Из истории классической дальневосточной поэтики
И. А. Боронина, Поэтика классического японского стиха (VIII-XIII вв.), «Наука», М. 1978, 373 стр.
Монография И. Борониной задумана и написана не как узкоспециальная работа, а как книга, исследующая большую и важную область дальневосточной литературы и ориентированная на достаточно широкие круги читателей. Для методологии И. Ворониной вообще характерно сочетание углубленного анализа японской литературы с типологическими сопоставлениями, стремление поставить ее в общий контекст культуры Востока и – шире – в контекст истории мировой культуры. Об этом свидетельствует и опубликованная несколько лет назад работа И. Борониной «Японская средневековая лирика и ее европейские соответствия», в которой поэзия Японии сопоставляется с лирикой трубадуров.
Подобно древней и средневековой поэзии других стран Дальнего Востока (Китая, Кореи, Вьетнама), поэзия Японии классического периода носила прежде всего лирический характер, и именно на это обращено главное внимание автора рецензируемой книги. Вообще лирика была самым ранним литературным родом, в котором ярко выразил себя народный гений, областью, в которой литература Японии пережила свой первый расцвет. Именно в сфере лирической поэзии складываются основы японской художественной традиции, здесь они впервые фиксируются в качестве системы правил, регламентирующих творческий процесс. Сильное влияние лирики испытал на себе и средневековый японский роман, унаследовавший и развивший многие элементы ее поэтики, – об этом тоже убедительно говорится в работе.
Исследование поэтики японского стиха основывается в книге на обширном материале японских средневековых антологий, причем большинство стихов, приводимых в тексте, предстают в русском переводе впервые. Анализируя характерные особенности японского стиха, необычность образных решений, стилистических приемов и т. д., автор одновременно раскрывает перед читателем и содержание поэзии, ее тематическое наполнение. В результате поэтика и эстетика рассматриваются как целостность, как единая система, в совокупности и взаимообусловленности творческого метода, образной структуры, поэтической ритмики и техники, в общем контексте культуры эпохи. Автор специально останавливается на характере мировоззрения и мышления, определившем метод и средства поэтической выразительности. По существу И. Боронина раскрывает особенности японской поэтической традиции, которая складывается именно в тот период и сохраняет свою силу вплоть до нового временя.
И. Боронина считает крайне важным показать, как проявляют себя закрепленные традицией особенности художественного мышления на конкретном поэтическом материале, ибо это помогает ей сделать наглядными такие важные элементы традиции, как стремление к правдивости изображаемого («макото»), сочетающееся с особым эстетическим преломлением его («мононо аварэ» – эстетика гармонии).
Как справедливо замечает исследователь, японский «поэт не рисует картин природы. Он выбирает наиболее выразительную деталь, через которую и раскрывает особое очарование того или иного явления» (стр. 15), например единственный цветок, оставшийся на вишневых деревьях, или алые листья клена, плывущие по реке. «Такая художественная манера предусматривает аналитический подход к материалу» (стр. 16) и вместе с тем его очень тонкое изображение.
Эмоциональное слияние с природой, идущее от древних анимистических представлений, в сочетании с культовой традицией национальной религии Синто, с одной стороны, и влияние воспринятых извне идей буддизма и древнекитайских философских учений, с другой, способствуют формированию определенного типа взаимоотношений субъекта и природы, выражающихся в поэтических образах одухотворенной природы, внешне сходных с персонификацией в русской и западной поэзии, но в то же время существенно отличных от них.
По-новому освещает автор книги и саму эволюцию художественной традиции, проблему поэтического канона: «Осмысление и фиксация традиции, так же как и ее становление в ходе поэтической практики, не являются единовременным актом: данный процесс может длиться несколько столетий. Иными словами, и сам канон не есть нечто застывшее: он претерпевает определенную эволюцию, уточняя и трансформируя отдельные положения, обогащаясь новыми установлениями» (стр. 21).
