Исторический очерк кубинской литературы
Хосе Антонио Портуондо, Исторический очерк кубинской литературы, перевод с испанского Р. С. Гиляревского, Изд. иностранной литературы М. 1961, 154 стр.
Культурная революция на Кубе развивается вширь и вглубь. Десятки и сотни тысяч людей, еще вчера не знавших азбуки, приобщаются сегодня к духовным богатствам своей страны, вырабатывавшимся на протяжении всей ее истории.
Проблема культурного наследия приобретает сейчас на Кубе особенное значение. Некоторые не в меру горячие, деятели, заявлявшие, как когда-то наши «пролеткультовцы», что вся старая культура Кубы должна быть сметена и заменена новой, получили решительный отпор, «Революция, стремящаяся к преобразованию всей культурной жизни страны, начинает как раз с того, что собирает, очищает, оценивает исторически все культурное наследие нации», – сказал президент Дортикос, выступая на I съезде писателей, художников и артистов Кубы.
Бережное отношение к культурному наследию отнюдь не означает его канонизации. Критически разобраться в процессе формирования национальной культуры, поставить изучение этого процесса на подлинно научную основу – вот одна из насущных задач культурной революции на Кубе. Решению этой задачи применительно к области литературы – и подчинена книга Хосе Антонио Портуондо, вышедшая в Гаване в 1960 году, а теперь опубликованная в русском переводе.
Автор этой небольшой по объему работы – кубинский литературовед-марксист, труды которого известны во всей Латинской Америке, – вовсе не ставил своей целью сколько-нибудь полно изложить историю отечественной литературы, всесторонне проанализировать творчество хотя бы самых выдающихся ее представителей. Книга его, как предупреждает он с самого начала, представляет собою не более чем «схему исторического развития кубинской литературы» 1. Она обращена к сравнительно подготовленному читателю, уже знакомому с литературой Кубы, и предназначена не столько для сообщения этому читателю фактических сведений, сколько для того, чтобы помочь ему материалистически подойти к литературному процессу, дать ему в руки путеводную нить и вооружить его критическим отношением к трудам буржуазных литературоведов.
Концепция развития кубинской литературы, которую мы находим в книге, при всей сжатости, схематичности, а местами и упрощенности ее изложения, не выглядит навязанной извне, рожденной умозрительными представлениями исследователя. Это плод большой работы по осмыслению конкретных явлений литературного процесса.
Для многих Трудов по истории литературы стран Латинской Америки стало уже традиционным такое построение: в качестве эталона берется общая, если можно так выразиться, «среднеевропейская» схема (классицизм – просветительство – романтизм – реализм-модернизм), которая и становится исходным пунктом для рассмотрений той или иной литературы. Одни литературные факты объявляются при этом соответствующими «норме», другие – отклоняющимися от нее; отклонения эти могут очень тщательно исследоваться и изучаться, но нормативность исходной схемы не подвергается сомнению. Естественно, что при таком подходе главным фактором, определяющим литературный процесс в странах Латинской Америки, выглядит влияние литератур более развитых стран, Портуондо отнюдь не закрывает глаза на роль иноземных влияний в становлении кубинской литературы. Более того: о подражательном характере множества произведений кубинских писателей он говорит с резкостью, которая может показаться даже чрезмерной тому, кто не сумеет почувствовать, какой любовью к родной литературе и горечью за нее вызвана эта резкость. Но иноземные влияния – и эту черту книги Портуондо можно смело назвать новаторской – нигде не выглядят у него как нечто первичное; за внешними, заимствованными формами он всегда различает внутренние, органические причины, толкавшие писателей к освоению этих форм.
За несколько веков своего существования литература Кубы прошла огромный путь. Простое ответвление испанской литературы, каким была, она еще в XVIII веке, сумело к нашему времени превратиться в подлинно кубинскую литературу, глубоко ушедшую корнями в землю своей родины, выразившую самосознание молодой нации, а ныне активно участвующую в построении новой, свободной Кубы. Формирование этой литературы – сложный и противоречивый процесс, в ходе которого встречаются и взаимодействуют самые различные традиции и который до самого последнего времени протекал в тяжелых условиях колониальной и полуколониальной зависимости.
