Издано в Вологде, Владимире, Горьком, Куйбышеве, Орле, Саратове

«ПОЛОЖЕНО» ИЛИ «НЕ ПОЛОЖЕНО»!

Литературоведы и критики, работающие в областных и краевых центрах Российской Федерации, часто жалуются на то, как трудно выпустить на периферии книгу, если она посвящена общим вопросам литературоведения и критики или творчеству писателя, территориально не связанного с городом, в котором живет ее автор. Жалобы эти почти всегда справедливы. Среди издателей (и в Главиздате, и на местах) есть особенно упорные, – не читая, они отказываются от рукописей, поскольку на их страницах не идет речь о знатных писателях-земляках или забытых местных литераторах.

Естественно, что Горьковское областное издательство в первую очередь интересуется рукописями о Горьком и нижегородском крае, об А. Гайдаре, проведшем в этих местах свою раннюю молодость, об историческом романисте В. Костылеве, прожившем много лет в г. Горьком. Естественно, что Ивановское издательство выпускает исторический очерк поэзии текстильного края и книги о Д. Фурманове, Саратовское – о Н. Чернышевском и К. Федине, Орловское – о родившемся в г. Орле Л. Андрееве, а Вологодское знакомит читателя с жизнью своего земляка и поныне популярного писателя В. Гиляровского. На этих путях областные издательства одерживают победы и терпят по» ражения. Есть среди выпущенных ими историко-литературных и литературно-критических книг и удачные и неудачные, есть книги, имеющие большое научное значение, рассчитанные на специалистов, и книги научно-популярного характера, предназначенные для массового читателя.

Но неестественно, когда накладывается «табу» на опубликование в том или ином городе работ о писателях, не имевших счастья в нем родиться, прожить долгие годы или хотя бы время от времени туда приезжать.

Думается, издательствам, привыкшим считать, что им «не положено» издавать книги не на местную тему, следует раздвинуть тематические рамки своих планов. Об этом свидетельствует практика некоторых из местных издательств. К примеру, Саратовское областное издательство в течение 1958 – 1960 годов выпустило монографию Е. Покусаева о М. Е. Салтыкове-Щедрине, «Статьи о русской литературе» А. Скафтымова, сборник статей Ю. Оксмана «От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника». Пушкин – Рылеев – Кольцов – Белинский – Тургенев». Три эти книги – не только лучшее из того, что издано в Саратове по разделу литературоведения за последние годы, – они являются бесспорным активом советской литературной науки в целом и привлекли к себе широкий интерес литературной общественности. Саратовское издательство, опубликовав эти книги, осуществило важное дело и доказало, что выпускать их областному издательству «положено».

Нет нужды подробно распространяться о том, что пора ликвидировать краевую ограниченность в издании книг. Практика – лучший аргумент в пользу этой точки зрения. Дело областных издательств не может сводиться только к тому, чтобы выпускать книги на местные темы; Они обязаны издавать хорошие книги местных авторов на темы разные и тем самым содействовать движению вперед советской литературной науки и критики.

ЗАБЫТОЕ, НЕПУБЛИКОВАВШЕЕСЯ

Не все забытое забыто справедливо. Не говоря уже о ценности опубликовавшегося, в ряде случаев большое научное значение имеет обращение вновь к тому, что в свое время было незаслуженно забыто.

Мало кому, кроме специалистов по русской поэзии первой половины XIX века, памятно имя В. Красова. Лишь в исключительных случаях оно упоминается эрудитами, к числу которых принадлежал и такой знаток истории поэзии, как покойный В. Саянов. В статье «Сила слова» («Знамя», 1954, N 1) он писал: «Друг молодого Белинского, известный в свое время поэт Василий Красов не может, конечно, выдержать сравнения с гениальным народным поэтом Некрасовым. И все же я, горячий почитатель Некрасова, люблю и Красова, который спел несколько песен таких, каких нет ни у какого другого поэта».

Белинский называл имя этого поэта в лермонтовском созвездии, «…подле него, – писал он, – блестит в могучей красоте самородный талант Кольцова; светится и играет переливными цветами грациозно-поэтическое дарование Красова…»

Тяжело сложилась жизнь и литературная судьба даровитого поэта. Он умер в нищете, от чахотки. При жизни В. Красов так и не увидел свои стихи изданными отдельной книжкой. После смерти поэта друзья собрали и издали его стихи, но тираж этого издания почти полностью сгорел в одной из московских типографий. С тех пор стихи В. Красова больше никогда не переиздавались. В результате даже критики, профессионально занимающиеся поэзией, мало о нем осведомлены.

