Конфликтующие поэтики — «узнавания» и «блуждающего слова». О поэтических книгах Олега Дозморова и Григория Петухова

Возможно, некоторые уже заметили, что в России стали лучше издавать поэзию. Нельзя сказать, что ее уже издают хорошо — но, безусловно, ее уже издают лучше.

Издание поэзии — дело во многом мессианское, соответственно, и успех тут — несколько иной природы. Однако по обилию серий, которые непонятно на какой экономической базе возникают, можно судить о том, что издание поэзии выходит из состояния почти тотального самодела.

Для меня лично дополнительным подтверждением этого многообещающего тезиса стало и то обстоятельство, что поэтические новинки с недавних пор ассоциируются не столько с публикациями в толстых журналах, сколько с новыми книгами. Эту ситуацию пять лет назад и вообразить себе было нельзя — человек, следящий за современной поэзией, оказывался прикован к толстожурнальной повестке. И лишь порой ценителю улыбалась фортуна и он натыкался на издание О. Чухонцева в «Пушкинском фонде» или Е. Рейна в библиотеке журнала «Арион». Бывали, впрочем, лет десять назад массовые поэтические проекты у издательства «ОГИ», у «Нового литературного обозрения», позже — у «Нового издательства»… Но те проекты казались нишевыми, никак не претендующими — вне зависимости от амбиций издателей — на то, чтобы формировать магистральный путь движения современной поэзии. Одиночные дорожки представлялись слишком узкими для чего бы то ни было магистрального. Однако с тех пор предложение сильно расширилось — и впору вводить полноценные обозрения свежих поэтических книг.

Я выбрал два сборника — «Смотреть на бегемота» Олега Дозморова и «Соло» Григория Петухова. Оба выпустили в 2012 году свои первые московские книги (Петухов так и вовсе первую). Обе книги вышли в издательстве «Воймега». В 2013 году Олег Дозморов за «Смотреть на бегемота» был удостоен звания лауреата «Русской премии» в номинации «Поэзия» — это премия, условно, для русских поэтов, проживающих за границей, и Дозморов представлял Великобританию. Григорий Петухов в 2013 году стал лауреатом малой премии «Московский счет» за «Соло». Итак, оба награждены.

Но читатель, понимающий одного из этих поэтов, с большой долей вероятности не поймет другого. Рожденные в начале 1970-х выходцы из Свердловска имеют очень мало общего. Более того, на их примерах наиболее очевидными становятся два основных вектора, в которых развивается сегодня русская поэзия. Один из этих векторов можно условно окрестить поэтикой узнавания, другой — поэтикой блуждающего слова.

Олег Дозморов: пленник культурной роли

Дозморова можно назвать одним из самых публикующихся поэтов, рожденных в первой половине 1970-х. И эта известность заставляет удивиться факту, сообщенному в краткой справке об авторе на задней стороне обложки книги «Смотреть на бегемота». Предыдущие три книжки Дозморов издал в Екатеринбурге — в 1999, 2002 и 2004 годах. Далее приводится список, включающий большинство толстых журналов — все они публиковали Дозморова. Только в 2012-м вышли полноценные подборки в «Арионе», «Звезде», «Знамени», «Новом мире», родном «Урале». И вот не прошло и десяти лет, как у поэта вышла первая книжка в Москве. Надо ли говорить о том, что эту книжку давно пора было выпустить!

В книжке сто страниц; вошло далеко не все написанное за восемь лет — даже в журналах опубликовано гораздо больше. И тем не менее «Смотреть на бегемота» трудно назвать книгой стихов — это сборник, избранное, причем, скорее всего, составленное чужой рукой. Сборник разделен на три части. Первая — просто стихи, вторая — «Стихи, написанные в Уэльсе»: автор с 2009 года живет в Великобритании, третья часть — «Стихи 1998-2008». То есть стихи из первой части либо не датированы, либо написаны до 1998 года, либо нарочно возведены автором над хронологией.

Олег Дозморов — поэт, которого должно быть много. Его не распробовать по трем стихотворениям. Он пишет простым, не порченным метафорой сентиментальным языком, всегда укладывающимся в удобную силлабо-тонику. Он не пытается вместить в строку весь мир, он просто начинает разговор:

Друзья, вообразите сцену:

Россия, XXI век,

с утра мне долбит прямо в стену

на бас-гитаре человек.

………………………….

Бубнят в трансцендентальном плане

басы, ну как тут будешь спать?

