Из заметок далеведа

Владимир ПОРУДОМИНСКИЙ

ИЗ ЗАМЕТОК ДАЛЕВЕДА. ДАВНИЙ ДОЛГ

Ни один труд Владимира Ивановича Даля, даже прославленный «Толковый словарь живого великорусского языка» и сборник «Пословицы русского народа», не вызвал такого горячего отклика современников, как несколько страничек из опубликованного в журнале «Русская беседа» (1856, т. III) «Письма к издателю А. И. Кошелеву». Именно так: несколько страничек из… Даль захватил в статью ряд вопросов, которые почитает важными и отвечающими злобе дня, но критики выбирают из всех один-единственный, обозначенный ими в полемике «мнениями г. Даля» о грамотности, – вершат суд и выносят приговор.

Приговор (почти!) единогласно обвинительный, и то, что судьи при этом по своим убеждениям люди совершенно разные, консерваторы и либералы, славянофилы и западники, освободители и охранители, то, что на статью сочли нужным отозваться столь видные представители российской общественной жизни, как Чернышевский и Константин Аксаков, Достоевский и Салтыков-Щедрин (перечень можно продолжить), то, наконец, что полтораста лет, минувшие со времени опубликования и (почти. !) безоговорочного, шумного осуждения «мнений г. Даля», обогатили нас известным историческим опытом, – все это оправдывает попытку вновь задуматься над ними ¹.

Если совсем коротко передать эти самые «мнения г. Даля», отцедится примерно следующее. «Некоторые из образователен наших ввели в обычай кричать о грамотности народа и требуют наперед всего, во что бы то ни стало, одного этого… Но разве просвещение и грамотность одно и то же?.. Грамота только средство, которое можно употребить на пользу просвещения и, на противное тому – на затмение. Можно просветить человека в значительной степени без грамоты, и может он с грамотой оставаться самым непросвещенным невеждой и невежей, то есть непросвещенным и необразованным, да сверх того еще и негодяем, что также с истинным просвещением не согласно». Даль убежден в необходимости просвещения: восставать против него может лишь тот, кто «полагал бы сущность жизни нашей не в духе, а во плоти». Он понимает, что без грамоты нет просвещения, но условия жизни не открывают для простолюдина, усвоившего азбуки, пути к истинному просвещению. Грамоте не находится места в той жизни, которой он живет. Грамота же, сама по себе, без умственного и нравственного образования, ничему не вразумит крестьянина – «скорее собьет его с толку, а не просветит». Ошибочное, неосновательное знание ставит под сомнение, разрушает традиционную систему представлений, ее нравственные основы. Даль возражает’ не против грамотности, а «против злоупотреблений ее, тесно связанных с нынешним бытом народа и с обстановкою его» ².

Критики оставляют без внимания эти оговорки. Добролюбов клеймит Даля «упорным врагом крестьянской грамотности». Народные защитники, слева и справа, на все лады объясняют Далю его неправоту³.

«Итак, прежде нежели распространять грамотность, необходимо распространить «истинное» просвещение, – иронизирует Салтыков-Щедрин. – Вам, может, странно покажется, что тут дело как будто с конца начинается, но иногда это, так сказать, обратное шествие необходимо и вполне подтверждается русской пословицей: «Не хвались идучи на рать…»⁴. Сатирик подметил слабину в суждениях Даля, но Даль, усомнившись в том, что обучение грамоте и есть просвещение, не определяет, где начало, а где конец, не берется отвечать на вопрос, как внедрить умственное и нравственное образование без грамоты. Он лишь указывает на сложность приобщения народа к истинному просвещению, не верит, что задача сама по себе решается «хронологической» последовательностью действий. «Сделав человека грамотеем, вы возбудили в нем потребности, коих не удовлетворяете ничем, а покидаете его на распутий»⁵.