Недавно в Вологде вышла книжка «В. И. Красов. Стихотворения» ¹, Ее составитель, автор предисловия и примечаний – В. Гура. По тщательности подготовки, выверенности и полноте текстов, по характеру примечаний и обстоятельности вводной статьи вышедшее в Вологде первое собрание стихотворений В. Красова (мы вправе назвать его именно так) принадлежит к типу научных изданий. С выходом его в свет восполняется пробел в «Библиотеке поэта», – не уделившей В. Красову специальной книжки. Книга содержит много стихотворений, отсутствовавших в том единственном сборнике В. Красова, который был издан в Москве П. Шейном в 1859 году и почти не сохранился, Пополнение текстов шло не только за счет включения в состав книги стихотворений, в свое время печатавшихся в журналах. Составителю удалось разыскать несколько ранее не публиковавшихся произведений поэта. Так, например, им впервые печатается значительное по теме и интересное по выполнению стихотворение В. Красова «Как до времени, прежде старости…»

В соответствии с тем, что книга имеет двух адресатов, составлены и примечания. В них дан полный научный комментарий, и в то же время для широких кругов читателей, пожелающих обратиться к стихам В. Красова, объяснены некоторые малоупотребительные слова. Большей частью это сделано уместно. Но иногда В. Гура в своем недоверии читателю перебарщивает. Например, нужно ли разъяснять, кто такой Перун? Непонятно, почему составитель оставил за пределами сборника им самим разысканные в старых журналах стихотворения «Ave Maria», «С дарами чаша предо мной стояла…» и др.

Выпуск в свет книжки В. Красова – заслуга Вологодского издательства, вернувшего к жизни несправедливо забытого поэта. Но бывает и так. Писатель никогда не был и не мог быть забыт. А в свои сборники, в собрания своих сочинений он не вводил некоторые произведения, и поэтому в конце концов они оказались в разряде «забытых». Это «забытое» часто многое проясняет в том, что хорошо известно читателям и давно уже стало предметом научного исследования. Так было с Чеховым, так было с Горьким. То в одном, то в другом издании до сих пор публикуются их «забытые» рассказы.

Недавно в г. Горьком появилась книга «М. Горький. Забытые произведения (1895 – 1901 гг.)» ², составленная и прокомментированная Л. Фарбером. Книга содержит рассказы, очерки, статьи и заметки великого писателя, печатавшиеся в газете «Нижегородский листок».

Во вступительной статье Л. Фарбера «Забытые произведения А. М. Горького на страницах «Нижегородского листка» подробно обрисованы связи Горького с этой газетой, исследована его роль в развитии нижегородской демократической печати, показано, как глубокое проникновение в разные сферы жизни помогало писателю создавать произведения действенные, волнующие читателя. В некоторых случаях Л. Фарбер вносит новые акценты и поправки в их толкование. Так, он опровергает утверждение составителей примечаний к третьему тому тридцатитомного собрания сочинений Горького и описания его рукописей, которые забытый и ныне обнародованный рассказ «Друзья» называли ранним вариантом известного рассказа «Дружки». Л. Фарбер доказал, что сходство между этими рассказами очень относительное (оно ограничивается только общностью имен двух персонажей). Они различны и по теме, и по сюжету, и по построению, и, главное, по характеру действующих лиц.

Убедительно доказал исследователь связь аллегорических «Рождественских рассказов», направленных против антинародного искусства, с такими программными вещами Горького, как «Читатель», «Часы», «О писателе, который зазнался». Прав Л. Фарбер и в толковании другого аллегорического рассказа – «Песни покойников» как рассказа антимещанского, остросатирического, по некоторым своим мотивам близкого к таким произведениям писателя, как «Девушка и смерть» и «Песня о Соколе». Думается, в числе произведений, которым этот рассказ идейно родствен, следовало бы назвать и сказку Горького «Фарфоровая свинья» ³.

Характеризуя «забытые» очерки, рассказы и статьи молодого писателя, автор вступительной статьи отнюдь не переоценивает их. Он видит в этих произведениях только «дополнительный материал для характеристики раннего периода творчества А. М. Горького», дающий возможность глубже проникнуть в процесс идейных исканий и творческого становления основоположника социалистического реализма.

В г. Горьком же, в издании Педагогического института имени А. М. Горького, под редакцией Л. Фарбера и при его участии вышел сборник «Писатели-нижегородцы (Забытые имена)» ⁴. Авторы большинства очерков, составивших этот сборник, – студенты, члены научного литературного кружка. По крупинкам, в архивах, у частных лиц они собирали сведения о писателях-нижегородцах, стремясь вызвать из забвения их имена и дать исторически правильную оценку их творчества.

