Книга о великом содружестве
А. Волков, Ленин и Горький, «Современник», М. 1974, 384 стр.
Ленин и Горький… Тема огромного методологического значения, тема историко-литературная, политико-философская и поэтическая. Да, и поэтическая, ибо здесь перед нами открывается духовный мир, волнующий своей нравственной красотой, увлекающий своей психологической сложностью и отнюдь не лишенный драматизма.
Как сложилось и развивалось это содружество? В чем было его своеобразие? Какие идейно-теоретические и философско-эстетические уроки можем мы извлечь из истории отношений двух величайших людей XX столетия?
На эти вопросы стремится ответить автор рецензируемой книги.
Пожалуй, в ней наиболее отчетливо выражена та плодотворная линия, которая наметилась за последние годы ъ разработке темы «Ленин и Горький» как темы содружества двух гениальных и неповторимых творческих индивидуальностей. Эта новая, более плодотворная концепция отнюдь не отменяет, а, напротив, углубляет бесспорную мысль о том, что, при всей самобытности Горького, ленинские идеи не могли не оказать мощного и плодотворного воздействия на него, – они помогали ему постигать закономерности исторического процесса, синтезировать свои наблюдения над пестрой, вышедшей из привычного русла жизнью России конца XIX – начала XX века,
«Творческое взаимообогащение характеризует отношения вождя и художника пролетариата, именно оно определяет главное в теме «Ленин и Горький», – так заявляет о своих исходных позициях автор рецензируемой работы. – Пришла пора отказаться от традиционного раскрытия этой темы, от прямого сопоставления теоретических работ Ленина со статьями, выступлениями и письмами Горького» (стр. 6). И далее автор уточняет: «Используя художественный опыт Горького и других писателей, Ленин в то же время стремился оснастить этот опыт передовой теорией, которая помогала бы видеть мир во всем его богатстве, открывала бы широкие горизонты жизни. Трудно переоценить для Горького значение направляющей деятельности Ленина, как и его личного примера в борьбе за подлинно революционную теорию и политику партии» (стр. 10).
Эти формулировки следовало бы уточнить: вместо «прямого сопоставления» сказать о прямолинейном, упрощенном сопоставлении; яснее изложить мысль о «других писателях» (какие «другие»? какой эпохи?); изгнать шаблонный, неудачный оборот «трудно переоценить». Но, в общем, путь здесь намечен перспективный. Одобрения заслуживает и принятое в работе соединение двух планов – исторического и теоретического.
Методологически ценной представляется и мысль автора о том, что идеи Ленина воспринимались Горьким «не только в их непосредственном выражении (в статьях и книгах)», но и в «опосредствованной форме, то есть воплощенными в реальную практику большевистских организаций…» (стр. 68).
Сопоставляя работы Ленина эпохи первой русской революции с созданными тогда же произведениями Горького, исследователь показывает, что в решении кардинальнейших проблем социальной жизни точка зрения художника сходилась «в одном фокусе» (стр. 142) с точкой зрения ленинской. Это нашло выражение и в том, как Горький изображал тип рабочего-революционера, и в том, с какой едкостью, беспощадностью, проницательностью подходил он к буржуазно-либеральной интеллигенции.
При этом автор полагает, – и с ним нельзя не согласиться, – что «надо очень осмотрительно подходить к проблеме идейной близости политика и художника» (стр. 154). Конкретные факты исторической реальности по-разному используются в деятельности того и другого, хотя бы цель у них была общая. Ведь художник домысливает и типизирует факты. Как полагает исследователь, для художника «важны не сами по себе явления действительности, позволяющие сделать немедленно практический вывод. Это существенно для политика, писателю же, создающему неведомую дотоле в литературе фигуру нового человека, требуется осмысление явлений и фактов жизни, известная их протяженность во времени, что дает возможность типизировать черты характера в крупном обобщении» (стр. 154).
Мы снова вынуждены «придираться» к формулировкам. Все явления бытия и «сами по себе» интересны художнику; именно в своем непосредственном выражении, со всеми своими, может быть минутными, красками, они и становятся неповторимо увлекательным объектом для художественного восприятия и исследования. А политик большого масштаба отнюдь не ограничивается «немедленными практическими выводами»; он смотрит вдаль, он синтезирует и от социальной эмпирики неизбежно переходит к тому, что называется философией истории.