Даль не страшится открыто заявить, что не следует «слишком старательно распространять ее <грамотность>, заботиться об ней почти исключительно» (тут же оговариваясь, правда, что так же не следует и мешать распространению грамотности в народе) ⁶, но именно он, с мыслью помочь простолюдину «пройти через низшие степени к высшим» ⁷, заботится о создании книг для народного чтения (на закате жизни признается, что не раз готов был целиком посвятить себя этому великому делу). «А что читать нашим грамотеям? Вы мне трех путных книг для этого не назовете», – пишет он в «Русской беседе», сетуя, что даже лубочные издания, «малополезные, но и безвредные», почти вышли из употребления ⁸. В начале 40-х годов появляются Далевы «Солдатские досуги», короткие рассказы на разные темы, перемежаемые пословицами, загадками, притчами, – по суждению сегодняшнего исследователя, «первая книга, написанная для солдат со знанием их языка, психологии и интересов» ⁹⁹. В начале 50-х – «Матросские досуги». Еще десятилетие спустя – «Два сорока бывалыцинок для крестьян». Но кроме этих специальных изданий, многие рассказы Даля из современной ему крестьянской и городской жизни, написанные просто и занимательно, на протяжении многих лет не сходят со страниц всевозможных сборников, хрестоматий, пособий, предназначенных «для народного чтения», «для нижних чинов», для детей, «для простого народа».

Возражения и опровержения, посыпавшиеся в ответ на статью Даля, выглядят убедительно (в самом деле: как же просвещать, не выучив прежде грамоте?), они и по существу справедливы, если свести все сказанное Далем к этой «хронологии» (что сперва?), но они обходят стороной главную мысль статьи, выраженную, в частности, в образной формуле: «Придавать лоск прежде отделки вещи нельзя, разве для того только, чтобы обмануть наружным видом ее» ¹⁰. Примечательно: в качестве «гибельного примера» людей, обученных грамоте, но не получивших умственного и нравственного образования, людей непросвещенных Даль называет «два ближайшие к народу сословия» (то есть помещиков и чиновничество) ¹¹. В назидание Далю критики подчас повторяют положения, имеющиеся в его статье, и при этом оставляют без внимания постоянную его оговорку, что он не восстает, собственно, против грамотности, что речь ведет совсем о другом. Из статьи вовсе «не следует, чтоб не надо было учиться грамоте; следует, однакож, что грамотность не есть просвещение, как топор и пила не плотник. Вы скажете: но без пилы и топора и плотнику не бывать; правда, но и с топором не бывать плотнику, если он, вместо того, чтоб учиться плотничать, пойдет замки колотить. Позаботьтесь же наперед о том, чтоб ученик ваш был нравственно приготовлен, чтоб он видел в грамоте средство к достижению добра…»¹². Невнимание к этой истине еще многажды больно отзовется в будущем, в другую эпоху отечественной истории.

Но в конце 50-х, в предреформенную пору, выступление по поводу статьи Даля оказывалось удобньм поводом для обнаружения собственного сочувствия нуждам народа. Оттого и порадовавшее Чернышевского утешительное единодушие в осуждении, что повод заявить о себе удобный, – речь, в конце концов, о предмете достаточно безобидном, хотя и допускающем иносказания, не о каких-либо серьезных политических преобразованиях. В этом единодушии критика из революционно-демократического лагеря мирно соседствует с тезисом Константина Аксакова: за каждой обедней слышим, что всякое благое даяние исходит свыше, а грамота – такое даяние; ибо слово – Божий дар, а грамота есть писаное слово ¹³.

Мысль Даля заведомо упрощается для удобства полемики либо в пылу ее, а затем в этом упрощенном ее виде остается в памяти образованных россиян. Характерна позиция резкого в суждениях Добролюбова («суровый критик», по собственному признанию ¹⁴). В июне 1857 года, то есть уже после статьи в «Русской беседе», он, приехав в Нижний Новгород, где живет в то время Даль, пишет оттуда: «…самое отрадное впечатление оставил во мне час беседы с Далем. Один из первых визитов моих был к нему, и я был приятно поражен, нашедши в Дале более чистый взгляд на вещи и более благородное направление, нежели ожидал. Странности, замашки, бросающиеся в глаза в его статьях, почти совершенно не существуют в разговоре, и, таким образом, общему приятному впечатлению решительно ничего не мешает. Он приглашает меня бывать у него, и сегодня я отправляюсь к нему…» ¹⁵. Но несколько месяцев спустя, вновь захваченный журнальной полемикой, он произносит о Дале это свое «упорный враг крестьянской грамотности».

