№4, 2011/Сравнительная поэтика

«Историческая топика»: раздел риторики или область компаративистики?

Я хотел бы уточнить смысл понятия, которое давно уже вошло в состав компаративистской терминологии. Речь идет о топосе — термине, который в филологии имеет по крайней мере два абсолютно разных понимания: литературоведческое и риторическое. В литературоведение его ввел в 1948 году Эрнст Роберт Курциус. Топос в его понимании — словесное «клише», общие и безличные «схемы мысли и выражения», которые имеют межвременной и межкультурный характер. Топосам, в трактовке Курциуса, нет дела до национальных различий, нет дела до различий жанровых, нет дела и до всяких «-измов»: классицизма, романтизма и т. д. Так, топос «мира как театра» (theatrum mundi) обнаруживается Курциусом в античности (у Платона), в Средневековье (у Джона Солсберийского), в эпоху Ренессанса и новое время — у Лютера, Ронсара, Шекспира, Кальдерона — и даже в начале XX века — у Гуго фон Гофмансталя1. Итак, исторический диапазон бытования топоса — от античности до XX века; диапазон жанровый — от эпиграммы до драмы (правда, с преобладанием последней), национальный диапазон — от Греции, через Испанию, Францию, Германию, до туманного Альбиона.

Перенос сопоставительного анализа на уровень топосов, как видим, открывает новые просторы для компаративиста. Но что это за уровень? Курциусу представляется, что он открыл особый имперсональный пласт словесной реальности, который лежит ниже личных стилей, ниже всех принятых разделений европейской литературы — разделений на эпохи, стили, направления. Вот некоторые его определения из работы «К понятию исторической топики» (1938-1949): «топос — нечто анонимное <…> Ему <…> присуще временное и пространственное всеприсутствие… В этом внеличностном стилевом элементе мы касаемся такого пласта исторической жизни, который лежит глубже, чем уровень индивидуального изобретения» 2.

Пространственная метафора «пласта» — скрытого, лежащего ниже обозримой словесной реальности, — значима: Курциусу представляется, что он нисходит в ту глубину словесности, где европейская литература обнаруживает свое единство. Вместе с тем это уровень, так сказать, «малых величин», литературных микрочастиц — недаром Курциус называет свой метод «техникой филологического микроскопирования» 3.

Итак, топос у Курциуса — клише или схема мысли и выражения. Определение топоса соединяет мысль и выражение: значит, предполагается, что топос имеет некую содержательную константу, но также сохраняет устойчивость на уровне выражения, даже при переводе, при переходе из одной литературы в другую. В уже посткурциусовской немецкой традиции принято связывать топос не только с определенным смыслом, но и с конкретным словесным воплощением: в нем должно сохраняться, при всех его переходах и превращениях, некое ключевое слово, Stichwort.

Понятие топоса — он же топ, общее место, locus communis, — заимствовано Курциусом из риторики. При этом заимствовании Курциус совершает весьма знаменательную терминологическую подмену, на которую я бы и хотел обратить внимание.

Топосы, «места» в риторике являются, по сути, эвристической категорией, орудием нахождения аргументов. Но что такое эти «места»? Разумеется, слово «место» нужно понимать в переносном смысле. Когда Квинтилиан говорит о риторическом locus’е как «месте, где лежат аргументы» (sedes argumentorum) 4, то он имеет в виду «умственное» место — некую общую категорию или ход мысли, которые помогали порождать или находить аргументы. Оратор должен знать места, где лежат аргументы, — точно так же как охотник должен знать, в каком месте ловится та или иная дичь (сравнение Квинтилиана). Набор топосов был пестр: в их качестве могли выступать и общие понятия (место, время, человек), и названия умственных процедур (установление сходства, противоположности, сравнение).

Топосы можно сравнить с папками, где мы храним компьютерные файлы. Однако в «папках»-топосах лежат не файлы, а аргументы. Если оратор защищает женщину, которую обвиняют в грабеже, он может поискать аргументы в месте («папке»), которое называется «a natura hominum», то есть «от человеческой природы», а в этой папке есть подпапка, где хранятся аргументы, связанные с различием полов (locus a sexu). Там он, по Квинтилиану, найдет такой аргумент: «грабеж более свойственно совершать мужчине, а женщине более свойственно отравление» 5. Это и есть, в риторическом понимании, конкретный найденный аргумент, и он, как видим, весьма похож на то, что Курциус считает топосом.