Как на продавленном диване

тут мыслить будешь и страдать?

К каким «друзьям» он обращается?

Ответ на этот вопрос не так-то прост.

Стихи Дозморова проникнуты мотивами одиночества, неразделенности, но куда ни глянь, встречаешь в его стихах ситуативные конструкции, вырванные из живых разговоров, контекст которых невольно предполагается, а стихи в результате вдруг обнажают свою фрагментарность. Вот несколько первых строк: «Снова о гибели? Был уже мальчик…», «Ну что за день двадцатое апреля?», «А что случилось? А собственно, ничего», «Поедем, я готов…».

Подобным образом, как правило, начинаются отрывки, текстовую цельность мы должны воссоздать и узнать. Оттого и многие стихи кажутся незаконченными. Но поэзия Дозморова во многом держится на этом эффекте узнавания — интонации, описываемых состояний, самого образа лирического героя, его выражений. Для того чтобы проникнуться стихами Дозморова, надо как можно быстрее принять его героя — а уж потом следить, чем поэт обогатил знакомый образ.

Совершенно верно В. Гандельсман в предисловии к книжке отмечает «вежливость», с которой Дозморовым «принят и учтен опыт читателя». В этой поэзии нет оскорбляющих неожиданностей. Она оказывается пространством для живых разговоров, ведущихся, как сразу опознает читатель, с начала XIX века, — и это пространство для понимания друг друга, основа, на которой даже в ситуации одиночества может произрасти обращение «друзья». Это мы, читатели, — «друзья», мы, опознавшие Олега Дозморова и язык, на котором он говорит.

А история, начавшаяся как анекдот, на деле — о лирическом герое, о том, как он сначала надеялся на перевоспитание существа за стеной, потом «ненавидел» и «презирал» его, а когда тот исчез, задавался и задается вопросами: «Куда сосед запропастился? / И почему тех звуков нет?» Это история о том, кто «мыслит и страдает» на «продавленном диване». Высокую традицию подпирает безмысленная низость мира. На этом приеме держится и стихотворение, из которого взято словосочетание для названия книжки. Вот «началась рабочая неделя», «человек / торчит, как пень, один на остановке»:

Давай, дружок, пешком до магазина,

потом домой.

Жизнь тянется как чертова резина,

обожемой.

Нам задают громадные вопросы:

где склад снегов?

У нас текут растерянные слезы

и нету слов.

«Мы» — той же природы, что и «друзья». На самом деле нет никаких «мы», это для поэта как бы мы с вами, жители культуры, поэты, которым задают «громадные вопросы», — и гении внезапно оказываются простыми слабыми людьми. Поэтическая муза Дозморова непредставима за пределами человеческой слабости как приема. Поэт исчерпывает это человеческое начало до дна, он обязан его изживать и никогда не изжить:

Вяземский князь — он ленивый князь,

да и не князь он вообще никакой,

а за то, что в ипохондрии князь увяз,

ни волю не получит он, ни покой.

То есть с образом поэта с тех классических времен все же что-то произошло:

Лучшие умирают, и остаемся мы —

средней руки поэты, медленные умы.

«Лучшие умирают» — это аксиома Дозморова. Она выводима из его поэтики, лучшей своей частью принадлежащей насквозь литературному XIX веку, представители которого — умерли. Есть строки, где об этом сказано прямо, хотя можно было бы и не говорить, потому что это понятно с третьего стихотворения:

Есть у истории литературы,

тетки медлительной, хоть и не дуры,

тип наблюдателя. Он для меня.

Я очевидец убитой культуры,

страж, ископаемое и родня.

Роль поэта подхвачена, она не забывается никогда. Его повседневное, лишенное замысла существование и есть сердцевина поэзии Дозморова. Порой эта роль — как черная метка:

Ну а пока в Москву выходит гражданин

из офисного дна и движется понуро

вперед по Моховой, пожизненно один,

и тень его длинна, как ты, литература.

Вот так — лирический герой с «литературой» на «ты», в культуре как рыба в воде, а живет там, где «допустишь промашку — образовывается вакуум / вокруг твоего офисного стола». Этот герой уже давно обречен культурой на двоемирие: отдельно от искусства — бессмысленно насилующая жизнь, отдельно от жизни — бессильное искусство. Иногда в результате получаются действительно хорошие стихи:

Хорошо, начинаем с вопроса.

Как зовут вас и сами откуда?

Мы оттуда, где свежая роза

не живет и двух дней почему-то.

Как давно здесь?