Одна из характерных черт книги – постоянное внимание к взаимосвязям литератур. Рассматривая традиционные формы художественной выразительности, сохранившиеся в лирической поэзии Японии вплоть до нового времени, автор многократно сопоставляет их с феноменами древнекитайской поэзии, оказавшей влияние на формирование японской лирики. Это дает возможность выявить ряд, существенных общих черт поэтики китайского и японского классического стиха – богатую ассоциативность, широкое использование аллюзий и реминисценций (исторические намеки, обращение к литературному прошлому и т. д.). Убедительной представляется мысль о том, что целый ряд поэтических приемов, которые нередко считались специфически японскими, восходит к формам выражения, бытовавшим в древнекитайской поэзии и песне. Однако будучи включены в новую систему поэтики, опираясь на принципиально иную лингвистическую базу, они далее развивались уже в русле японской художественной традиции.
К сожалению, японская и китайская поэзия сравниваются не во всех разделах книги, а такие сопоставления помогли бы выявить сложные связи в области мировоззрения и миропонимания, повлиявшие на художественное видение мира. Думается, обогатило бы монографию привлечение корейских и вьетнамских материалов, без которых трудно представить себе общую суть и многие важные нюансы дальневосточной поэтики.
Тем не менее, исследуя поэтику японского классического стиха, И. Боронина выделяет такие важные моменты, характерные для всей поэзии стран Дальнего Востока, как эмблематичность, ассоциативность, емкость изобразительных средств. Тем самым книга вносит серьезный вклад в изучение дальневосточной поэтики и структуры художественного мышления вообще.
Хотя непосредственный объект исследования – поэтика VIII – XIII веков, автор довольно часто вторгается и в последующую эпоху, когда наряду с пятистишиями «танка» в Японии распространился еще более лаконичный жанр трехстиший «хокку», нередко полемизирующий с предшествующей традицией. Например, знаменитый поэт XVII века Басе создал такую пародию на китайские стихи о хризантеме:
После хризантемы,
Кроме редьки,
Ничего нет!
Тем самым Басе не только «поддержал» традиционную идею о хризантеме как самом последнем цветке в году, но и подчеркнул, что съедобная редька тоже достойна прославления.
И. Боронина постоянно стремится определить место классической японской поэзии в мировом историко-культурном процессе, показать ее как типичное, хотя и очень своеобразное, явление литературы средних веков, имеющее немало соответствий в литературах других народов.
Когда речь идет, например, о проблемах метода, его чертах и особенностях, берущих начало в национальной художественной традиции, то обращается внимание и на явления, характерные для иноязычных поэтических структур, складывающихся в сходных исторических условиях и обусловленных типологически близкими тенденциями духовной жизни общества. Так, условность поэтических мотивов и ситуаций, «закрепленность» образных решений, повышенный интерес к форме, показательные для японской лирики VIII – XIII веков, соотнесены с соответствующими чертами поэзии трубадуров эпохи расцвета, классической арабо-испанской поэзии (конец X – середина XII века). В структуре средств поэтической выразительности, наряду с национально-специфическими, рассматриваются и национальные варианты общепоэтических тропов и фигур – метафоры, аллегории, олицетворения, повторы и т. д.
Это сочетание углубленного исследования национальной специфики с типологическими обобщениями делает книгу особенно актуальной. Ведь на современном этапе развития литературоведения, когда чрезвычайную важность приобретает изучение мировой литературы как единого процесса, многие теоретические положения и дефиниции требуют уточнений, сделанных на основе восточного материала, который все более активно включается в орбиту сравнительно-типологических исследований.
Вот почему книга «Поэтика классического японского стиха» представляет большой интерес и для ученых, работающих в области русского стиховедения, в частности изучающих проблемы поэтической речи, стилистики, например функции, формы и виды тропов, риторических фигур и т. д. Так японская классическая поэзия помогает увидеть необычайное многообразие косвенных форм сравнения, множество разновидностей звукоповтора, своеобразные варианты постоянных эпитетов («макура-котоба» – «слово-изголовье»), зачинов и стилистических введений («дзё»), игры слов («юкари-котоба» – «вертящееся слово»).