О степени серьезности изысканий и выводов начинающих литературоведов свидетельствуют хотя бы такие факты. И. Никитиной, автору очерка о П. В. Шумахере, удалось разыскать несколько неопубликованных его стихотворений («Курдюк», «Ходил встречать сегодня шаха…», «Увы, нет розы без шипов…»). Она же уточнила своего предшественника Л. Семенова, который в качестве впервые публикуемых обнародовал в 1940 году в газете «Горьковская коммуна» стихотворения этого поэта «Клоп» (перевод из Гейне) и «Пошел я в темный лес душою отдохнуть…»; в действительности же стихотворение «Клоп» было напечатано в Щукинском сборнике (вып. 10, М. 1912, стр. 188 – 189), а «Пошел я в темный лес душою отдохнуть…» в несколько отличающемся варианте под названием «Гроза в лесу» было помещено в книге П. В. Шумахера «Стихотворения и сатиры» (1937).

И. Морозова, широко привлекая неопубликованные материалы (письма-воспоминания сына и дочери поэта), воссоздала образ сатирика Л. Граве. Она более полно, чем писавшие о нем прежде, ответила на давний призыв Горького, который в беседе с писателями-нижегородцами говорил: «Хорошенько осветите нижегородских людей, таких, как Кулибин, Калашников, Граве – талантливый был поэт, едкий, хорошие политические стихи писал, – покопайтесь у старожилов» ⁵.

М. Габелев в обстоятельном очерке о нижегородской поэтессе А. Мысовской уточняет одну деталь творческой биографии Горького. В личном фонде А. Мысовской, находящемся в Горьковском областном архиве, ему удалось обнаружить материалы, свидетельствующие о том, что Горький не один инсценировал «Войну мышей я лягушек» для детского спектакля в доме Н. Щербаковой в 1896 году. Судя по найденным материалам, соавтором молодого писателя была А. Мысовская.

Впервые используя и публикации в старых изданиях, и воспоминания современников, и архивные данные, Ю. Булаев возвращает к жизни нижегородских поэтов из народа Н. И. Новикова, А. Н. Суслова и П. С. Крюкова (С. Тихого) и воссоздает облик молодого Горького, советчика и друга нижегородских поэтов-самоучек. Что касается А. Суслова, то автор статьи не только наиболее полно воспроизвел историю его жизни и творчества, но и опроверг представление о нем нижегородца-краеведа А. Сигорского, который когда-то назвал этого поэта маленьким «нижегородским Фетом» и утверждал, что «Суслов никогда не был последовательным гражданином в своих стихах и никогда им не будет» ⁶. Внимательное изучение творчества А. Суслова позволило молодому исследователю доказать, что А. Сигорский ошибся в оценке поэта, Путь А. Суслова – это путь поэта-гражданина, не отступившего в тяжелые годы реакции и воспевшего победу Великой Октябрьской социалистической революции.

Значительный интерес представляет очерк редактора книги Л. Фарбера о А. В. Панове, расширяющий представление об этом деятеле русской культуры, образ которого так тепло был запечатлен Горьким. Документально устанавливая близкое сотрудничество А. Панова с Й. Ладыжниковым, его связи с В. Десницким (Строевым), Я. М. Свердловым и другими нижегородскими социал-демократами начала 900-х годов, Л. Фарбер правильно характеризует этого бывшего народника, сохранившего и впоследствии «некоторые народнические иллюзии», как революционного деятеля, который «в 1902 – 1903 гг., перед смертью, живя в Нижнем Новгороде… был довольно тесно связан с нижегородской социал-демократической организацией. Не будучи членом партии, он пользовался поддержкой и доверием нижегородской социал-демократической организации, выполнял ряд партийных поручений (некоторые из них – совместно с Я. М. Свердловым)».

Реальные исторические факты свидетельствуют о том, что Л. Фарбер ближе к истине, чем его оппонент А. Сигорский, считающий, что А. Панов до конца дней своих оставался народником («Нева», 1958, N 8, стр. 212). В таком случае трудно было бы объяснить столь близкое его содружество с руководителями нижегородской социал-демократии и политическое доверие, которое они к нему питали.

В сборнике «Писатели-нижегородцы (Забытые имена)» обнародованы пусть немногие, но новые факты. Он привлекает живо написанными очерками о прекрасных русских людях, мужественно служивших делу развития родной литературы. Значение его и в том, что здесь сделаны первые – и удачные – шаги в научной работе будущими исследователями отечественной литературы. Книга эта явилась для них школой архивных изысканий, работы по сопоставлению разного рода фактов, кропотливого анализа текстов и поисков научной истины.

ПИСАТЕЛЬ В ГОРОДЕ ИМЯРЕК

Одна из излюбленнейших тем областных, а иногда и республиканских издательств – «Писатель в городе имярек». Не одну интересную книгу подобного рода выпустили наши местные издательства. Но нередко среди книг этой тематики появляются и такие, для которых у авторов попросту нет материала. Такова книга Н. Григорьева «Маяковский во Владимире» ⁷.