Прежние историки литературы довольствовались эмпирическим описанием этого процесса, не задаваясь вопросом о том, что же было его двигателем. Для Портуондо вопрос этот имеет первостепенное значение. Борьба кубинского народа за свое национальное и социальное освобождение выступает в его книге как главная сила, определяющая становление и развитие отечественной словесности. В огне этой борьбы постепенно сплавлялись разнородные элементы: книжная литература привилегированных сословий, народная поэзия креольских крестьян – гоахиро, самобытный фольклор негров и мулатов.
Кубинская литература начинает приобретать самостоятельный характер на заре освободительного движения, которое на первом этапе возглавляли землевладельцы-плантаторы, не помышлявшие о полном разрыве с метрополией. В творчестве писателей конца XVIII – начала XIX века национальное чувство выражалось еще слабо. Любовь к родной природе, восхищение ее изобилием и пышностью – излюбленные темы поэтов Секейры и Рубалькавы. Но уже в первые десятилетия XIX века в литературе Кубы появляются такие фигуры, как страстный глашатай независимости Феликс Варела и первый по-настоящему кубинский поэт Хосе Марна Эредиа, творчество которых предвещало новый, демократический этап освободительного движения кубинского народа.
На этом этапе господствующим направлением литературы становится романтизм. Портуондо убедительно показывает, что романтизм на Кубе, при всей подражательности, свойственной на первых порах его представителям, сложился под воздействием местных исторических условий и отвечал собственным потребностям формирующейся нации. К изображению щедрой тропической природы, к воспоминаниям о некогда обитавших на острове индейских племенах, к сокровищам фольклора кубинские романтики обращались, чтобы углубить художественное познание окружавшей их действительности. Традиции революционного романтизма, заложенные Эредиа, получили развитие в творчестве целой плеяды поэтов-патриотов – Пласидо, Миланеса, Теурбе Толона, Сенеа и других. Обманывая бдительность цензуры, широко используя всякие иносказания и исторические параллели, а порою переходя на откровенный язык политической агитации, эти поэты воспитывали в читателях чувство патриотизма, призывали к свержению колониального ига требовали отмены рабства.
Творчество Хосе Марти – поэта, публициста, прозаика конца XIX века – ознаменовало наступление эпохи больших перемен не в одной только кубинской, но и во всей испано-американской литературе. Идеолог, и вождь борьбы за независимость Кубы, Мартя вложил в свои стихи пламенную любовь к родине и сокровенные философские раздумья, и в то же время, как справедливо замечает Портуондо он самый подлинно простой и наивный – мудро наивный поэт, какого только знает ваша лирика, способный с уверенностью, и прозорливостью истинно народного певца изобразить самую волнующую сиену в строфе из четырех стихов и выразить глубочайшую мысль в коротком, восьмисложном стихе» (стр. 102). Унаследовав лучшие традиции романтизма, отыскав путь к свободе и просторечию крестьянской песни, Марти вплотную подошел к реализму и народности – принципам, которые он завещал литературе будущего.
Буржуазные исследователи не раз объявляли Хосе Марти предшественником модернизма – движения, возникшего в испано-американской литературе на рубеже XIX – XX веков и явившегося в значительной степени результатом духовного Кризиса творческой интеллигенции, ее горького разочарования в идеях буржуазного прогресса. Полемизируя с этими утверждениями, Х. А. Портуондо обоснованно указывает, что хотя модернисты и продолжили начатую Марти работу по обновлению испанского стихосложения, «о характерное для большинства из них стремление к бегству от действительности и равнодушие к общественной жизни не позволяют считать их подлинными последователями поэта, все творчество которого было неразрывно связано с его революционной деятельностью.
Настоящими продолжателями дела Хосе Марти стали те кубинские писатели и поэты XX века, которые под влиянием подъема освободительного движения, начавшегося в 20-е годы, обратились к коренным социальным проблемам страны. «…Писатели начали открывать для себя народ, массы, социальные слои, наиболее эксплуатируемые: негров, крестьян, пролетариев» (стр. 124). Жизни тружеников города и деревни посвящают свои произведения прозаики Энрике Серпа, Онелио Хорхе Кардосо и другие; гражданские, патриотические традиции развивают в своей антиимпериалистической лирике Агустин Акоста, Рехино Педросо, Мануэль Наварро Луна. В эти годы возникает и так называемая «черная» или «афро-кубинская» поэзия, открывшая неисчерпаемый источник выразительности в средствах и формах негритянского фольклора и выдвинувшая народного поэта Кубы – Николаса Гильена.