Итак, топос в риторике — общая категория, позволяющая находить конкретные аргументы; топос литературный, топос по Курциусу — и есть конкретный аргумент, а вернее, словесные формулы, возникшие из риторических аргументов. Теперь мы видим, какую подмену понятия совершил Курциус: он перенес название топоса с общего места, где ищут, на то конкретное, что там находят. Проиллюстрируем эту подмену простым примером. Утверждение «все люди смертны» по Курциусу — топос; а для античного оратора это — аргумент, найденный в общем месте «от природы человека».

Правильное риторическое значение термина «топос» Курциус, конечно, прекрасно, знал. Зачем же он произвел эту замену? Думаю, что его очень устраивало уже утвердившееся в европейских культурах внериторическое понимание общего места в смысле common place — некой расхожей банальности, штампа, готовой формулы. В то же время Курциус, называя аргумент топосом, явно стремится как можно скорей уйти от риторики: ведь термин «аргумент» гораздо сильнее и недвусмысленней напоминает о базовом для риторики процессе аргументации, чем термин «топос». А желание уйти от риторики понятно: риторика для Курциуса — не более чем некий резервуар, из которого черпает литература; но литература для него именно там становится самой собой, где прекращается риторика. В сущности, риторика как таковая Курциуса не интересует — и меньше всего его интересует как раз раздел аргументации, из которого он и заимствовал понятие топоса. Указатель терминов к его книге показывает, что термин argumentatio появляется в ней всего лишь один раз.

В этом парадокс всей теории Курциуса: заимствуя свое ключевое понятие из риторики, он обрубает все его связи с этой наукой, по сути отбрасывает риторику как таковую, в том числе и категорию аргументации, которой топос подчинен. Проиллюстрируем этот парадокс аналогией: представим себе гипотетического литературоведа, который создал некое учение о мотивах как элементах действия, но игнорирует при этом понятие сюжета. Такая картина едва ли не абсурдна, поскольку понятно, что мотив невозможно определить вне его соотнесенности с «вышестоящим» понятием — сюжетом.

Между тем нечто весьма похожее произошло с топосом в концепции Курциуса. Даже если мы примем его терминологию и будем понимать топос так, как его понимает Курциус, — как искомый аргумент, а не место, где ищут аргументы, — мы все равно будем вынуждены констатировать, что топос искусственно отделен от системы, в которой он, собственно, и обретает свою сущность, — от системы аргументации. Повторюсь: это все равно что абсолютизировать понятие мотива, полностью отбросив понятие сюжета. А именно так обошелся Курциус с топосом.

Свою сущность топос получает лишь как элемент в системе риторического убеждения. Вне этой системы он немедленно становится чем-то крайне неопределенным. Хотя термин, без сомнения, вошел в самый широкий оборот, на туманность определения, данного Курциусом, жалуются многие исследователи. Соответственно, и границы понятия топоса в современных работах предстают более чем туманными: он — то ли устойчивый образ, то ли словесная формула, то ли мотив, с которым топос сближается, по справедливому замечанию С. Неклюдова, «вплоть до полного неразграничения» ## Неклюдов С. Ю. Мотив и текст // Язык культуры: семантика и грамматика.

  1. ] Curtius E. R. Europbische Literatur und Lateinisches Mittelalter. 8 Aufl. Bern; Mtnchen: Francke, 1973.[]
  2. Curtius E. R. Zum Begriff einer historischen Topik (1938-1949) // Toposforschung. Eine Dokumentation / Hrsg. von P. Jehn. Frankfurt a. M.: Athenbum Verlag, 1972. S. 14.[]
  3. Curtius E. R. Europbische Literatur und Lateinisches Mittelalter. S. 235.[]
  4. Quintilianus. Institutio oratoria. V, 10, 20.[]
  5. Institutio oratoria. V, 10, 25.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 2011

Цитировать

Махов, А.Е. «Историческая топика»: раздел риторики или область компаративистики? / А.Е. Махов // Вопросы литературы. - 2011 - №4. - C. 275-289
Копировать