Но справедлива мысль о том, что в произведении истинного художника возникает, обретает всю полноту бытия «еще неведомая в литературе фигура», – особенно сложна задача художника, призванного запечатлеть нового героя истории. Ее художник может разрешить только при том условии, что он вооружен передовыми идеями эпохи, воспринятыми органически в связи со всей полнотой его собственного социального и духовного опыта.
«Следует признать неверной, – пишет А. Волков, – точку зрения некоторых исследователей, считающих, что Горький воспринял принципы партийности лишь после ознакомления со статьей Ленина «Партийная организация и партийная литература». Ошибочность такого утверждения очевидна и сама по себе. Когда же бывало, чтобы великий художник, с чьим именем связано наступление в мировой литературе новой эпохи, руководствовался исключительно теоретическими положениями?» (стр. 155).
Да, художник, если он подлинный художник, не может руководствоваться «исключительно теоретическими положениями». Но, указывая столь энергично на самостоятельность и оригинальность духовной жизни художника, следовало бы сказать и о воздействии на него «теоретических положений», в данном случае – о воздействии на Горького идей Ленина, воспринятых, как справедливо указывал и сам автор, не только из работ великого мыслителя и революционера, но и из живого общения с революционными социал-демократическими организациями. Как бы ни был велик Горький, как бы ни была тонка его художественная интуиция, как бы ни была сильна его ищущая мысль, к принципу партийности он не мог бы прийти без приобщения к марксистско-ленинской теории. Мы не хотим сказать, что формирование горьковского партийного подхода к действительности выглядит в рецензируемой работе как процесс чисто стихийный. Однако некий возникший помимо воли автора «крен» в сторону такого понимания проблемы иногда ощущается в первых главах работы.
Автор как бы опережает события, «облегчает» сложный путь Горького к принципу партийности и тем самым вносит некоторую неясность и в вопрос о времени возникновения социалистического реализма. А. Волков пишет: «Если принять схему – «социалистический реализм от романа «Мать», то чем же принципиально отличаются идеи художественного изображения, скажем, в «Дачниках» и «Варварах» от образов и изобразительных средств в Окуровском цикле и, особенно, в следующем цикле пьес – «Васса Железнова» (первый вариант), «Зыковы», «Фальшивая монета», «Последние», «Старик», «Чудаки», которые ие выводятся за пределы метода социалистического реализма? Мы уже не говорим о том, что подобная схема страдает принципиальным пороком, так как, относя время зарождения социалистического реализма в русской литературе не к началу, а к середине пролетарского этапа освободительного движения, исследователи подтверждают взгляды буржуазных литературоведов о неизбежном отставании литературы от общественно-политической жизни» (стр. 156).
Конечно, упомянутую «схему» пора сдать в архив. Конечно, возникновение социалистического реализма – процесс более сложный, длительный, начавшийся задолго до появления «Матери»; идейные и эмоционально – психологические ростки нового художественного метода надо искать уже в самых ранних произведениях Горького.
Но возникает опасность иной крайности, иной схемы. Вот и А. Волков, по-видимому, склонен думать, что час наступления пролетарского этапа освободительного движения и час возникновения социалистического реализма пробил одновременно. Между тем новый метод мог вполне сложиться лишь тогда, когда смутное стремление Горького к партийности стало осознанной идеей, осознанным принципом, стало открытым, страстным и последовательным служением делу социалистической революции. И это вовсе не означало «отставания» литературы от живой жизни. Да и само идейное становление пролетариата, – не будем забывать, – это ведь тоже не мгновенное чудо, а процесс, и процесс весьма сложный.
