Кантианец Пушкин и мудрец Маяковский. Заметки на полях недавних публикаций

Не забываем ли мы… что и поэзия неразлучна с философией?

Д. Веневитинов

«Философского кредо» я не имею, ибо не образован философски…

А. Блок

«Неразлучна» ли поэзия с философией? И может ли поэт — не будучи «образован философски» — иметь собственное «философское кредо»?

Отражение философских взглядов в художественном тексте — возможно, одна из самых трудных для исследования проблем. Даже в отношении философствовавших литераторов или литераторов, получивших философское образование, этот вопрос остается открытым. Можно согласиться с Р. Опицем: «Литературу и философию не следует смешивать, несмотря на то, что язык, на котором они переданы, зачастую используется сходным образом и на то, что разграничение этих первоначально близких областей на протяжении последних двух столетий ни писателями, ни читателями не ощущалось в полной мере»¹. Однако желание отыскать у того или иного поэта или прозаика философское учение — собственное или заимствованное, целостное или фрагментарное — остается. Для филологов подобная тема — кроме нового ракурса в анализе художественного текста — дает возможность поднять престиж объекта исследования (наличие у литератора «философских идей» как бы повышает его значимость), а также реализовать собственные философские амбиции. Для философов же — кроме сходного стремления удовлетворить свои литературные интересы — такого рода исследования позволяют полнее реконструировать историю философского учения, рассмотрев то влияние, которое оно имело вне философского сообщества — в частности, в литературе.

Поэтому неудивительно, что поток работ на тему «Имярек (Пушкин, Достоевский, Белый…) и философия» не иссякает. Более удивительно то, что крайне редко ставится вопрос о методологических принципах таких исследований — что и будет показано в этих «заметках на полях», которые первоначально задумывались в жанре рецензии, однако постепенно переросли рецензионные рамки и вылились в своего рода «размышления о методе».

«Поклонник Канта и поэт…»

Помню, в самом начале 90-х у меня вышел спор с поэтом Санджаром Янышевым. (Оба спорщика были тогда еще студентами: я учился на философском факультете Ташкентского университета, мой «оппонент» — там же, на филологическом.) Разговор зашел о строчках из стихотворения Янышева: «Но Бог — воздаянья гарант, / Как позже подумает Кант». «Кант нигде такого не писал», — заметил я. Санджар ответил, что у него и не сказано, что Кант «напишет», а именно — подумает: а подумать это Кант вполне мог.

Этот полушутливый спор довольно точно отражает одну важную грань отношения между поэзией и философией. Дух веет, где хочет, — и дух поэзии легко проносится по философским пажитям, подбирая все, что может пригодиться, — например, удобное, краткое, легко рифмующееся имя: Кант. («Гарант» дополняет уже накопленные в русской поэзии рифмы к «Канту» — здесь и пушкинский «фолиант», и «бриллиант» Белого, и «франт» Цветаевой…) В этом смысле с изящным «Кант» не могут тягаться не только тяжеловесное «Шопенгауэр», но и более компактное «Ницше» — хотя влияние эти два философа на русскую литературу оказали не меньше кантовского.

Об этом невольно вспоминаешь, читая книгу Л. Калинникова «Иммануил Кант в русской поэзии»².

Почему автор — профессор Калининградского университета им. Иммануила Канта, «изучающий систему Канта около 40 лет» (как сообщается на обложке), — решил написать о влиянии Канта на русскую поэзию, в принципе понятно. Тема малоисследованная³, материал обширнейший. Что и демонстрируется в монографии: влияние кенигсбергского философа прослеживается у В. Раевского, А. Пушкина, Вл. Соловьева (как поэта), В. Брюсова, Д. Мережковского, А. Белого, Вяч. Иванова, А. Блока, Эллиса, М. Цветаевой, Е. Винокурова, Ф. Искандера (как поэта) и, наконец, у калининградских земляков автора — поэтов С. Снегова и С. Симкина.

Правда, этот пестроватый перечень «от Пушкина до Симкина» — скорее отражает поэтические предпочтения и патриотические чувства автора, нежели действительную траекторию кантовского влияния. Остается неясным, почему из всей первой трети XIX века выбраны только В. Раевский и А. Пушкин. Почему не Батюшков — сам знавший и требовавший от поэтов «знать Канта»⁴? Не Жуковский, воспринявший кантианство через Шиллера и способствовавший — в должности редактора «Вестника Европы» — распространению кантианства⁵? Почему среди поэтов начала ХХ века пропущен Федор Соллогуб, у которого «Критика чистого разума» была «любимой книгой»⁶? Из каких соображений обойден внимательно изучавший Канта Пастернак? Или Мандельштам⁷? И если уж названы Е. Винокуров и Ф. Искандер, то почему бы не вспомнить Бродского — с его «Пусть Кант-постовой засвистит в свисток, / а в Веймаре пусть Фейербах ревет…» или: «Лейтенант отличается от капитана <…> / чтением «Критики чистого разума», Мопассана и «Капитала»»?

Еще более удивляет, что исследователь, «изучающий систему Канта около 40 лет», не следует одному из главных ее принципов: не ставит вопрос о методе своего исследования. Например, если опираться на известное кантовское определение метода##Метод критической философии, по Канту, заключался «в исследовании приемов самого разума, в расчленении общей человеческой способности познания и в исследовании того, как далеко могут простираться его границы» (Кант И.

1. Opitz R. Pasternaks Lebensphilosophie in «Doktor _ivago» // Kritische Fragen an die Tradition. Festschrift ftr Klaus Trbger zum 70. Geburtstag / Hrsg. von M. Marquardt usw. Stuttgart: Verlag Hans-Dieter Heinz, 1997. S. 112. [↩]
2. Калинников Л. А. Иммануил Кант в русской поэзии (Философско-эстетические этюды). М.: Канон+, РООИ «Реабилитация», 2008. Далее номера страниц этой книги приводятся в тексте. [↩]
3. Хотя, если судить по библиографии, Л. Калинников не знаком даже с немногими исследованиями в этой области (например: Ахутин А. В. София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) // Вопросы философии. 1990. № 1; Белый А. Кантовская цитата в пушкинском тексте // Вопросы литературы. 2004. № 3; Павлов Е. «…Тем звучащим слепком формы…»: опыт Мандельштама // НЛО. № 63. 2003 (доступно также на: magazines.russ.ru/nlo/2003/ 63/pavlov.html); Korovin V. I. Pushkin and Kant: A Preliminary Investigation // Russian Language Journal. 1999. Vol. 53. № 174/176). [↩]
4. Батюшков К. Н. Нечто о поэте и поэзии / Сост., вступ. ст. и коммент. В. А. Кошелева. М.: Современник, 1985. С. 198. [↩]
5. См.: Бойко В. А. Кант и русская философская культура (XVIII — первая четверть ХIХ в.). Диссерт. на соиск. уч. ст. кандидата культурологических наук. Новосибирск, 1998. С. 101-102. [↩]
6. См.: Иванов Г. В. Закат над Петербургом / Сост., вступ. ст. и примеч. С. Федякина. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 133. [↩]
7. Среди курсов, которые Мандельштам мог посещать в Гейдельберге в осеннем семестре 1909 года, были два курса неокантианца Виндельбанда по истории философии и семинар по «Критике способности суждения». «Молодой поэт посещал один из курсов; участвовал ли он в семинаре, остается загадкой. В любом случае, несмотря на то что философское образование Мандельштама было отрывочным и несистематическим, можно предположить по крайней мере общее знакомство поэта с третьей «Критикой»» (Павлов Е. Указ. соч.). [↩]