«Конкретный идеализм» С. Н. Трубецкого

Сегодняшний благотворный процесс освоения богатейшего пласта отечественного культурного наследия таит в себе и одну опасность. Она заключается в склонности воспринимать это наследие как склад мертвых сокровищ, которыми можно только любоваться да разве что сетовать, почему мы не открыли их раньше. А между тем ценность этого наследия в том, что оно живо, и, может быть, более живо, чем десятки вещей, написанных вчера и сегодня. И живо оно для нас прежде всего потому, что мы утратили духовные ориентиры и часто движемся, как слепые во тьме, шарахаясь из одной крайности в другую. А вот многие из тех, чьи произведения мы ныне заново открываем, сильны именно тем, что они дают нам образец духовного самоопределения, устанавливают что-то вроде системы координат, позволяющей ориентироваться в пестром хаосе, именуемом сегодняшней культурой Одним из наиболее значительных мыслителей такого рода был князь С. Н. Трубецкой. А между тем сегодня о нем почти не пишут, ограничиваясь упоминанием в ряду других авторитетных имен. Уже немало знаем мы о В. Соловьеве, П. Флоренском, Н. Бердяеве, В. Розанове, творчество же С. Трубецкого остается пока в тени.

С. Трубецкой был «тихим» мыслителем; он не стремился «пронзить» публику неожиданной и особой, оригинальной или, как теперь говорят, «безумной» идеей, ошеломить, оглушить, озадачить, для него не имело никакого значения, будет ли результат его мысли новым и оригинальным: он должен быть истинным. А истина может быть стара как мир: ее просто могли забыть или она нуждается в защите. Пафос творчества Трубецкого – и защите основополагающих, непреходящих ценностей, без которых жизнь человеческая теряет смысл, – в защите их от агрессивного нигилизма, обессиливающего скептицизма, капризного эстетизма. В этом Сергей Николаевич видел свою задачу не только как философ, но и как историк культуры и как общественный деятель, публицист, литературный критик.

С. Н. Трубецкой был одним из духовных лидеров земства. Озабоченные прежде всего судьбой тех, кто связан с землей и ее обрабатывает, земцы стремились к созданию и укреплению местного самоуправления, которое было бы по возможности менее зависимо от центральной власти, от государственно- бюрократической машины. Они надеялись на постепенное изменение общества путем реформ, будучи сторонниками мирного органического развития. В этом смысле земское движение противостояло двум крайним полюсам русского общества: с одной стороны, консерваторам, убежденным, что «Россию нужно подморозить, чтобы она не гнила» (К. Н. Леонтьев), а с другой – левым радикалам, не видевшим никакого пути, кроме революции и насильственного свержения власти, а потому приветствовавшим даже террор как подготовку к революции. Размывание центра, усиление крайностей – вот процесс, происходивший в пореформенной России на протяжении нескольких десятилетий и приведший к революции 1905 – 1906, а затем – 1917 года. Этому процессу пытались противостоять земцы, ориентированные на осуществление реальных практических преобразований, имевшие немалый опыт государственного управления и знание реальной жизни на местах. В 1904-1905 годах земское движение переживало наиболее трудный период. «Труднее всего, – пишет А. И. Солженицын, – прочерчивать среднюю линию общественного развития: не помогает, как на краях, горло, кулак, бомба, решетка. Средняя линия требует самого большого самообладания, самого твердого мужества, самого расчетливого терпения, самого точного знания».

Этими качествами не был обделен Сергей Николаевич Трубецкой. Глубокий, широкообразованный мыслитель, основательный исследователь талантливый преподаватель, он оказал большое влияние на развитие философской мысли в России. Его труды по истории философии могут быть названы классическими. Его многолетняя преподавательская деятельность в стенах Московского университета была направлена к тому, чтобы не только дать студентам знания, научить их самостоятельно мыслить, но и привить им любовь к серьезному исследовательскому труду. «Сам постоянно учась, – вспоминает о Трубецком С. А. Котляревский, – Сергей Николаевич питал настоящее благоговение к правильно поставленному научному труду. Никакая талантливость, никакой блеск формы не освобождает исследователя от тех обязательств, которые предъявляет к нему его логическая совесть» ¹. Именно «логическая совесть» оставила свою печать на всех произведениях Трубецкого: в этом их непреходящая ценность и для сегодняшних исследователей.