25 июня 1927 года в г. Владимире состоялось выступление В. Маяковского. Оно вызвало отклики в местных газетах. Известно, далее, что некоторые стихотворения В. Маяковского печатались на страницах этих газет, а владимирские поэты (как и очень многие поэты любых уголков нашей родины) запечатлевали образ поэта-трибуна в своих стихах.

Само собой разумеется, что далеко не всегда приезд писателя в город, его выступления и встречи или публикация какого-нибудь произведения в местной газете образуют достаточную «базу» для работы, претендующей на научно-исследовательскую значимость. В данном случае – отклики на выступления В. Маяковского во владимирских газетах, из которых один носил явно тенденциозно-недоброжелательный характер, не давали ясной картины происходившего на вечере; недостаточно ярки и последующие воспоминания владимирцев об этом выступлении поэта. В большинстве своем неизвестными остались и те действительные ответы, которые Маяковский давал на вечере на за» данные ему вопросы.

Н. Григорьев собрал как будто все сведения о пребывании В. Маяковского во Владимире и связях его с этим городом. Однако их оказалось достаточно разве что для статьи в областной газете, но никак не для книги. Что же делать? Вот вопрос, который в процессе работы не мог не встать перед автором будущего исследования. И вместо того, чтобы отказаться от своего замысла, Н. Григорьев решил «восполнить» недостающий материал. Посмотрим, какими средствами это сделано.

В своих выступлениях в других городах, в ответах на заданные там вопросы, наконец в публиковавшихся им статьях и в застенографированных дебатах В. Маяковский часто касался проблем, затронутых на вечере, «события» которого излагает Н. Григорьев. Точно не известно, что по ряду вопросов говорил В. Маяковский 25 июня 1927 года в зале владимирского партклуба. Но разве это может смутить нашего автора? Он «восстанавливает» события по «материалам». И вот эти материалы, не имеющие прямого отношения к владимирскому выступлению поэта, иногда со ссылками на источник, а чаще без них, «закавыченные» или «раскавыченные» и представленные как авторское повествование, появляются на страницах книги «Маяковский во Владимире». Приведу только два примера (из многочисленных возможных). Не располагая данными о том, как ответил во Владимире поэт на вопросы об его отношении к Д. Бедному и А. Безыменскому, Н. Григорьев легко выходит из положения: он приводит известный печатный отзыв В. Маяковского о творчестве Д. Бедного и то место из книги Л. Кассиля «Маяковский – сам», где рассказывается, как В. Маяковский на одном из литературных вечеров, в присутствии А. Безыменского, положительно отозвавшись о творчестве этого поэта, тут же высмеял одну из неудачных его рифм.

Таков излюбленный прием автора в добывании материала. Так, например, среди важных фактических источников своей книги он прямо называет «отчеты о вечерах Маяковского местных газет тех городов (Нижний Новгород, Казань, Самара, Саратов, Курск и т. д.), в которых в 1927 году поэт выступал с той же темой, что и во Владимире».

Вторая глава работы Н. Григорьева называется «Владимирские публикации Маяковского». Может быть, поэт писал специально для газет этого древнего русского города или владимирские впечатления нашли сколь-нибудь значительное отражение в его творчестве? Ничего подобного. Просто во владимирских газетах было опубликовано несколько стихотворений Маяковского, полученных через прессбюро. Вряд ли стоит перечислять другие областные газеты, в которых примерно в те же дни появились таким же путем полученные именно эти произведения поэта.

Называя стихи Маяковского, читанные им на вечере 25 июня 1927 года или попавшие через прессбюро в газеты города, Н. Григорьев вне связи с темой его книги начинает подробно анализировать их стилевые особенности, сопоставлять эти стихи с аналогичными по теме произведениями других советских поэтов и т. д. (к слову сказать, ничем не обогащая в этом отношении машовсковедение). Так заполняются страницы книги и придается видимость научности «труду», не имеющему под собой сколь-нибудь основательного фундамента.

Хорошо еще, что методом Н. Григорьева не воспользовались в Курске, Казани, Куйбышеве и многих других городах, посещенных поэтом в 1927 году, а то книготорг погиб бы под грузом книг-близнецов, отличающихся друг от друга только мелкими деталями, например, описанием содержания того номера местной газеты, в котором опубликовано стихотворение «Радиоагитатор».

К счастью, не воспользовался этим методом и И. Баскевич для своей маленькой книжки «Горький в Курске» ⁸. Всего три раза, и то проездом, был Горький в Курске, но из этих своих «заездов» он каждый раз выносил яркие впечатления. О виденном в Курске писатель впоследствии рассказал в специальном очерке, посвященном этому городу. Курские впечатления Горького нашли отзвук в некоторых эпизодах романа «Дело Артамоновых» и, как думает И. Баскевич, в описании крестного хода в «Исповеди» (предположение это представляется достаточно убедительным). Еще в пору своей литературной молодости Горький, узнав о взрыве «чудотворной» иконы в курском Знаменском монастыре и тяжкой каре, постигшей Анатолия Уфимцева, подготовившего и осуществившего этот взрыв, принял деятельное участие в судьбе юноши. Связь между великим писателем и знатным курянином – изобретателем ветродвигателей А. Уфимцевым не прекращалась до конца жизни Горького. В Курской же области долгие годы жил старинный знакомец писателя, ставший прототипом Павла Власова в романе «Мать», – Петр Заломов.

