Инженерка человеческих душ. Анна Козлова

«Новый реализм» канул в историю, а новые реалисты остались. И каждый пошел своим путем. Роман Сенчин стал «нормальным реалистом» (авторское самоопределение [Сенчин 2020]). Дмитрий Данилов тяготеет к поэтике модернизма, продолжая линию «другой прозы» [Гулин 2011] А. Гаврилова. Андрей Рубанов экспериментирует с жанрами, проверяя их на укус. А «лидер ультрашоковой литературы» [Бойко 2006] Анна Козлова оказалась наследницей Достоевского и Чехова, взяв от первого обморочно-глубокое погружение в глубину людских душ и натуралистичность деталей человеческого общежития, подмеченную Страховым («…его тянуло к пакостям, и он хвалился ими»¹), а от второго — трансцендентный образ положительного героя: в тексте его нет, а в авторском видении — есть. Легко писать чернуху, пучок за пятачок. Трудно — прозу о человеке, когда положительного героя не видишь, а в человека веришь.

Козлова продолжает линию автопсихологической прозы, в русской литературе восходящую к Э. Лимонову. Сейчас этот метод стал модным и стоптался до мышей, до блогерства и «актуальной повестки». А в начале нулевых, когда Козлова начинала, ей всерьез доставалось за жесткую правду деталей и языка. Интересно, куда те критики-ревнители делись? Вымерли за десять лет? Иначе как объяснить, что, к примеру, потуги травмоговорения О. Васякиной считаются актуальной литературой, а действительно больные, живые образы Козловой называли угаром и чернухой?

Оксана Васякина, лауреат премии «Лицей» — 2019, — если кто не знает, это поэзия: «…теткин сожитель на моих глазах выволок ее на лестничную клетку и прыгал на ее голове в ботинках пока та не потеряла сознание / сожитель моей матери избивал ее каждый месяц она ходила на работу с синяками…» [Два… 2017].

То, за что не принимали в нулевые тексты Козловой, теперь стало общим местом. Жестокость, насилие, травмоговорение. Изображение половых органов. Мат. Но теперь это не ради эквивалентности художественной задаче, а ради актуальной повестки — я тоже, я об этом, я так могу!

Мода — она и есть мода. Козлова заранее предсказала: «Кстати, вслед за сиськами по логике вещей должна появиться мода на силиконовые губы» («Всё, что вы хотели, но боялись поджечь», 2011). А сама пошла дальше. Меня двадцать пять лет ругали, я привык, говорит Роман Сенчин и продолжает писать, и все лучше и лучше. И Анна Козлова привыкла — говорить правду. В 2018 году она вышла на сцену «Нацбеста» и сказала литературному сообществу, помешавшемуся в тот год на А. Старобинец и А. Сальникове, что «Посмотри на него» и «Петровы в гриппе» — человеконенавистнические книги. Знала, какой будет реакция? Да, и не ошиблась. Была права? Да. Герой Сальникова ненавидит себя, героиня Старобинец — других, это близкие состояния, Герман Гессе об этом еще в «Степном волке» писал.

Так что мужества Козловой не занимать. И нужно оно ей для того, чтобы вплотную подойти к главной проблеме нашего времени, увидеть ее во всей ее мерзости, погрузить руки в ее чавкающую плоть и, чувствуя отвращение, не отступать, пока не поймешь — откуда она взялась и что с ней делать.

Это не политическая проблема — либеральные ценности и путин-уходи. «Политика — это наименее существенная и наименее ценная сторона жизни», — говорит Козлова еще в романе «Люди с чистой совестью» (2008). Действительно, социально-политический уровень в настоящем произведении — уровень внешний. Экономика, кстати, интереснее. Но Козлова и ею не занимается. Она идет глубже, к экзистенции современного человека, воспитанного в нелюбви, и к поиску ответа на вопрос: как с такими вводными стать счастливым? Большинство пребывает в уверенности, что до счастья им не хватает денег, квартиры, карьеры, признания — список можно продолжать. А если ты выросла внутри Садового кольца, живешь внутри Садового кольца, славна поколениями своих предков и мужья у тебя — и первый, и второй — знаменитые и славные, тогда, значит, ты обязана быть счастливой? Почему же это не так?