Увлеченный и поглощенный работой в университете и своими философскими исследованиями, С. Трубецкой в то же время интересовался всем, что волновало и тревожило его современников. Как и большинство русских философов,- вспомним И. Киреевского, А. Хомякова, А. Герцена, В. Соловьева, Н. Бердяева, Вяч. Иванова и многих других, – он с ранней юности, с гимназических лет не просто увлекался литературой и поэзией – он ими жил. Пушкин, Толстой, Достоевский были его собеседниками не реже, чем Платон, Кант или Шеллинг. Размышления Трубецкого о смысле жизни, о внутренней, глубинной связи всех человеческих существ, составляющей невидимые скрепы всякого сообщества людей, о природе души, о вере и разуме определялись той общей – христианской – традицией, которая питала как отечественную литературу, так и отечественную философию.

1. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

Сергей Николаевич родился 23 июля 1862 года в подмосковном имении князей Трубецких Ахтырке. Семья была большая: у Сергея Николаевича было восемь братьев и сестер; самым близким к нему был младший брат Евгений, всего годом моложе его, тоже будущий философ. Атмосфера родительского дома сыграла большую роль в духовном формировании С. Н. Трубецкого. Его отец, Николай Петрович Трубецкой, служивший вице-губернатором в Калуге, был человек достаточно образованный и просвещенный, типичный либерал 60-х годов. Предоставив дела по имению своему «жулику-управляющему», как о нем вспоминал Е. Н. Трубецкой, он больше всего увлекался музыкой, дружил с музыкантом и композитором Н. Г. Рубинштейном и опекал Императорское Русское Музыкальное общество в Москве. В Ахтырку приезжали знаменитые музыканты, и чаще всего – Николай Рубинштейн, которого дети очень любили. Вспоминая детские годы, Е. Трубецкой пишет о «звуковой Ахтырке»: «Когда я ее вспоминаю с закрытыми глазами, мне кажется, что я ее не только вижу, но и слышу. Словно звучит каждая дорожка в парке, всякая в нем роща, лужайка или поворот реки; всякое место связано’ с особым мотивом, имеет свой особый музыкальный образ, неразрывный с зрительным» ².

Дух семьи во многом определяла мать, Софья Алексеевна Трубецкая, урожденная Лопухина. Это была религиозная, чуткая, начитанная и умная женщина, отличавшаяся и «даровитостью природы, и в особенности глубиною своего сердца» ³. Все свои душевные силы она отдавала семье, детям. Сергей Николаевич очень любил свою мать; видимо, во многом именно ей он обязан своим душевным складом: редкой благожелательностью, чуткостью к чужой боли, но и большой твердостью в отстаивании своих убеждений, правдивостью, стремлением служить общему благу. Интересен случай, рассказанный Е. Трубецким и рисующий характер старшего брата: «Я был тогда мал, очень мал. Мы шли с лопатами – копать наш ахтырский сад-огород… По дороге мы оба залюбовались какой-то необыкновенно красивой бабочкой; я ее тут же поймал и с детским легкомыслием разорвал ей крылышки. Никогда не забуду того, что тут сделалось с Сережей: он весь задрожал, заплакал, закричал и сильно ударил меня лопатой по ноге. После того мы оба долго ревели, я – от боли и отчасти от стыда, а он – от ужаса перед тем, что я сделал. Так он с раннего детского возраста воспринимал страдания живой твари» ⁴.