В руках И. Баскевича оказался довольно значительный фактический материал (в том числе, неопубликованный), и на основе его он написал полезную популярную книжку, строго документированную. Можно только подосадовать по поводу того, что И. Баскевич в одном случае допустил небрежность. Широко известно, что Горький познакомился с Заломовым в 1905 году, а автор книги «Горький в Курске» датой их знакомства называет 1902 год.

И. Баскевич не «натягивал» материал, а владел им. Книжка его не претендует на открытия, но она все же расширяет представление читателей о реально существовавших связях Горького с одним из больших городов нашей страны.

ПИСАТЕЛИ ЗЕМЛЯКИ

Как известно, издавать монографии, биографические труды, сборники воспоминаний, популярные брошюры о знатных писателях-земляках республиканским, краевым и областным издательствам «по уставу положено». Добрую славу получили изданные в Саратове сборники воспоминаний о Чернышевском; хорошо отзывалась центральная печать и о многих других книгах, посвященных писателям-землякам. Но в практике местных издательств нередки были случаи, когда публиковались книги, в которых или переоценивались связи писателей с родным городом, или преувеличивалось значение творчества того или иного литератора. Все это делалось из соображений местного «патриотизма».

К чести областных издательств надо отметить, что таких книг выходит все меньше и меньше. Свидетельство этому – продукция многих областных издательств последних лет.

В Саратове вышла книга П. Бугаенко о мастерстве К. Федина⁹. Автор вдумчиво отнесся не только к творчеству писателя, но и к труду тех, кто писал об этом мастере советской литературы. В этом плане книга П. Бугаенко по-настоящему историко-литературна. Подробно анализирует критик первые два тома трилогии К. Федина – «Первые радости» и «Необыкновенное лето». Об этих романах уже немало написано, но, как показывает автор книги, сказано о них еще далеко не все, а иногда и не всегда верно.

Мне представляется убедительным, например, его возражение В. Смирновой, посчитавшей, что в «Необыкновенном лете»»многочисленные публицистические отступления в историю гражданской войны… порой даже оттесняк» на задний план героев и их жизнь» («Новый мир», 1949, N 5). Думается, что в данном случае правота на стороне П. Бугаенко, рассматривающего эти «отступления», самим автором названные «военными картинками», как такие компоненты композиции второго романа трилогии, которые не только «не заслоняют жизнь героев, а, наоборот, проясняют ее, делают ее и полнее, и значительнее». По его мнению, стремление К. Федина показать становление советского человека, закалку его «в огне гражданской войны и потребовало от писателя рассказа о больших событиях эпохи».

Многочисленными примерами, свидетельствующими о том, что К. Федин не только в речи персонажей, но и в авторском языке использует различные слова живого, разговорно-бытового языка народа, П. Бугаенко опровергает категорическое заявление Л. Поляк: «У К. Федина, например, повествование связано со спецификой книжного языка, с присущими ему особенностями – отвлеченностью словосочетаний, словесных образов, которые носят часто обобщенный характер» («Литературная газета», 5 сентября 1953 года).

Стремясь всесторонне осветить романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето», автор книги с большим тактом обращается к местному, как принято говорить – «краеведческому», саратовскому и отчасти сызранскому материалу. Сопоставляя ряд сцен этих романов с впечатлениями детства и молодости писателя, с его биографией, с историческими документами, им использованными, исследователь показывает, как все эти впечатления и документы отразились в картинах жизни, в событиях, изображенных К. Фединым,

П. Бугаенко делает любопытное сличение того, как одно и то же воспоминание детства о погромах 1905 года в Саратове по-разному переплавилось в творческом сознании писателя в работе его над двумя романами («Братья» и «Первые радости»), отделенными друг от друга без малого двадцатилетием. Это сличение помогает автору посредством частного примера наглядно продемонстрировать итог идейно-художественной эволюции К. Федина.

Но книга П. Бугаенко не полностью отвечает своему заглавию, – оно шире ее содержания. Внимание автора настолько сосредоточено на’ последних романах К. Федина, что все, о чем писал этот художник прежде, выступает в книге только предысторией его творчества, крайне бегло изложенной в первой главе и в отдельных положениях последней, четвертой главы. Недостаточное внимание исследователь уделяет рассмотрению того, что собой представляют как явление мастерства такие этапные произведения К. Федина, как «Города и годы» и «Братья». И совсем походя упоминаются «Санаторий Арктур» и «Старик». Поэтому верное замечание автора о том, что «Старик» – произведение чрезвычайно показательное в развитии мастерства писателя, повисает в воздухе.

