Изучение Византийской литературы

«Византийский временника, т, I – XXIII, Изд. АН СССР, М. 1947 – 1963.

Византийской историей интересуются многие. Широко известна византийская живопись и архитектура. И только византийская литература остается достоянием узкого круга специалистов. Русских переводов произведений средневековых греческих писателей почти нет, и в представлении рядового, да и не только рядового, читателя византийская литература состоит из выспренних разглагольствований льстивых царедворцев, нудных рассуждений теологов и ремесленных подражаний усердных, но бездарных эпигонов античности.

На самом деле византийская литература богата и разнообразна. Кроме лицемерных восхвалений царствующего дома, мы найдем там живые портреты современников в сочинениях Михаила Пселла и Анны Комнины, кроме неоригинальных философствований – бытовые зарисовки в труде Иоанна Камениаты и письмах Михаила Хониата, кроме вариаций на античные темы – искренние чувства в стихах поэтов.

Но не только читатели плохо знают среднегреческую литературу. В некоторых отношениях плохо знают ее и специалисты. Дело в том, что сама наука о византийской литературе находится еще в стадии становления. Существует большое число работ по частным вопросам, но нет труда, намечающего пути развития и основные тенденции среднегреческой литературы. Ставшая классической «История византийской литературы» К. Крумбахера (первое издание вышло в 1890 году) – вопреки своему названию – отнюдь не история, а великолепный справочник. Новые работы зарубежных ученых дополняют данные К. Крумбахера, но не меняют основного принципа немецкого исследователя: средневековая греческая литература по-прежнему остается суммой отдельных авторов и произведений, между которыми устанавливаются лишь поверхностные, формальные связи.

Византинисты Советского Союза имеют свой печатный орган: периодический сборник «Византийский временник», где в числе прочих публикуются и литературоведческие исследования. В двадцати трех томах «Временника», вышедших после войны, обозначились интересы наших ученых, проявились тенденции, вырисовываются концепции. В сборнике печатаются также работы некоторых зарубежных исследователей.

Самый ранний писатель, творчество которого анализируется на страницах «Временника», – эпиграмматист IV века Паллад (ВВ, XI, 1956). Автор статьи о Палладе, известный ученый ГДР И. Ирмшер, начинает с общих рассуждений о методах изучения ранневизантийской литературы и утверждает необходимость исходить «не только из содержания или формальных признаков… но и из литературно-социологических соображений». Этот метод И. Ирмшер применяет к конкретному исследованию творчества. Паллада и поэтому не ограничивается, подобно своим предшественникам, указанием на традиционные черты в творчестве эпиграмматиста, но пытается определить его место в идеологии и литературе своего времени. «…Паллад, – пишет И. Ирмшер, – нигде не сходил с проторенных путей, но он умел найти новые стороны в традиционных темах и порой довольно остроумно их трактовать».

Еще решительней отстаивают тезис о самостоятельности византийской литературы другие авторы «Временника», посвятившие свои исследования писателям этого и более позднего периодов истории Византии. Утверждения – часто в полемической форме – об оригинальности византийских писателей стали даже своего рода традиционным зачином литературоведческих и источниковедческих статей во «Временнике». «Синесий, – пишет об известном риторе конца IV – начала V века М. Левченко, – многим обязан античной и позднейшей греческой литературе, однако он не просто повторяет прочитанное, традиционные – термины и понятия Синесий привлекает как материал для обсуждения занимавшего его вопроса».

В следующей своей статье М. Левченко разбирает вопрос о мировоззрении историографа VI века Агафия Миринейского (ВВ, III, 1950). Сама постановка этой проблемы носит полемический характер, так как в зарубежной науке (в России Агафием не занимались вовсе) вообще отрицается наличие у Агафия каких бы то ни было самостоятельных взглядов. М. Левченко утверждает, что взгляды Агафия представляют интерес потому, что помогают понять мысли и чувства образованной части византийской аристократии конца VI века, которая равнодушно и свысока относилась к христианству и сохраняла верность старой античной культуре. Так оценивает М. Левченко Агафия-историка, но вот в поэзии Агафия М. Левченко видит лишь «легкомысленное и запоздалое эпигонство идеологии разлагающегося рабовладельческого общества». Между тем эпиграмматическая поэзия Агафия далека от античных образцов по мировоззрению и даже по форме.