Окончив гимназию в Калуге, С. Трубецкой в 1881 году поступил в Московский университет на юридический факультет, но вскоре перешел на историко-филологический, по окончании которого в 1885 году был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию по кафедре философии. В 1886 году он сдал экзамен на магистра философии, а два года спустя в качестве приват- доцента начал читать лекции по философии.

Однако увлечение философией началось у Трубецкого задолго до его поступления в университет. Еще в пятом классе гимназии он зачитывался Белинским, пробудившим у юноши интерес к философским размышлениям. В 16 лет Сергей Николаевич, так же как и его младший брат, переживает «период англо-французского позитивизма» ⁵, которым в 70- 80-х годах увлекалась большая часть русской молодежи. Милль, Спенсер, Конт, Дарвин, Бокль – вот имена властителей дум той эпохи; именно их сочинения становятся предметом изучения Трубецкого-гимназиста. Как и его старший современник и впоследствии близкий друг В. С. Соловьев, будущий философ переживает краткий период нигилизма, «юношеского догматизма в отрицании» ⁶, скептицизма в отношении нравственных и религиозных ценностей, в отношении «веры отцов». Однако уже в 17 лет Трубецкой постепенно освобождается от духа отрицания и нигилизма. В этом помог ему историк философии гегелевской школы Куно Фишер; чтение сочинений Фишера вызывает у молодого философа интерес к немецкому идеализму; он изучает «Критику чистого разума» Канта и целиком погружается в мир великого кенигсбержца, определившего направление и характер дальнейшего развития Трубецкого.

Начало 80-х годов в России – период острого столкновения двух идейных направлений, двух общественно-политических течений. Одно из них отвергало традиционные формы мышления и жизненного уклада России; представители его ориентировались на позитивизм и нередко на вульгарный материализм; крайней формой такой «отрицательной» ориентации был народовольческий терроризм. Убийство в 1881 году Александра II, царя-реформатора, было кульминацией этих настроений и вызвало сильную реакцию в русском образованном обществе. Другое направление выступало за сохранение традиций и духовных ценностей: оно было представлено прежде всего «Русским вестником», печатавшим в это время роман Достоевского «Братья Карамазовы» и параллельно «Критику отвлеченных начал» В. Соловьева. Именно в 1880-1881 годах С. Трубецкой открыл для себя – не без помощи Достоевского – творчество славянофилов. «Мой брат, – вспоминает Е. Трубецкой, – наткнулся на богословские произведения Хомякова, которые тотчас были нами обоими прочтены с жадностью. Благодаря этим влияниям наш поворот к религии не остановился на промежуточной ступени неопределенного и расплывчатого теизма, а сразу вылился в определенную форму возвращения к «вере отцов» ⁷. Не столько общественно-политические взгляды славянофилов, от которых впоследствии С. Трубецкой совершенно отказался, сколько их собственно философское учение оказало на него большое влияние, тем более что славянофилы так же начинали свое развитие, отправляясь от немецкого идеализма, как и молодой Трубецкой.

В университете Трубецкой продолжает штудировать славянофилов, В. Соловьева, Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра. Параллельно он обращается к древнегреческим философам – Платону и особенно Аристотелю, углубленное изучение которых – не без помощи А. Тренделенбурга – внесло важный корректив в его понимание немецкого идеализма, особенно Гегеля, позволив молодому философу увидеть слабости последнего. Под влиянием В. Соловьева Трубецкой в студенческие годы погружается в чтение немецких мистиков, – Мейстера Экхарта, Парацельса, Якова Бемс и толкователя последнего в XIX веке – Ф. Баадера.

Большое значение для становления С. Трубецкого как исследователя имели его длительные поездки за границу, где он слушал лекции не только по философии, но и по всеобщей истории, классической филологии и истории церкви. У него установились тесные связи со знаменитым филологом Г. Дильсом, побудившим его к занятиям древнегреческой философией и религией, вылившимся в большое и основательное исследование -» Метафизика в Древней Греции» (1890), и немецким протестантским теологом и историком церкви А. Гарнаком. Общению с последним в 1890- 1891 годах Трубецкой в значительной степени обязан своим интересом к проблеме возникновения христианства, которой он посвятил свою докторскую диссертацию «Учение о Логосе в его истории» (1900).