Думается, книга П. Бугаенко выиграла бы при ином композиционном ее построении. Выделив в специальную главу почти все, что связано с проблемами жанра, композиции, сюжета и языка двух первых частей трилогии, критик тем самым во многих случаях обеднил разговор о мастерстве писателя в двух предшествующих главах, а в ряде случаев в четвертой главе оказался принужденным повторять в той или иной форме уже сказанное. В частности, упомянутый выше спор с В. Смирновой – это спор о принципах композиции романа «Необыкновенное лето», открытый за много страниц до того, как в специальной главе детально рассматриваются первые романы трилогии с этой точки зрения.

Можно было бы поспорить и с рядом других утверждений автора. Но если есть предмет для спора, если сама книга во многих своих положениях – спор, если направление исследователя верное (а именно такой и является книга «Мастерство Константина Федина») – перед нами научная работа, по справедливости получившая право на жизнь.

Бывают писатели, о которых писать особенно трудно. Творчество одного из крупнейших русских художников предреволюционной поры Л. Андреева, когда-то вызывавшее многочисленные отклики критики, по существу до сих пор не было предметом литературоведческого исследования, сложная и трагическая биография его не была написана. Имя его долгое время старались обходить или упоминали главным образом в отрицательном плане. Чурались этого писателя до последних лет настолько, что неоднократно печатавшиеся при жизни Горького воспоминания его о Л. Андрееве не были включены в тридцатитомное издание сочинений писателя.

Не случайно, однако, Горький, давно идейно разошедшийся с Л. Андреевым, называл его писателем, за которым «всегда сохранится место как за одним из самых своеобразных и замечательных художников».

Советский читатель получил в новых изданиях сочинения Л. Андреева, и естественно, что наше литературоведение обязано помочь ему разобраться в творчестве писателя – большого и сложного. Реализации этой задачи и посвящена книга Л. Афонина «Леонид Андреев» ¹⁰.

Л. Афонин адресовал свою книгу не специалисту-литературоведу, а тому читателю, который, прочитав произведения Л. Андреева, захочет подробнее, чем дает возможность предисловие к однотомнику, узнать биографию и ознакомиться с творческим путем писателя. Это определило ее содержание, композицию и характер изложения материала.

Книга Л. Афонина написана легко, хорошим языком. Автор ее восстанавливает семейную историю Андреевых. Пользуясь многочисленными документальными и мемуарными материалами, он воссоздает картину жизни мальчика Л. Андреева в родном Орле, юноши и молодого человека в Петербурге и в Москве. Биографические материалы, привлеченные Л. Афониным, во многом доселе были неизвестны или никогда вместе не сводились. Поэтому ему удается нарисовать биографию писателя (особенно периода его детства и юности) с такой полнотой, что популярная книга тем самым превращается в научное исследование. Тому же содействуют главы, посвященные судебно-репортерским выступлениям и очеркам, фельетонам и рецензиям молодого писателя. Л. Афонин первым проанализировал забытые рассказы Л. Андреева юношеской поры и поставил их в связь как с последующим, уже профессиональным его творчеством, так и с произведениями писателей-современников. На страницах этих и двух последующих глав явственно выступает фигура писателя-демократа, человека смелого, деятельного, не случайно так близко принятого в сердце Горьким, дружившего с А, Серафимовичем, В. Вересаевым и другими прогрессивными писателями предреволюционной эпохи. В тех же главах рассказывается о духовных вывихах молодого таланта, о реакционных влияниях, испытывавшихся им уже в молодости, об отсутствии у него твердых взглядов, а как результат этого – о противоречивости его творчества, его общественного поведения, с годами все более увеличивавшейся и приведшей к гибельному для писателя отчуждению от родины.

Внимание автора книги сосредоточено главным образом на фактической стороне биографии писателя, на осмыслении идейно-общественной стороны его жизненного и творческого пути. И это естественно. Ведь во многом Л. Афонин выступает в качестве первооткрывателя. Но и при учете этого надо сказать, что Л. Афония явно мало места уделяет анализу того, что принято называть творческой манерой, стилем писателя. О мастерстве его исследователь ведет разговор лишь эпизодически.

Некоторые положения Л. Афонина вызывают решительные возражения. Ошибочно, например, отношение исследователя к позорному сотрудничеству Л. Андреева в реакционнейшей газете «Русская воля». Извинительно для Л. Аидреева звучит заявление автора книги о том, что «писатель не задумался над «опросом, почему Протопопову… понадобилось пригласить в «Русскую волю» его, Л. Андреева…» и попытка доказать, что, хотя Л. Андреев и был ослеплен высокими гонорарами, которые платила ему эта газета, все-таки пошел он в «Русскую волю» якобы по побуждениям наивным и чуть ли не благородным, главным образом ища средство завоевать, наконец, «независимость» от буржуазных издателей.

