«Капитанская дочка» Пушкина: почему крепость — Белогорская?

Главное место действия в итоговом произведении Пушкина «Капитанская дочка» — Белогорская крепость. Это тем более важно, что само название — Белогорская — появилось лишь в печатном тексте «Капитанской дочки» (четвертый том «Современника» за 1836 год); в беловом автографе повести название отсутствует, вместо него — две звездочки: «** крепость» [Пушкин 1995: 866–903], из чего понятно, что название долго обдумывалось¹.

В отличие от «Истории Пугачева», где все названия крепостей реальные, в «Капитанской дочке», наряду с реальными названиями: Нижнеозерная, Татищева, — Пушкин вводит вымышленное название одной из крепостей «в сорока верстах от Оренбурга» — Белогорской крепости. Примечательно, что среди крепостей, упомянутых в «Истории Пугачева», есть в 75 верстах от Оренбурга Красногорская крепость, а также Горская [Пушкин 1995–1996: 866, 835]. Эти имена могли послужить Пушкину образцом для Белогорской. Откуда же такое название?

Н. Измайлов считает, что в имени Белогорской крепости отразились личные впечатления Пушкина во время его оренбургского путешествия 1833 года (они, уверен ученый, вообще играли важную роль при написании «Капитанской дочки»): «Вид меловых гор на берегу Урала, который Пушкин наблюдал по дороге из Оренбурга в Уральск, дал название Белогорской крепости в «Капитанской дочке», исторически не известной, но соответствующей по положению Татищевой» [Измайлов 1975: 299]. Но о меловых горах не говорится в «Капитанской дочке», значит, не хотел Пушкин такой связи в сознании читателя². Кроме того, непонятно, почему именно эта деталь уральского пейзажа — меловые горы — так привлекла внимание Пушкина. Скорее всего, впечатление от меловых гор на Урале если и привело к названию «Белогорская», то лишь потому, что «легло» на какую-то более раннюю и важную картину белых гор, раз дало название главному, по существу, месту действия в повести. А это сильное впечатление, надо полагать, возникло у Пушкина на Кавказе.

В письме к Л. Пушкину от 24 сентября 1820 года поэт писал о своем восхождении на горы Кавказа: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной» [Пушкин 1996a: 17–18]. Во время путешествия по югу с семьей Раевских Пушкин испытывал счастье не только от пребывания «в кругу милого семейства», но и от созерцания великолепной природы: «…счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение, — горы, сады, море…» [Пушкин 1996a: 19]. Небо и горы, заметим, поставлены на первое место; вообще во мнении читателей Пушкин был тогда «певцом Кавказа», а следовательно, гор. Это свое счастливое состояние в виду кавказских гор он запомнил навсегда (в 1836 году он напишет историку и этнографу В. Сухорукову в Пятигорск: «В соседстве Бештау и Эльбруса живут досуг и вдохновение» [Пушкин 1997: 90]). А с образом гор-облаков (из письма к брату) и белеющего Эльбруса встречаемся уже в «Кавказском пленнике» (1821):

Великолепные картины!

Престолы вечные снегов,

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце блистая ледяном,

Эльбрус, огромный, величавый,

Белел на небе голубом³.

Волнующий образ белеющей горы встречаем и в «Узнике» (1822). Орел под окном темницы узника как будто

…вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»

Образ далекой и высокой манящей свободы, отрешенность от земной неволи — вот что такое здесь белеющая гора, тем более по контрасту с тучей, видимо темной.

В 1829 году Пушкиным написано стихотворение «Монастырь на Казбеке» об увиденном во время Арзрумского путешествия «монастыре за облаками», парящем «над горами», монастыре, к которому рвется дух человека, потому что там «вольная вышина», «соседство Бога»:

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!..

Этот же поразивший Пушкина монастырь описан им в «Путешествии в Арзрум» (1835): «Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище. Белые, оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками» [Пушкин 1995: 482]. Так же как и в стихотворении, «чудное зрелище» завораживает, увлекает душу ввысь. В «Путешествии в Арзрум» описание горы Алагез (принятой спутниками Пушкина за Арарат) тоже обращает на себя внимание: после фразы «На ясном небе белела снеговая двуглавая гора» [Пушкин 1995: 463] следующие за ней библейские ассоциации наполняют образ белой горы общечеловеческим смыслом. Есть в «Путешествии в Арзрум» и описание неприступной крепости Карс, отвоеванной русскими войсками у турок, крепости, «белеющейся» на горе: «Я поехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Карс, белеющийся на одной из них <…> Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом» [Пушкин 1995: 464, 465].

И. Сурат обратила внимание на то, что «в произведениях Пушкина разных лет несколько раз варьируется один зрительный образ — белое на горе».

1. Интересно, что в беловом автографе, наоборот, назван полк, куда оренбургский губернатор Андрей Карлович отправил Гринева, – Шемшинский драгунский [Пушкин 1995: 866]; в печатном же тексте название полка заменено тремя звездочками: «в *** полк» [Пушкин 1995: 292], возможно, для того, чтобы стоящее в том же предложении впервые упомянутое сочетание «Белогорская крепость» не «затемнялось» другим названием.[↩]
2.  При этом, например, белые горы упоминаются в «Путешествии в Арзрум» 1835 года: «Горы эти называются Ак-Даг (белые горы); они меловые. Белая, язвительная пыль ела нам глаза; грустный вид их наводил тоску» [Пушкин 1995: 474]. Отсюда может следовать, что вряд ли вид меловых гор и на Урале пробудил у Пушкина положительные чувства. Сейчас на карте России существует несколько топонимов Белогорск, Белогорский. Белогорск – это города в Крыму и в Амурской области, поселок в Кемеровской области; есть Белогорские монастыри в Воронежской области и в Пермском крае. Кажется, во всех случаях их географическая особенность – белая (меловая) гора рядом. Эти названия были неизвестны Пушкину – они второй половины XIX века и советского времени.[↩]
3. Здесь и далее в цитатах из Пушкина курсив мой. – В. Ш.[↩]