В 1890 году С. Трубецкой защитил магистерскую диссертацию «Метафизика в Древней Греции» и выпустил одну из своих программных работ – «О природе человеческого сознания». Спустя несколько лет – в 1896 году – вышла его большая работа «Основания идеализма», где изложены результаты многолетних размышлений Трубецкого и раскрыты принципы его учения, которое он характеризовал как «конкретный идеализм», в противоположность отвлеченному идеализму немецкой классики. В 1900 году Трубецкой защитил докторскую диссертацию «Учение о Логосе в его истории» и был назначен экстраординарным профессором. Отдавая работе в университете много времени и сил, Трубецкой пользовался уважением и любовью студентов. Его деятельность не сводилась только к чтению лекций; он был инициатором создания свободного студенческого общества на академической почве. Вот что пишет об этом близко знавший Трубецкого Л. М. Лопатин: «Созданное князем С. Н. Трубецким Историко-филологическое Общество привлекло в состав своих членов очень значительную часть московского студенчества; оно сразу зажило полною и разнообразною жизнью, разделилось на целый ряд деятельных секций и, без всякого преувеличения, обратило на себя внимание всей образованной России Устроенная князем С. Н. Трубецким экскурсия студентов в Грецию представляет кульминационную точку в развитии Общества»⁸.

Общественная деятельность Трубецкого не ограничивалась созданием студенческого союза. С 1901 года, когда в России начались студенческие волнения, предвестия надвигающейся революции 1905 года, многие в Московском университете почувствовали необходимость, перемен, которые позволили бы обеспечить нормальную работу в высшей школе. С. Трубецкой был убежденным защитником университетской автономии, предоставления Совету профессоров права руководить всей жизнью университета. Автономия предполагала также свободу студенческих союзов и собраний; как раз одним из таких союзов и было организованное Трубецким студенческое общество.

В докладной записке от 21 июня 1905 года Николаю II о необходимости реформы высших учебных заведений С. Трубецкой подчеркивает пагубность для университета устава 1884 года, который отменил автономию, принадлежавшую университету по уставу 1804 и 1863 годов. «В основу устава 1884 года, – пишет Трубецкой, – было положено… недоверие правительства к учащей России, к ученой коллегии… Профессорская корпорация была расформирована и устранена от управления высшею школою; из членов живой корпорации профессора обратились в отдельных лекторов… Был сломлен вековой порядок. Председатели ученых коллегий, деканы факультетов, бывшие выборными в течение 129 лет при всех прежних уставах, были заменены назначенными деканами: они обратились в зависимых и подчиненных министерских чиновников и тем самым теряли в глазах студентов, общества и самих товарищей тот необходимый в университете авторитет, который им прежде давало почетное избрание факультета» ⁹. Советы высших учебных заведений, по убеждению Трубецкого, должны получить самостоятельность, чтобы решать все университетские дела; только это способно умиротворить студенчество, вернуть в университеты порядок, что позволит высшей школе «пережить трудное смутное время и выйти обновленной от тяжких бурь, которые без этих мер могут ее разрушить» ¹⁰.

Усилия С. Трубецкого и его коллег увенчались успехом. Спустя два месяца, 27 августа 1905 года, университет получил автономию, а 2 сентября Трубецкой был избран ректором. Студенчество ликовало. Однако избрание это оказалось для философа роковым. Осуществить те преобразования высшей школы, за которые он так пламенно выступал, ему не удалось: обретя автономию, университет мгновенно превратился в место митингов и собраний, в нем начались беспорядки, учебный процесс был сорван: революционная ситуация в стране обострялась, студенчество бурлило.