Мысль о самобытности византийской литературы пронизывает и статьи Е. Липшиц¹. Исследовательница впервые публикует на русском языке и характеризует в целом стихи поэтессы Касии, прослеживает эволюцию взглядов историографа Никифора, решает ряд специальных историко-филологических вопросов. Эпоха, интересующая Е. Липшиц (VIII – первая половина IX века), считается обычно временем упадка культуры, когда почти полностью исчезает светская литература. Свою задачу исследовательница видит в полном- пересмотре этой точки зрения. Однако материал явно противоречит концепции исследовательницы, которая сама в результате своих изысканий приходит к выводу, что у поэтессы первой половины IX века Касии «не чувствуется ни широкого жизненного опыта, ни подлинного интереса к окружающей жизни… В ее творчестве нет отклика на животрепещущие вопросы, волновавшие византийское общество в начале IX в.». К столь же безрадостному выводу приходит автор и при оценке исторической хроники Никифора. Таким образом, предпосылки статей Е. Липшиц расходятся с ее выводами. Высокие достоинства византийской литературы не обязательно доказывать на материале посредственных произведений²: для этой цели можно найти достаточно хороших.

В этой связи вызывает удивление отсутствие интереса у наших ученых к агиографическому жанру, достигающему расцвета как раз в это время. Как известно, библейские сюжеты византийских и древнерусских икон не мешают наслаждаться высоким искусством и подчас мирским восприятием жизни талантливых иконописцев. Так и лучшие жития святых были не только душеспасительным чтением, но и произведениями подлинно художественной литературы.

Но настоящий подъем византийской культуры приходится на более поздний период: он начался в X веке, а расцвет среднегреческой литературы приходится на XI – XII века. Литература X века представлена во «Временнике» статьями А. Каждана о византийской хронографии (ВВ, XV, 1959; XIX, 1961; XX, 1961) и исследованиями А. Сыркина о византийском эпосе «Дигенис Акрит» (ВВ, XVII, 1960; XVIII, 1960; XIX, 1961; XXI, 1962). Строго говоря, работы этих авторов носят не литературоведческий, а источниковедческий характер, но они интересны и для историка литературы.

А. Каждая стремится выделить новые черты, характерные для историографического жанра в X веке: более яркое проявление писательской индивидуальности у так называемого продолжателя Феофана, появление элементов исторической критики и т. д. А. Каждан характеризует взгляды, а в некоторых случаях и творческую манеру историографов. Внимание литературоведа должны привлечь также замечания А. Каждана о «Жизнеописании Василия» – первой светской биографии в византийской литературе.

Изучение «Дигениса Акрита» имеет для русского читателя особое значение, ведь какая-то поныне не найденная версия эпоса была переведена на русский язык и известна под названием «Девгениево деяние». А. Сыркин обращается к центральным проблемам изучения эпоса – вопросам его историзма и происхождения. Нам представляется плодотворным основной метод подхода А. Сыркина к изучению «Дигениса». А. Сыркин отказывается от стремления некоторых исследователей во что бы то ни стало отождествить с историческими лицами всех героев эпоса. Для А. Сыркина «Дигенис» – в первую очередь памятник эпического жанра, обладающий многочисленными приметами фольклора. Историческая реальность, по мнению исследователя, отразилась в эпосе в самом обобщенном и опоэтизированном виде.