Конкретные факты, приводимые Л. Афониным, его же собственный анализ творческого пути писателя не дают оснований для безоговорочного вывода: «До последних дней своей многотрудной жизни Л. Андреев горячо верил в свой «большой дом» – в Россию, в ее народ!» Здесь исследователь противоречит самому себе. Он был вправе только констатировать начало прозрения писателя, оказавшегося в результате своих заблуждений в эмиграции.

Книга Л. Афонина – первая серьезная попытка дать небольшую популярную монографию о художнике трудной, трагической судьбы. Попытка эта в главном – удачная. Думается, было бы полезно привлечь к этой книге внимание столичного издательства.

ПРЕОДОЛЕВАЯ «ТРАДИЦИИ»

В. Маяковский по праву был уверен в том, что он придет в коммунистическое завтра и предстанет перед потомками, «как живой с живыми говоря». Ощутить этот живой разговор поэта должна помочь читателям и литературная наука. О Маяковском писалось и пишется очень много. Количество книг, выпущенных советскими издательствами о его жизни и творчестве, так велико, Что оно «конкурирует» только с книгами о Горьком. Наследие Маяковского привлекает интерес новых и новых исследователей. И все-таки до сих пор далеко не все вопросы, связанные с его творчеством, решены. А кое-какие прежние решения требуют пересмотра. Когда-то Маяковский страстно обличал тех литературоведов, которые наводят «хрестоматийный глянец». «Хрестоматийный глянец» не редок был и в освещении творчества самого Маяковского.

Значение книги И. Машбиц-Верова «Поэмы Маяковского» ¹¹ определяется прежде всего тем, что автор ее борется против иконописного лика, за живого поэта, творившего в великую переломную и неповторимую эпоху.

Многие страницы И. Машбиц-Верова посвящены новаторскому качеству поэм Маяковского; при этом исследователь старается не повторять своих предшественников. Очень любопытен анализ им того, как Маяковский изображает в своих поэмах народные массы (начиная с «Облака в штанах»), в какое соотношение он ставит с этими массами лирического героя, как выражает поэт в лирическом герое свой взгляд на современного человека, ищущего и борющегося, как находит он в образе В. И. Ленина олицетворение своих представлений о Человеке. Убедительны соображения И. Машбиц-Верова и по поводу того, как в поэме «Владимир Ильич Ленин» решается проблема изображения вождя.

Интересно разрешается И. Машбиц-Веровым вопрос о связях поэм великого советского поэта с русской классикой. Рассматривая программное для раннего Маяковского произведение «Облако в штанах», автор книги приходит к верному выводу: «Облако» было новым рождением искусства о реальной жизни. Это было (в отличие от декадентов. – Л. Ж.) возвращение к Родине, продолжением традиций великих классиков в смысле глубочайшей социальной чуткости к жизни народа».

Книга И. Машбиц-Верова «Поэмы Маяковского» в самой установке своей полемична. Во многом автор ее прав. Он обогащает представление читателей о поэме «Про это», доказывая, в какой мере политически значительной была ее проблематика. Прав И. Машбиц-Веров и тогда, когда отвергает представление тех исследователей, которые считают, что введение Маяковским в поэму о Ленине лозунгов, выдвинутых великим вождем пролетариата накануне Октябрьской революции, уже само по себе облекает «в поэтические формулы общественно-политические события». Полемизируя со сторонниками такой точки зрения, автор книги верно замечает, что простое включение лозунгов может привести «к языковому натурализму». Задача Маяковского в данном случае была иной. Он должен был лозунги и призывы сделать «художественно ощутимыми», «перевести их в эстетический ряд». На художественной ткани поэмы И. Машбиц-Веров раскрывает, как это делал великий поэт.

Маяковский все более и более в творчестве своем преодолевал футуристические лефовские влияния. Но они, показывает И. Машбиц-Веров, еще давали о себе знать и в поэме «Владимир Ильич Ленин». Автор сумел обнажить слово поэта и, анализируя это слово, открыть большие удачи и малые просчеты художника.

Но иногда полемический запал исследователя не оправдан. И. Машбиц-Веров в поэме «Владимир Ильич Ленин» на первый план выдвигает лирическое начало. Естественно, что, исходя из такого взгляда на жанровые ее особенности, он отвергает точку зрения В. Перцова, для которого эта поэма – прежде всего «эпос пролетарской революции». Кто прав? Мне представляется, в данном случае ближе к истине В. Перцов.

