идеологической конструкции», а та в свою очередь определяется «социологической моделью». Вот он и посвящает свою статью анализу этой «трехчленки».

Что касается «критической концепции», то тут многое – и прежде всего отрицательное отношение славянофилов к «натуральной школе» в литературе – представляется А. Янову загадкой, и он оставляет ее покуда без ответа. Другое дело «идеологическая конструкция». Здесь – по Янову – уже совершенно ясно обнаруживается, насколько несправедливо очернены славянофилы нашей наукой. Во-первых, утверждает он, славянофилы ответили на потребность массового общественного сознания в создании национальной идеологии; во-вторых, важнейшая черта славянофильской «идеологической конструкции» заключается в ясном понимании неоднородности общества и пропасти, лежащей между «народом» и «публикой». «Именно настаивая на первозданной чистоте «народа» как хранителя национального предания, – пишет А. Янов, – именно протестуя против «публики» как чужеродного в национальном организме тела, пришли они к основополагающей мысли о необходимости выработки национального самосознания как обязательного этапа общественного самосознания, как первичной формы его. Вот почему, мне кажется, в этом мучительно медленном и противоречивом движении общественного сознания, каждый шаг которого завоевывался в жестокой борьбе, славянофилы тоже исполняли какую-то свою, объективно необходимую функцию».

Такова, как видим, весьма положительная характеристика и оценка А. Яновым славянофильской «идеологической конструкции»: славянофилы исполняли (?) свою функцию, какую-то (?), но тем не менее объективно необходимую. Вывод этот сделан преимущественно на основании анализа известной статьи Ю. Самарина «О мнениях «Современника» исторических и литературных», напечатанной в 1847 году в журнале «Москвитянин».

Еще более высоко оценивает А. Янов «социологическую модель», которая лежит в основе славянофильской «идеологической конструкции» и имеет, по его мнению, определяющее значение. Для ее характеристики он привлекает другую известную статью, вышедшую из-под пера славянофильских литераторов, – передовицу К. Аксакова «Опыт синонимов. Публика – Народ», напечатанную в 1857 году в газете «Молва». Именно не поняв славянофильской «социологической модели», «ее социальности и ее демократизма», наши ученые, по мнению А. Янова, и объявили славянофилов «махровыми» и «дремучими». В чем же суть этой «модели»? В том, что она сосредоточивает все зло в «публике», а добро в «народе» и тем самым придает добру и злу, их природе и борьбе социальный характер. Отсюда «социальность модели». Отсюда же и ее «демократизм», так как добро кристаллизуется и воплощается в «народе».

Статья К. Аксакова и вообще «социологическая модель» славянофилов вызывает у А. Янова самое восторженное отношение: «беспримерно дерзкий вызов всему существующему порядку», война с «белыми перчатками», «простой народ есть основание всего общественного здания страны», «мысль всей страны пребывает – в простом народе» и т. д. Понятно, что на основе такой «социологической модели» выросла «идеологическая конструкция», исполнявшая объективно необходимую функцию. Естественно, что и «критическая концепция» славянофилов имела серьезные достоинства: она обращала литературу к жизни народа и сурово осуждала писателей, оторванных от народа, не умеющих изобразить его «со всем присущим ему добром и целомудрием, сочувствием ко всему живому, внешним смирением и огромной внутренней спонтанной мощью»; она вела войну против светскости в литературе и так называемого чистого искусства.

Таким образом, почти до конца проясняется, насколько, с точки зрения А. Янова, были неправы те вульгаризаторы, которые объявили славянофилов крепостниками и ретроградами. Совсем не ретрограды! Демократы, защитники народа и непримиримые враги «верхних классов» – вот кем были славянофилы, если верить А. Янову. Но можно ли ему верить? И «конструкция» и «модель», извлеченные им из двух славянофильских статей, вызывают много недоуменных вопросов, возражений, замечаний.

Вот, скажем, А. Янов утверждает, что славянофилы сыграли большую роль в развитии национального самосознания, что в сложном процессе создания национальной идеологии славянофилы противостояли другой национальной идеологии – официальной народности. Но неужели в развитии национального самосознания принимали участие только славянофилы и представители официальной народности? Неужели к этому не причастны Пушкин и декабристы, Гоголь и Чаадаев, Белинский, Герцен и писатели «натуральной школы»? А если причастны, то процесс становления национального самосознания и национальной идеологии окажется еще более сложным, чем он представляется А. Янову. Окажется, например, что Белинский и Герцен стремились направить развитие национального самосознания по одному, а Хомяков, Самарин и К. Аксаков по другому пути, и в те времена, когда они боролись между собой, истинными защитниками трудового народа и подлинных интересов нации были революционные демократы. И, может быть, станет ясным, что и идеологи официальной народности, и славянофилы развивали не национальное, а националистическое самосознание, вырабатывали не национальную, а националистическую идеологию. Правда, и сам А. Янов уточнил в одном месте, что они представляли собой «две конкурирующие националистические идеологии». Но, к сожалению, это заявление не оставило в статье А. Янова никакого следа. А ведь национальная и националистическая идеологии – это не одно и то же. И, конечно, передовая общественная мысль России не имела к выработке националистической идеологии никакого отношения.

1. В частности, Н. Сладкевичу принадлежит пространная статья о славянофильской критике 40 – 50-х годов, напечатанная в первом томе «Истории русской критики» (Изд. АН СССР, М. – Л. 1958). А. Янов не сказал о ней ни одного слова.[↩]
2. Об апологетах славянофильства – отечественных и зарубежных – А. Янов как будто бы и не слышал.[↩]