К сожалению, очень «не повезло» во «Временнике» литературе XI – XII веков. Небольшая статья Е. Липшиц – введение к переводу на русский язык анонимной сатиры «Тимарион» – вот и все, чем представлен «золотой век» византийской литературы. А между тем памятники того времени предоставляют богатейший материал для исследователя. Это время, когда византийские писатели не внешне, а «изнутри» постигают античность и вместе с тем вырабатывают свои эстетические идеалы. Это время, когда в среднегреческой литературе впервые появляются образы людей, построенные не по античным канонам и христианским трафаретам. Если проблемы, связанные с литературой XI – XII веков, будут решены или хотя бы серьезно поставлены, декларации о самобытности среднегреческих авторов перестанут быть лишь данью уважения исследователей византийским писателям.

Последние два века византийской литературы совпадают с ранним Возрождением на Западе. В этот период Византия втягивается в сферу европейской цивилизации. Сам литературный материал наталкивает исследователя на ряд проблем. И главная из них – вопрос о византийском гуманизме. К исследованию этой темы хочет привлечь внимание византинистов Б. Горянов в статье, посвященной ученому ритору конца XIV – начала XV века, поклоннику античности и утописту Георгию Гемисту Шифону (ВВ, VI, 1953). Крупным гуманистом, которого можно поставить в один ряд со знаменитыми итальянскими гуманистами XV века, называет З. Удальцова выдающегося политического и культурного деятеля Виссариона Никейского (ВВ, II, 1949). «Деятельность Виссариона как ученого-гуманиста, – пишет автор, – доказательство того, что в истории гуманизма греческая мысль сыграла выдающуюся роль и что гуманизм не есть только чисто западное явление». Вывод З. Удальцовой не вызывает сомнений. Важно и интересно было бы проследить конкретные особенности и своеобразие гуманизма в Византии.

С проблемой, поднятой на страницах «Временника» Б. Горяновым и З. Удальцовой, тесно связан и другой вопрос: следует ли по-прежнему Западу отводить роль творческого воспреемника античных традиций, а Византии – лишь их хранителя и консерватора? Долголетие и распространенность такой точки зрения – не лучший критерий ее истинности.

Для эпохи гуманизма характерно не только обилие выдающихся мыслителей и поэтов, но и усиление роли литературы в обществе, оживление всей литературной и философской жизни, обострение идейной борьбы. Идейной борьбе в последние два века существования Византийского государства посвящена статья Б. Горянова «Религиозно-полемическая литература по вопросу об отношении к латинянам в Византии XIII – XV вв.» (ВВ, VIII, 1956). Б. Горянов старается проследить, как под абстрактными догматическими спорами скрывались конкретные политические интересы представителей различных слоев византийского общества.

Работа Б. Горянова – не монографическое исследование об одном авторе, а проблемная статья. Необходимость проблемных исследований среднегреческой литературы очевидна. Византийская литература – это не только сумма отдельных писателей, а многообразные связи, симпатии, антипатии, идейная общность и антагонизм, то есть то, что обычно подразумевается под понятием идейные движения. Но средневековая греческая литература до нас дошла далеко не полностью, деспотический режим в Византии отнюдь не способствовал открытому проявлению писателями своих взглядов, и поэтому для восстановления картины общественной жизни и идейных движений необходима кропотливая исследовательская работа.

Народной литературе во «Временнике» уделяется значительно меньше внимания, чем она заслуживает. Исследование В. Шандровской о басне XIV века «Рассказ о четвероногих» (ВВ, IX, 1956; X, 1956) и статья автора рецензии о критском поэте Стефане Сахликисе (ВВ, XVI, 1959) – вот и весь краткий список работ о произведениях, написанных не на искусственном древнем, а на живом народном языке. В. Шандровская рассматривает рукописную традицию басни, исследует неопубликованную ее рукопись, хранящуюся в Ленинграде, и дает комментированный перевод текста. Во второй части ее работы содержится ряд наблюдений, например о сочетании в «Рассказе о четвероногих» традиций Гомера и народной литературы, о византийском (а не критском) происхождении автора басни и т. п. Останавливается В. Шандровская и на художественных средствах произведения. Но метод анализа художественного своеобразия памятников авторами статей «Временника» заслуживает специального обсуждения.