Всего через три недели после избрания С. Трубецкого ректором Совет во главе с ним вынужден был временно закрыть университет. Накануне, 21 сентября, в здании университета происходила студенческая сходка. Собралось около 4000 человек, студенты составляли здесь меньшинство. Это было нарушением одного из главных выставленных ректором условий: доступ в университет должен быть открыт только студентам. 22 сентября, перед закрытием университета, ректор обратился с речью к собранию студентов. «За безусловную свободу общественных политических собраний, – сказал он, – я стоял всегда и везде… Тем не менее я скажу вам здесь не только как ректор и профессор, но как общественный деятель, – что университет не есть место для политических собраний, что университет не может и не должен быть народной площадью, как народная площадь не может быть университетом, и всякая попытка превратить университет в такую площадь или превратить его в место народных митингов неизбежно уничтожит университет как таковой¹¹.

Вопреки убеждению С. Трубецкого, автономия не спасла университет. Тяжелое разочарование, необходимость закрыть университет, грубые нападки на Трубецкого, посыпавшиеся со всех сторон в связи со всеми этими событиями, обвинения его в «заигрывании» с «бунтарями» сломили и без того уже подорванное здоровье философа¹². 29 сентября 1905 года он умер от апоплексического удара. Умер в самом расцвете своей творческой деятельности, не успев завершить все то, что было им задумано.

Как отмечают друзья С. Н. Трубецкого, он написал далеко не все из того, что обдумывалось и вынашивалось им. И причина тому – не только преждевременная смерть философа; на протяжении жизни он ставил деятельную любовь к людям едва ли не выше философского созерцания и рассуждения. И хотя он не противопоставлял научную деятельность практической, но в последние годы жизни практическая сфера требовала от него все больше сил. Трубецкой принадлежал к тем редким людям, у которых слово никогда не расходилось с делом. Он не только создал философию альтруизма и любви, но и в своей жизни был альтруистом, жертвовал собой и своими теоретическими занятиями ради блага тех, кто его окружал. Вот почему смерть С. Трубецкого, по словам Л. Лопатина, была воспринята как национальное горе и хоронила его вся Москва.

В своих воспоминаниях Е. Трубецкой приводит один примечательный разговор с братом: «Помню, с каким воодушевлением он мне доказывал, что все великие люди в мире, все Наполеоны, Кинты и многие другие, не стоят одной любящей души, и приводил в пример одну тетушку нашу – Марью Алексеевну Лопухину, не видавшую в жизни своей личной радости потому, что всю свою радость и душу отдала другим. «Уверяю тебя, – говорил он, – что тетя Маша, а не они – великий человек» ¹³.

2. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ И БИБЛЕЙСКОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Наиболее известные произведения Сергея Николаевича Трубецкого посвящены античной философии: это «Метафизика в Древней Греции» и «Учение о Логосе в его истории». «Метафизика в Древней Греции» была представлена в качестве диссертации на степень магистра в 1890 году и сразу поставила ее автора в первый ряд русских философов как глубокого и основательного исследователя и оригинального мыслителя. Работа «Учение о Логосе в его истории» была завершена к 1900 году и защищена в качестве докторской диссертации. Если в первом исследовании в центре внимания – классическая греческая философия, начиная с ее первых шагов в VI веке до н. э. и кончая софистами и Сократом, то предметом второго исследования оказалась эллинистическая эпоха и характерное для нее учение о Логосе, в частности у Филона Александрийского, в дохристианском и христианском гностицизме, в иудаизме и раннем христианстве. Встреча эллинского умозрения с монотеистической религией откровения, представленной в ветхозаветной литературе, создала новую почву для развития древнегреческих представлений о Логосе-Слове – развития, имевшего большое значение для дальнейшей истории христианства, ее догматики и экзегетики. Как именно происходила эта встреча, каким было взаимовлияние двух типов мышления и мирочувствия в первые века новой эры, к которым восходят духовные истоки европейской цивилизации, – вот круг проблем, над которыми размышляет русский философ.