Потому что ерунда это все, радужная оболочка иллюзий. Правда жизни в том, что родители развелись, и ни до этого знаменательного события, ни после не принимали тебя такой, какая ты есть. Правда в том, что ты осталась одна с отцом, как взрослая, хотя была маленькая. А в голове у тебя осталась мать, которая говорила, какой ты «должна» быть. И ты очень старалась быть «хорошей». Но тщетно. Любить тебя от этого не стали.

Из золотого детства ты вынесла:

– тотальное одиночество;

– опыт нелюбви, организовавший твой мир (другого опыта нет, и другой мир взять неоткуда);

– ненависть к своему телу (ну не к себе же ведь, да?). И отношение к телу как к инструменту, нужному для того, чтобы… заслужить любовь.

Заслужить! Ибо воспитали тебя в системе оценок. За просто так не любили. Поощряли, когда «хорошая». И ты внутреннее уверилась, что сама по себе любви недостойна и обязана ее заработать. Секс, например, — возможность заслужить любовь мужчины. А если мужчина сам обратил на тебя внимание — значит, тебе поставили хорошую оценку незаслуженно, и надо ее отработать: «Если какой угодно мужчина, какой угодно внешности, финансового положения и возраста даст мне понять, что я ему, типа, небезразлична, это конец. Я буду чувствовать вину за то, что не отдалась ему сразу же после признания, и ничего не могу с этим поделать», — говорит героиня «Всего, что вы хотели, но боялись поджечь», и, честное слово, кажется, будто ее устами говорит сама Анна Козлова…

То, что девочка живет внутри Садового кольца, совершенно ничего не меняет. Это, пожалуй, даже труднее — отыскать сердце тьмы среди лакшери-плоти и выставить его, корчащееся от ужаса, на всеобщее обозрение. Оттого ранняя проза Козловой и ультрашоковая, что взрывает этот мир изнутри: «Общество смелых» (2005), «Превед победителю» (2006), «Люди с чистой совестью» (2008), «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» (2011)…

В романе «Превед победителю» Козлова противопоставляет гламуру литературной элиты нищего писателя Свечкина из Абакана, за которым очевидно угадывается Роман Сенчин и который полагает, что «люди — не хорошие, не плохие, а просто куски мяса. Наслаждение и боль — вот и все, что нам дается жизнью. Главная же несправедливость заключена в том, что две эти вещи распределены среди людей крайне неравномерно. У Свечкина, к примеру, только тоска и мучения, у других же — секс, хороший алкоголь, машины, деньги».

Этот ранний роман Козловой — картинка, мем, в нем нет внутреннего движения. Его цель — столкнуть миры элиты и лузеров, показав их единую суть: жестокость и животный эгоизм. Недаром жизненную философию Свечкина в следующем романе, «Люди с чистой совестью», озвучит уже герой «верхнего мира», перспективный молодой политик: «Человек просто по природе своей не может быть счастлив, и единственный возможный его удел — сеять вокруг себя катастрофы и страдания, делать существование других таким же невыносимым, как его собственное».

Роман «Люди с чистой совестью» уже не просто манифестирует лицемерие и жесткость людского сообщества (будь то элита или гопота, литературная тусовка или политическая), а показывает героиню, начинающую осознавать себя. Даша, дочка преуспевающего политика и жена политика перспективного, задумывается о себе и о жизни и видит тотальную пустоту снаружи и гниющую рану внутри. Но, обнаружив эту рану, заставляет себя о ней забыть, чтобы быть как все:

Эта рана была как котлован, она гноилась и бурлила. А Даша отдавала команды, чтобы гной и кровь засыпали песком, чтобы строили фундамент, замазывали его цементом, чтобы что-то делали. Даша сжимала зубы и смотрела, как возрастал над котлованом новый дом, даже не дом, скорее, а здание, потому что в доме всегда есть что-то личное.

1. Страхов Н. Н. – Толстому Л. Н. (письмо от 28 ноября 1883 года). Цит. по: [Евграфов 2006].[↩]