Историзм и конкретность

Революционно-демократическая идеология – одно из выдающихся завоеваний русской культуры XIX века. Не удивительно, что мы обращаемся к этому великому творческому наследию всякий раз, когда у нас возникает потребность в более глубоком осмыслении современных задач в развитии социалистической культуры, прежде всего – художественной литературы и литературной критики. С этой точки зрения обсуждение – событие не только важное, но и весьма знаменательное.

В опубликованных статьях затронуты многие стороны идейно-творческого развития виднейших представителей революционно-демократической эстетической и литературно-критической мысли. К сожалению, некоторые авторы стремились не столько к выявлению действительно сложных проблем, требующих коллективных исследований и решений, сколько к защите своих собственных давно сложившихся концепций.

Так, Н. Гею представляется, что «примирение» Белинского с действительностью вовсе не было ренегатством (!), отступничеством от прежних убеждений, а частью общей тенденции движения его мировоззрения к той цели, к которой критик стремился через заблуждения в ошибки, однако не меняя (?) основных ориентиров». И автор призывает к тому, чтобы мы приняли во внимание «неординарность натуры критика и масштабы его мысли. «Личность Белинского была настолько крупной, – продолжает он, – что его интеллектуальное развитие, да и ошибочные взгляды и поступки требуют, несомненно, более глубокого и всестороннего осмысления, чем это подчас делается. При этом порой игнорируется «накопление» положительного во взглядах критика и неоправданно сосредоточивается внимание на негативном и преходящем».

Но кто и как игнорирует «накопление» положительного и неоправданно сосредоточивает «внимание на негативном и преходящем» во взглядах Белинского – об этом умалчивается.

Можно было бы ожидать, что сам Н. Гей будет следовать своему принципу и там, где речь идет о других критиках-демократах, стремившихся к тем же целям, к которым стремился и Белинский. Однако нет, к другим и мера другая. Осудив недооценку эстетической сущности искусства в критике 1860-х годов, исследователь, в частности, отмечает: «Вспомним хотя бы концепцию Писарева, который сознательно и последовательно рассматривал искусство в качестве пропагандиста готовых истин и позитивных, то есть наукой открытых и обоснованных, знаний. Отступление Писарева в оценке творчества Пушкина от сделанного в этой области Белинским имело не только прагматический, но и методологический характер».

В литературно-критическом наследии Писарева есть и то, о чем говорит Н. Гей. Но исторической правды ради следовало бы сказать, что, во-первых, мысль об искусстве как важном средстве распространения «в огромной массе людей» понятий, добытых наукою, была высказана (и обоснована) впервые отнюдь не Писаревым. Во-вторых, и Писарев ведь не всегда и далеко не «последовательно» рассматривал искусство в качестве «пропагандиста готовых истин». В-третьих, и к Пушкину-то знаменитый в свое время критик из «Русского слова» относился не всегда так, как он отнесся к нему в статье «Пушкин и Белинский». Стало быть, и здесь, в этом случае не мешало бы поглубже взглянуть на зигзаги мысли критика, приняв при этом во внимание и его личность, и исторические обстоятельства, в которых ему пришлось действовать.

Признавая «весьма плодотворными призывы к всестороннему изучению классического наследия», Н. Гей по существу настаивает на том, чтобы мы обрывали нить исследования там, где она, эта нить, может привести нас к нежелательным выводам. «Не очень ясные формулировки «о другом идеализме» Белинского последних лет его жизни, – говорит Н. Гей, – приводят Б. Егорова к мысли о том, что в решении эстетических проблем, и прежде всего в интерпретации соотношения содержания и формы, критик (Белинский. – С. К.) якобы делает решительный шаг в сторону от своих идей и, чего доброго, может быть в известной мере отнесен к провозвестникам тех вульгарных идей, которые известны под названием «писаревщины».

Такие «обороты» не могут не удивлять. Получается довольно парадоксально. С одной стороны, уверение в том, что Белинский в понимании художественности одинаково далек и от «гегелевского принципа инобытия абстрактной идеи в искусстве», и от «писаревского популяризаторского утилитаризма»; с другой же стороны, непонятный страх перед бескомпромиссным исследованием проблемы во всем ее объеме, то есть во всех ее реальных противоречиях, предпосылках и следствиях. Страх оттого, что такое исследование может обнажить нити, ведущие от Белинского к Писареву, который сталкивал «социальность и художественность искусства» и потому приходил «к заостренному до предела противопоставлению критериев содержания и формы». И тут же робкое признание (но уже вынесенное в подстрочное примечание): «Собственно говоря, разграничение художественности и социальности возникает у самого Белинского, который противопоставил художественность Пушкина социальности Гоголя»!

Если все это было действительно так, то из-за чего же сыр-бор? Не лучше ли, не полезнее ли было бы сосредоточиться на выяснении предпосылок (исторических и философских) тех противопоставлений, о которых идет речь?

Так выглядят некоторые существенные стороны творческого облика Белинского в освещении Н. Гея. Надо ли говорить еще раз о том, что при таком подходе к делу нам никогда не разобраться в наследии (взятом во всем его «богатстве и сложности») Белинского и других революционных демократов, никогда не уйти в изучении этого наследия ни от «стародавнего вульгаризаторства и примитивизма», ни от «новомодного скептицизма и поверхностности».

В связи с этим возникает необходимость в том, чтобы наметить те пути, идя по которым мы смогли бы прийти к плодотворным научным результатам, то есть к воссозданию конкретно-исторического облика ведущих представителей революционной демократии, к выявлению того живого и развивающегося начала в их наследии, которое не утратило своего значения до наших дней.

В наших исследованиях, посвященных революционным демократам (не исключая и отдельных дискуссионных статей), мы до сих пор еще не осуществляем в полной мере ленинского положения о том, что «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками» ¹. Мы в наших работах часто рассматриваем революционных демократов не столько с позиций того, чем были они в живом и развивающемся литературно-общественном движении их времени, сколько с точки зрения того, чем они являются для нас, для нашего времени.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 2, стр. 178.[↩]