В то же время, как показывает автор, обострение социальной борьбы вызвало и «стремление целой группы писателей уйти от насущных вопросов политики и укрыться в воображаемом поэтическом мире…» (стр. 124). Характеризуя творчество этих писателей, Портуондо далек от «проработочного» тона, и тем убедительнее выступает перед читателем трагизм положения талантливых художников, утративших связь с жизнью и ставших жертвами формализма.
Победа кубинского народа, сокрушившего диктатуру Батисты и навсегда вышвырнувшего из своей страны приказчиков североамериканских монополий, открыла перед национальной литературой невиданные горизонты. Возвратив родину революционным писателям, находившимся в изгнании, впервые предоставив настоящую свободу творчества всем верным народу мастерам слова, революция протянула руку помощи и тем писателям, кого отчаяние и безверие увело в пустыни «чистого искусства». Новая кубинская литература создается сегодня общими усилиями всех поэтов и писателей, отдающих свое творчество великому делу революционного преобразования Кубы.
Не все в книге Портуондо можно признать удачным. Связь литературного процесса с социально-экономической историей страны изображается в ней порою упрощенно. Сжатость иногда переходит в скороговорку, и некоторые места (особенно в конце книги) превращаются в список имен. Трудно согласиться и с предложенным автором «методом периодизации по поколениям». В соответствии с этим методом вся история кубинской литературы делится на почти равные периоды – примерно по 30 лет в каждом, – в рамках которых протекает деятельность сменяющих друг друга поколений. Искусственность этой схемы очевидна, и можно только радоваться тому, что использование ее в работе Портуондо носит в значительной степени внешний характер.
Издательство иностранной литературы опубликовало книгуХ. А. Портуондо с похвальной оперативностью, снабдив ее хорошими иллюстрациями – портретами кубинских писателей. Стихотворные цитаты, которыми изобилует книга, тщательно и любовно переведены Павлом Грушко. Необходимо, однако, сказать и о досадных огрехах русского издания. Как уже сказано выше, работа Портуондо рассчитана на читателя, уже имеющего некоторое представление об истории и литературе Кубы; о многих фактах в ней говорится вскользь или даже совсем не говорится, как о вещах само собой разумеющихся. Предлагая эту книгу советскому читателю, который будет по ней впервые знакомиться с историей кубинской литературы, издательство обязано было всемерно помочь ему разобраться в непривычном и чрезвычайно сжато изложенном материале, объяснить и прокомментировать все темные и непонятные места. Серьезная вступительная статья, обширный справочный аппарат в данном случае были просто необходимы. К сожалению, Издательство ограничилось редакционным предисловием самого общего характера (содержащим к тому же фактические неточности) да несколькими сносками, оставив без разъяснения целый ряд явлений и понятий, В результате чтение книги граничит порою с разгадыванием ребуса.
Вот, например, начало второй главы: «В 1790 году, с появлением «Эль Папель периодико», местная буржуазия – владельцы сахарных плантаций и заводов по переработке сахара, занявшие положение тех скотоводов, о которых писал Аррате, – заявляет о себе…» (стр. 18). Не знающий испанского языка читатель не может себе уяснить: что такое «Эль Папель периодико» – журнал, газета? Тут же он задается новым вопросом: какие скотоводы имеются в виду и что писал о них Аррате, лишь мельком упомянутый в предыдущей главе? И подобных мест не так уж мало…
Перевод работы местами недопустимо небрежен. Заглавие старинной кубинской поэмы «Espejo de Paciencia» («Зерцало терпения») переведено как «Терпеливое зеркало», а название книги стихов Наполеса Фахардо «Рокот вод Ормиго» – как «Голос муравья» (слово «el Hormigo» – название реки – переводчик принял за «la hormigo» – «муравей»). Едва ли следовало также именовать сонеты поэта Пласидо поэмами (слово «ростам по-испански может означать и «стихотворение»), называть очеркистами писателей-эссеистов Маринельо, Маньяча и других.
Изданием книги Х. А. Портуондо положено начало ознакомлению советских читателей с трудами литературоведов Латинской Америки. Следует пожелать, чтобы опыт этого издания помог в дальнейшем избежать его просчетов.
- К сожалению, в русском переводе этому важному заявлению автора почему-то прядая прямо противоположный смысл: «В настоящей книге, как показывает ее заглавие, изложена история кубинской литературы» (стр. 9).[↩]