На последующих страницах, посвященных периоду реакции и периоду нового революционного подъема, автор преодолевает ту односторонность, о которой мы говорили выше. Духовный мир Горького предстает здесь перед нами как мир в высшей степени самобытный, вырастающий из глубин русской жизни и вместе с тем именно благодаря своему самобытному, народному характеру, благодаря своим здоровым корням способный с особой остротой и отзывчивостью воспринять историко-философские концепции Ленина. Именно поэтому Горький, как показывает исследователь, сумел преодолеть все трудности, все свои заблуждения – заблуждения сильной, ищущей, порой своенравной мысли великого художника. Даже расходясь иногда с Лениным по философским вопросам, Горький – на основных маршрутах своей литературной деятельности – боролся с теми же противниками, с которыми боролся Ленин, утверждал и отстаивал те же социальные и нравственные идеалы. И глубоко прав ученый, когда он пишет, что именно ленинские доводы были «якорем спасения» для писателя, именно «безупречно обоснованные логические доводы Ленина откладывались в сознании писателя, подготавливали его поворот к истине, когда он находился в том или ином трудном положении» (стр. 195).
Благотворное влияние вождя на писателя раскрывается перед нами еще шире, когда мы читаем страницы книги, посвященные периодам мировой войны, Февральской революции, Октябрю и последующим годам. Но скажем откровенно: на этих страницах автор лишь суммирует то, что уже было сказано горьковедами, в частности самим автором в предыдущих его работах. Особенно традиционна характеристика романа «Жизнь Клима Самгина». Все сводится к тому, что «зримое и пластическое изображение Горьким явлений жизни созвучно зачастую политическим заключениям Ленина…» (стр. 315). Это, конечно, так. Но ведь в итоговом романе Горького духовное содружество с Лениным проявилось особенно глубоко и сложно. А как именно? Для ответа на этот вопрос надо не просто зафиксировать «созвучия», – надо войти в сложнейший мир эпопеи, надо раскрыть выраженную в ней концепцию исторического процесса, раскрыть авторскую философию; надо задуматься над стилем этого произведения, в частности над всепроникающей, «невозмутимой», лукаво-сдержанной горьковской иронией – необычайно оригинальной и вместе с тем неуловимо напоминающей иронию Флобера, Чехова, а также, думается, и иронию Ленина…
Определенное ослабление исследовательского элемента в последних главах рецензируемой работы – существенный ее недостаток. Но и эти главы делают свое полезное дело.
Больше огорчает другое. В начале книги автор обещал читателям раскрыть «творческое взаимообогащение», характеризующее отношения великого вождя с великим художником. Автор много и, в общем, плодотворно поработал для того, чтобы показать воздействие ленинских идей на самобытного художника. Что касается обратного духовного воздействия, о нем говорится только в самой общей, беглой, приблизительной или гипотетической форме (см. стр. 9, 155, 210, 230, 273, 275, 300, 301, 315, 339, 342). Очевидно, этот аспект темы «Ленин и Горький» еще ждет своего исследователя.
Нельзя не упрекнуть автора и за некоторые его «старые грехи» – за небрежность, торопливость в изложении, оформлении материала.
Горьковские «Заметки о мещанстве», как известно, впервые опубликованы осенью 1905 года. И непонятно, почему А. Волков утверждает (стр. 122), что «Заметки о мещанстве» были положительно оценены Чеховым. Как известно, Чехов умер летом 1904 года.
На стр. 225 сообщается, что нововременский журналист А. Столыпин (брат председателя совета министров) назвал «Вехи»»суровым сборником интеллигентской сущности». А. Столыпин был мракобес, но писал достаточно грамотно, – у него сказано: «суровым зеркалом» (см.: «Новое время», 1909, 23 апреля, N 11893).
Странное утверждение находим на стр. 240: если верить А. Волкову, Горький обвинял Сологуба, Андреева и Арцыбашева в том, что их писания служат «развитию национальной и расовой независимости»(!). Разумеется, Горький обвинял их в развитии «национальной и расовой ненависти» (см.: М. Горький, Собр. соч. в 30 томах, т. 24, стр. 160).
Книга А. Волкова в целом – полезная книга. Она полнее, обстоятельнее других работ на данную тему. Но и в этой работе читатель видит лишь контуры великого содружества Ленина и Горького. Широкая, разносторонняя разработка сложнейшей темы «Ленин и Горький» остается делом будущего.