Чернышевский, публикуя в «Современнике» письмо читателя с возражениями Далю, в небольшом предуведомлении сожалеет (приправив соболезнование дозой иронического перца), что Даль «гак мало знает нужды нашего народа», и выражает удовлетворение «неудовольствием, возбужденным во всех благомыслящих людях мнениями г. Даля», тем, что «десятки голосов раздались против его опасного заблуждения»¹⁶. Говоря об «опасном заблуждении», Чернышевский совершенно очевидно имеет в виду отмеченное Далем несовпадение понятий «грамота» и «просвещение» (умственное и нравственное). Тем более представляет интерес обобщенный Исследователем собственный взгляд Чернышевского на этот предмет, высказанный не в журнальных сшибках: «Линия Чернышевского на просвещение народа, просвещение, понятое не культуртрегерски, а в кантовском смысле – как освобождение личности, была насильно оборвана. Просвещение – это, конечно, книга (в этом Чернышевский был солидарен с либералами), но это книга, прочитанная свободным человеком. Народ, иронизировал Чернышевский, не «собрание римских пап, существ непогрешительных» ¹⁷.

Мнение Даля о возможности просвещения народа, его умственного и нравственного образования и без распространения грамотности «наперед всего, во что бы то ни стало, одного этого» ¹⁸ свидетельствует как раз, ежели «с другой стороны взглянуть, о глубокой вере в народ, его внутреннюю силу и духовные способности. Даль (о себе – в третьем лице) просит критиков прислушаться к его словам, «хотя в уважение того, что у этого человека под рукою 37 тысяч крестьян в девяти уездах» ¹¹ (он в эти годы управляет Нижегородской удельной конторой – открывает, между прочим, училища в деревнях). Но едва ли не единственный, кто прислушивается, – Лев Толстой: «Над спорами, полезна ли грамота или нет, не следует смеяться. Это очень серьезный и грустный спор, и я прямо беру сторону отрицательную» ## Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч. (Юбилейное), т.

1. Работая над биографией В. И. Даля (ЖЗЛ, 1971), я пытался, насколько было возможно в ту пору, по-новому прочитать страницы статьи из «Русской беседы», но время заговорить открыто еще не пришло. Три десятилетия такой разговор ощущался мной как нравственный долг.[↩]
2. »Русская беседа», 1856, т. III. Смесь, с. 3, 2. См. также отклик Даля на критику – «Письмо в редакцию Санкт-Петербургских ведомостей» (10 ноября 1857 года), где он кратко повторяет положения статьи. [↩]
3. П. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2, М., 1962, с. 204.[↩]
4. М. Е. Салтыков-Щедрин, Собр. соч. в 20-ти томах, т. 2, М., 1965, с. 264.[↩]
5. «Санкт-Петербургские ведомости», 10 ноября 1857 года. ‘[↩]
6. Там же.[↩]
7. «Русская беседа», 1856, т. III, с. 2.[↩]
8. Там же, с. 3.[↩]
9. См.: Г. Г. аповалов, Опыт издания первых книг для народа. – «Труды Института этнографии им. Миклухо-Маклая», т. 85, М., 1963, с. 7.[↩]
10. »Русская беседа», 1856, т. III, с. 4. » [↩]
11. Санкт-Петербургские ведомости», 10 ноября 1857 года.[↩][↩]
12. В. Даль, Приписка к письму А. И. Кошелеву по поводу возражений на него. – «Отечественные записки», 1857, N 2. Критика и библиография, с. 136.[↩]
13. «Молва», 7 декабря 1857 года.[↩]
14. Цит. по: Г. В. Краснов, Ю. Г. Буртин, Добролюбов. – В кн.: «Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь», т. 2, М» 1992, с. 138.[↩]
15. Н. А. Добролюбов, Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9, с. 282-283 (курсив мой.- В. П.).[↩]
16. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч. в 15-ти томах, т. IV, М» 1948, с.872.[↩]
17. Владимир Кантор, В поисках личности: опыт русской классики, М., 1994, с. 128.[↩]
18. »Русская беседа», 1856, т. III, с. 3. » [↩]