Одна характерная особенность отличает обе эти большие работы С. Трубецкого: он считает невозможным изучать историю философской мысли вне связи ее с историей религиозного сознания. В первой диссертации предметом его пристального внимания оказываются религиозно- мифологические предпосылки античной философии – олимпийская мифология с ее политеизмом, теогонии Гомера и Гссиода, орфизм, элевсинские таинства. Во второй он анализирует особенности ветхозаветной религии, мессианские верования и мессианские пророчества, где апокалиптика играет роль своеобразной теодицеи, исследует религиозную жизнь гностических сект, в центре учения которых – вопрос о происхождении зла и спасении от него, и, наконец, религию Нового завета, особенно Евангелие от Иоанна, первый стих которого – «в начале было слово» – является как бы связующим звеном между раннехристианским и древнегреческим учением о Логосе.

Проблема, к которой здесь обратился русский философ, имеет свою многовековую историю. Волновавшая древний мир в эпоху рождения христианства, а также в период первых соборов, эта проблема вновь поднимается в XVI веке вместе с рождением протестантизма, заново поставившего вопрос о духовных корнях христианства и усмотревшего именно в греческой философской традиции источник и причину искажения первоначальной евангельской веры. В XIX веке вместе с критикой немецкого идеализма целый ряд протестантских теологов и историков церкви выступили в защиту «подлинного христианства», которое, по их убеждению, оказалось зараженным «эллинистическим духом». Так, А. Ричль, а позднее Д. Гарнак подчеркивали принципиальное различие, даже несовместимость спекулятивной метафизики и религии. Ричль считал религию не зависящей от какой бы то ни было философии, проводя резкую грань между верой и ее догматическим обоснованием, то есть теологией. Гарнак пошел еще дальше, объявив христианские догматы продуктом греческого духа, эллинизации христианства, имевшей место в гностических сектах. По Гарнаку, гностики поставили себе задачу «возвысить» христианство, осмыслив его в понятиях греческой философии, и хотя христианские апологеты выступили с критикой гностицизма и вначале, как казалось, одержали над ним победу, однако на протяжении последующего времени идеи гностиков все же оказали влияние на христианскую церковь, что выразилось в церковных догматах, где греческая мысль взяла верх над библейским откровением. И только Лютеру удалось освободить христианство от чуждой ему эллински- гностической прививки. Упрек в «эллинизации» христианства Гарнак обращает прежде всего к католической церкви, однако критика им церковных догматов, а также учения о Логосе- Христе, острая критика Евангелия от Иоанна, несомненно, затрагивает и православие. Не случайно Г. Рачинский охарактеризовал либерально ориентированную протестантскую теологию как «субъективный протестантский рационализм и спиритуалистическое иконоборство» ¹⁴: подчеркивая практический, нравственный момент в христианстве, Гарнак и его последователи во всяком «умозрении» видели «языческую прививку» к евангельскому учению. Противопоставление философии и религии, умозрения и откровения – альфа и омега историков и теологов этого направления.

Нужно сказать, что раньше Гарнака и радикальнее его с критикой философского разума как противника и врага веры выступил датский писатель и теолог С. Киркегор, отвергший «истину» Платона ради «веры Авраама» (С. Трубецкой, попутно заметим, считал Киркегора «самым оригинальным и пламенным христианским проповедником нашего века» ¹⁵; не исключено, что с творчеством датского мыслителя Трубецкой познакомился благодаря своему другу В. П. Преображенскому: Киркегор принадлежал к любимым писателям последнего).