Эстетическая оценка литературных произведений, как правило, играет роль «привеска», почти не связанного с основным содержанием статей. Но существенно другое. Анализ художественного своеобразия в большинстве случаев сводится к перечислению поэтических приемов того или иного автора, почти игнорируется характер построения художественного образа, отсутствует стремление определить место произведения в византийской и мировой литературе. Этот недостаток, с нашей точки зрения, свойствен статье В. Шандровской, работе Е. Веселаго об историческом сочинении Лаоника Халкокондила (ВВ, XIV, 1958). Взятые сами по себе, наблюдения Е. Веселаго об источниках, композиции, языке сочинения Лаоника безусловно интересны. Однако отдельные замечания не объединены в систему, нет даже попытки создать концепцию произведения. Между тем подзаголовок статьи («Опыт литературной характеристики») предполагает именно такую оценку памятника.

Не следует строго судить авторов статей за этот недостаток. Изучение византийской литературы только начинается, методы исследования еще не выработаны. Но, разумеется, анализ содержания не должен отрываться от анализа формы.

На страницах «Временника» появилось несколько работ о византийско-русских и византийско-славянских связях. Большинство этих статей представляет интерес скорее для исследователя русской, чем византийской литературы. Отметим здесь статью Н. Мещерского «К вопросу о византийско-славянских литературных связях» (ВВ, XVII, 1960), где, помимо конкретных наблюдений, содержится новая постановка вопроса о путях проникновения византийского влияния в славянские литературы.

Как видно из всего сказанного, византийская литература – своего рода белое пятно на карте мировой культуры. Никакие попытки ликвидировать его не принесут плодов, если не будет проделана большая филологическая и источниковедческая работа, ведь еще не опубликован ряд литературных текстов, имеющиеся издания часто основываются на худших рукописях и лишены необходимого комментария, не установлено авторство отдельных произведений и т. д. Вполне закономерно поэтому внимание наших авторов к источниковедческим вопросам, без решения которых невозможен никакой прогресс в изучении истории литературы. На протяжении ряда номеров известный советский палеограф Е. Гранстрем публикует описания греческих рукописей, хранящихся в ленинградских и других собраниях. Среди этих рукописей есть немало произведений среднегреческой литературы. На страницах «Временника» дается информация о новых публикациях за рубежом, критически оцениваются новые издания византийских авторов, появляются статьи по чисто источниковедческим вопросам, печатаются русские переводы памятников. Если количество литературоведческих работ еще невелико, если еще далеко до создания стройного представления о византийской литературе, то причина этого в почти полном отсутствии кадров ученых, специально занимающихся проблемами среднегреческой филологии. В нашей стране, где византиноведение имеет давние и славные традиции, нет еще центра, направляющего усилия византинистов-литературоведов, нет кафедры, при которой готовились бы специалисты.

В начале статьи мы говорили о малой известности византийской литературы. Задача ученых – помочь читателю разобраться в богатстве литературного наследия Византии и вместе с тем определить византийской литературе достойное место в кругу средневековых литератур.

г. Великие Луки

1. Е. Липшиц, К вопросу о светских течениях в византийской культуре IX в. (Касия), ВВ, IV, 1951; ее же, Никифор и его исторический труд, ВВ, III, 1950. Позиция исследовательницы особенно четко выступает в изданной ею книге «Очерки истории византийского общества и культуры (VIII – первая половина IX века)» (М. – Л. 1961), в состав которой вошли названные статьи.[↩]
2. Эта тенденция в применении к поздневизантийской литературе характерна для статьи Т. Соколовой об анонимной сатире «Пребывание Мазариса в подземном царстве» (ВВ, XIV, 1958). В начале статьи Т. Соколова решительно отвергает стрем ление ряда зарубежных ученых подчеркнуть несамостоятельность и подражательность византийской культуры и литературы, а в конце приходит к выводу о скудости художественных средств «Мазариса», многословии и отсутствии эстетического вкуса у его создателя[↩]