Возьмем хотя бы японские постоянные эпитеты. Одни из них (скажем, «весенняя дымка») довольно обычны, другие (типа «ясное зеркало») заимствованы из китайской классики, третьи («скорлупка цикады» и др.) могут показаться слишком мудреными, но подавляющая их часть вполне способна украсить поэзию и в подлиннике, и в переводе: «белотканый рукав», «неведомые огни», «жемчужная лоза винограда», «мерцающий вечер». Все эти и многие другие стилистические фигуры помогали обогащать не только форму, но и содержание японской поэзии. Например, одно из «слов-изголовий» на первый взгляд означало «кричит ночная птица», а контекст подсказывал, что речь идет не о птице, а о бедняке, стонущем от голода и холода (стр. 109). Такая двузначность была далеко не лишней и с точки зрения художественности, и ради обхода цензуры, весьма суровой на Дальнем Востоке.
Основанные на японских и частично китайских примерах, изыскания И. Борониной в области поэтики реминисценций, широко развитой в поэзии дальневосточного региона, как бы дополняют собой исследования этого феномена в поэзии Ломоносова, Державина, Жуковского, Пушкина и других русских поэтов.
Среди общих вопросов поэтики, затронутых в работе, очень важна проблема специфики поэтической миниатюры. Ведь дальневосточная классическая поэзия – это, как правило, поэзия малых форм. Достаточно вспомнить китайские и вьетнамские четверостишия, корейские и японские трехстишия и, наконец, знаменитые японские пятистишия «танка» (о них в первую очередь и говорится в книге). Многие образцы этих жанров уже известны в русских переводах, но рецензируемая работа впервые так подробно раскрывает творческую лабораторию «танка» – формы, господствовавшей в японской поэзии почти семь столетий (с VIII до середины XIV века), раскрывает во всем ее богатстве и многообразии.
Книга И. Ворониной даст новый материал и исследователям стихотворной формы, развивающейся в литературе многих других народов: античного двустишия, персидской рубаи, русской частушки, латышской дайны и т. д. – произведений, которые в пределах небольшого стихового пространства эстетически самодостаточны и в этом смысле равнозначны крупным поэтическим формам. Такая художественная самостоятельность поэтической миниатюры, как показано И. Ворониной, обеспечивается спецификой ее языка и стиля, структурой образа, который приобретает в ней особое значение. Здесь поэтическое слово несет, как правило, повышенную нагрузку, а художественный образ должен быть предельно емким и выразительным – это убедительно раскрыто на примере «танка». Необычайная эстетическая насыщенность ее – использование ассоциативных связей, двузначных образов и сложных тропов, целой системы аллюзий и реминисценций, сочетание недосказанности с широкой контекстуальностью и интертекстуальностью – формирует сложную выразительную систему этой лирической миниатюры.
Автор рассматривает и проблему перевода произведений японской классической поэзии на русский язык, специально останавливается на различных вариантах перевода сложных форм поэтической выразительности – таких, как «слово-изголовье» (которое играет роль одновременно и эпитета, и зачина), стилистическое введение, многозначные образы, игра слов. Однако рекомендации по художественному переводу японских стихов И. Боронина часто иллюстрирует собственными научными переводами, а это далеко не одно и то же.
Впрочем, вряд ли можно ждать от книги, чтобы она была одновременно и научной монографией, и художественной антологией. Перед нами прежде всего серьезное исследование, а в этом плане нелишне отметить, что приложенный к книге аннотированный указатель терминов, встречающихся в японских и китайских классических поэтиках, даже сам по себе представляет немалую ценность. Тем более это относится к книге в целом.