Полемизируя со многими писавшими до него, И. Машбиц-Веров отказывается признать художественным достижением монолог поэта, посвященный партии. По мнению исследователя, «сравнение партии с объединением людей в плане физическом («подымет… дом пятиэтажный») – сравнение неудачное, неправомерное… Физическое сравнение слишком бедно, однолинейно, оно не в состоянии выразить сложного духовного единства коммунистов». Еще более неправомерным он считает заявление, что «единица – никому не нужна», что «единица – вздор, ноль». «Сумма вздора и нолей – дает ноль, – пишет И. Машбиц-Веров, – масса превращается в инертное начало – это противоречит установке всей поэмы. Наша партия никогда не оценивала «единицу» как «вздор». Маяковский хотел подчеркнуть бессилие одиночек – «плохо человеку, когда он один». Это верно. Но эта мысль в формулировке о «вздоре» и «нолях», о «никому ненужной единице» – выражена неудачно, неверно»,

В данном случае автор новой книги вряд ли совершил «открытие». Поэтике Маяковского вообще присуща вещность ассоциаций. «Дом пятиэтажный», который так смутил исследователя, понадобился поэту для подчеркивания не физической, а идейной, моральной, организационной силы единения коммунистов. Образ оправдан и фольклорными традициями, к которым Маяковский часто обращался в своих поэмах. Ведь физическая сила Ильи Муромца – тоже одновременно и выражение моральной силы, этической красоты русского богатыря. Что же касается «единицы» – думается, не стоило здесь прибегать к расчетам математическим. Странно также, что тонкий и вдумчивый исследователь усмотрел во «вздоре» и «ноле» неудачное выражение представлений Маяковского о человеческой личности, а не заострение выраженную, иронически окрашенную полемику поэта с буржуазно-индивидуалистическими взглядами на роль личности в истории.

С рядом положений книги «Поэмы Маяковского» можно и необходимо спорить. Но пафос ее верен, и в этом безусловная удача И. Машбиц-Верова. Автор книги отвергает отжившее, требующее пересмотра в сложившихся традициях маяковсковедения, а Куйбышевское книжное издательство преодолело «традиции» местной краеведческой ограниченности и издало книгу, нужную всесоюзному читателю.

* * *

В обзоре мне удалось рассмотреть лишь малую толику книг, изданных местными издательствами. Хочется сказать, что большинство периферийных изданий свидетельствует о многообразии творческих интересов наших многочисленных литературоведов и критиков, о росте их мастерства как исследователей Книги, изданные на периферий, радуют тем, что внимание их авторов обращено к положительному, к тому ценному, что содержится в литературном наследии художников прошлого и советских писателей старшего поколения.

Но, к сожалению, один очень важный участок критико-литературоведческой работы в книгах этих почти не представлен. Я имею в виду малое внимание их авторов к современной, неустанно развивающейся и обогащающейся новыми качествами советской литературе. Повинны в этих недостатках и издательства, и сами местные литературоведы и критики. Хотелось бы пожелать республиканским, краевым и областным издательствам по примеру саратовцев и куйбышевцев смелее преодолевать во многом устаревшие представления о том, что надо издавать по критике и литературоведению, ломать окостеневшие рамки их работы. И авторы, и местные издатели должны и могут порадовать читателей хорошими книгами, посвященными различным проблемам современной и классической литературы.

1. В. И. Красов, Стихотворения, Вологодское книжное издательство, 1959, 175 стр.[↩]
2. М. Горький, Забытые произведения (1895 – 1901 гг.), Горьковское книжное издательство, 1959, 175 стр.[↩]
3. Автор рецензии на книгу «М. Горький. Забытые произведения» в «Литературной газете» (30 июня 1960 года) М. Познанский ошибочно отнес этот рассказ к произведениям на темы искусства и сблизил его со статьей Горького «Поль Верлен и декаденты».[↩]
4. «Писатели-нижегородцы (Забытые имена)», критико-биографические очерки, Горьковский государственный педагогический институт имени М. Горького, 1960, 158 стр.[↩]
5. Журн. «Натиск», 5935, N 2, стр. 83.[↩]
6. Журн. «Искусство и сцена», 1923, N 2, стр. 18.[↩]
7. Н. Григорьев, Маяковский во Владимире, Владимирское книжное издательство, 1959, 108 стр.[↩]
8. И. Баскевич, Горький в Курске. Курское книжное издательство, 1959, 40 стр.[↩]
9. П. Бугаенко, Мастерство Константина Федина, Саратовское книжное издательство, 1959, 164 стр.[↩]
10. Л. Афонин, Леонид Андреев, Орловское книжное издательство, 1959, 224 стр.[↩]
11. И. Машбиц-Веров, Поэмы Маяковского, Куйбышевское книжное издательство, 1960, 312 стр.[↩]