Не удивительно, что русский философ, убежденный в том, что философия не противостоит религии и что античность в своем философском развитии вела к изживанию политеизма и тем подготовила почву для восприятия христианства, не мог не выступить против позиции Гарнака и его последователей. «В древности метафизика первая восстала против языческого многобожия и проповедала единого духовного бога свободною разумною проповедью… Метафизика приготовила все просвещенное человечество древнего мира к разумному усвоению начал христианства…». Как видим, здесь указаны точки соприкосновения между разумом греческих мудрецов и верой христианских пророков, и христианское богословие воспринимается как результат встречи двух различных, но шедших навстречу друг другу традиций, а не как чужеродная прививка к евангельскому христианству греческого натурализма, как то полагал Гарнак. «Понятие Логоса, – пишет С. Трубецкой, – связано с греческой философией, в которой оно возникло, и с христианским богословием, в котором оно утвердилось. Каким образом христианство усвоило это понятие для выражения своей религиозной идеи и насколько оно в действительности ей соответствует – вот исторический и философский вопрос величайшей важности, которому посвящено настоящее исследование. Греческое просвещение и христианство лежат в основании всей европейской цивилизации, каково внутреннее отношение этих двух начал?» ¹⁶

Мы помним, что в юности С. Трубецкой испытал влияние славянофилов. От многого в их учении он впоследствии отказался: он не разделял их воззрений на национальный вопрос, их политического учения о природе государства, их философско-исторических построений. Однако, подобно Хомякову и Киреевскому, Трубецкой придавал большое значение вере, считая ее одним из главных определений человеческого духа, и при этом не только не противопоставлял веру разуму, но, напротив, искал их гармонии и единства. Здесь он был близок к воззрениям В. Соловьева, убежденного в том, что развитие народов ведет в конечном счете к обретению всечеловеческого единства, в котором разум и вера взаимно поддерживают друг друга. «…Заложенная в самой природе разума и слова способность постигать всеединую и всеединящую истину многообразно действовала в различных отдельных друг от друга народах, постепенно образуя над почвою животной жизни царство человеческое. Окончательная сущность этого человеческого царства состоит в идеальном требовании совершенного нравственного порядка, т. е. в требовании Царства Божия. Двумя путями – пророческим вдохновением у евреев и философской мыслью у греков – человеческий дух подошел к идее Царства Божия и идеалу Богочеловека» ## Вл. Соловьев, Оправдание добра.- Вл. Соловьев, Сочинения в двух томах, т. 1, М., 1988, с. 271 (курсив мой. – П.

1. С. А. Котляревский, Миросозерцание князя С. Н. Трубецкого. – «Вопросы философии и психологии», кн. 131, 1916, с. 43. [↩]
2. Е. Н. Трубецкой, Из прошлого, Вена, книгоиздательство «Русь», б. г., с. 48. [↩]
3. Там же.[↩]
4. Там же, с. 72-73. [↩]
5. Е. Н. Трубецкой, Воспоминания. София, 1921, с. 56.[↩]
6. Е. Н. Трубецкой, Воспоминания, с. 56.[↩]
7. Там же, с. 66. [↩]
8. Л. М. Лопатин, Князь С. Н. Трубецкой и его общее философское миросозерцание.- В кн.: «Философские характеристики и речи», М., 1911, с. 165.[↩]
9. С. Н. Трубецкой, Собр. соч., т I, М., 1907, с 403. [↩]
10. Там же. [↩]
11. С. Н. Трубецкой, Собр. соч., т. I, с. 144.[↩]
12. Здоровье С. Трубецкого пошатнулось уже раньше в связи с постигшими его в начале века несчастьями. В 1900 году у него на руках умер его ближайший друг В. Соловьев, почти в то же время скончался его отец, а через год сестра – А. Н. Самарина. Мать С. Н. Трубецкого не пережила смерти дочери и скончалась через несколько дней после ее похорон. Тяжелое душевное состояние расстроило до того крепкое здоровье Трубецкого.[↩]
13. Е. Н. Трубецкой, Из прошлого, с. 82. [↩]
14. Г. Рачинский, Религиозно-философские воззрения кн., С. Н. Трубецкого.- «Вопросы философии и психологии», кн. 131 (1), с 64[↩]
15. С. Н. Трубецкой, Собр. соч., т. I, с. 331[↩]
16. С. Н. Трубецкой, Собр. соч., т. III, с. 30 – 31. «Там же, с. 1. [↩]