Ильф-Петров – сиамские близнецы?
На этот вопрос можно ответить двояко: ДА, БЛИЗНЕЦЫ! Или: НЕТ, НЕ БЛИЗНЕЦЫ!
Поскольку сам вопрос скорее шутливый, чем научный, то шутливым может быть и ответ. Возникла мысль обратиться к рассказу Марка Твена «Сиамские близнецы» и, следуя тексту (с кое-какими купюрами), дублировать его информацией о соавторах.
Текст американского юмориста печатается курсивом. Цитаты из общих и раздельных сочинений Ильфа и Петрова набраны «жирным» шрифтом.
Поводом для рассказа Марка Твена послужила жизнь зна0 менитой пары — сросшихся близнецов0китайцев Чанга и Энга Банкеров (1811—1874), родившихся в Сиаме и получивших прозвище «Сиамских близнецов». Они гастролировали с цирком Барнума по всей Америке и пользовались огромной популярностью.
Maрк Твен: Мне хочется рассказать здесь не только о при- вычках этих необычных созданий, но и о некоторых любопытных подробностях самого различного свойства, имеющих к ним отношение, но редко проникавших в печать, будучи достояни- ем исключительно их частной жизни. Зная близнецов лично, я считаю, что на редкость хорошо подготовился к задаче, которую перед собой поставил.
«ДВОЙНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ» ИЛЬФА-ПЕТРОВА
…Автор родился дважды: в 1897 году и в 1903 году. В первый раз автор родился под видом Ильи Ильфа, а во второй раз — Евгения Петрова. Оба эти события произошли в городе Одессе.
Таким образом, уже с младенческого возраста автор на- чал вести двойную жизнь. В то время, когда одна половина автора барахталась в пеленках, другой уже было шесть лет и она лазила через забор на кладбище, чтобы рвать сирень. Такое двойное существование продолжалось до 1925 года, когда обе половины впервые встретились в Москве.
Илья Ильф родился в семье банковского служащего и в 1913 году окончил техническую школу. С тех пор он последовательно работал в чертежном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе и на фабрике ручных гранат. После этого был статистиком, редактором юмористического журнала «Синдетикон», в котором писал стихи под жен- ским псевдонимом, бухгалтером и членом Президиума Одесского союза поэтов. После подведения баланса выяснилось, что перевес оказался на литературной, а не бухгалтерской деятельности, и в 1923 году И. Ильф приехал в Мо- скву, где и нашел свою, как видно окончательную, профессию — стал литератором, работал в газетах и юмористиче- ских журналах.
Евгений Петров родился в семье преподавателя и в 1920 году окончил классическую гимназию. В том же году сделался корреспондентом Украинского телеграфного агентства. После этого в течение трех лет служил инспектором уголовного розыска. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. В 1923 году Евг. Петров переехал в Москву, где продолжил образо- вание и занялся журналистикой. Работал в газетах и юмористических журналах. Выпустил несколько книжечек юмори- стических рассказов.
После стольких приключений разрозненным частям удалось наконец встретиться. Прямым следствием этого и явился роман «Двенадцать стульев», написанный в 1927 году в Москве.
В таких случаях авторов обычно спрашивают, как это они пишут вдвоем. Интересующимся можем указать на пример певцов, которые поют дуэты и чувствуют себя при этом отлично.
Эту юмористическую автобиографию Ильф-Петров сочинили в самом начале своего творческого содружества. Десять лет их совместной работы принесли читателям два романа, множество рассказов и повестей, фельетонов и очерков, пьес и киносценариев, а также книгу очерков «Одноэтажная Америка».
Природа одарила сиамских близнецов нежными и любящи- ми сердцами, и удивительная преданность связывала их в течение всей долгой, но богатой событиями жизни. Даже детьми они были неразлучны; замечено, что они всегда предпочитали общество друг друга любому другому.
Как случилось, что мы с Ильфом стали писать вдвоем? Назвать это случайностью было бы слишком просто. Ильфа нет, и я никогда не узнаю, что думал он, когда мы начинали работать вместе. Я же испытывал по отношению к нему чувство огромного уважения, а иногда даже восхищения. Я был моложе его на пять лет, и, хотя он был очень застенчив, писал мало и никогда не показывал написанного, я готов был признать его своим мэтром. Его литературный вкус казался мне в то время безукоризненным, а смелость его мнений приводила меня в восторг.
Почти постоянно они играли вместе, и мать их так при- выкла к этой особенности, что, если им случалось куда-нибудь запропаститься, она обычно искала только одного из них, уверенная, что тут же рядом окажется и брат <…> Разве это не убийственный упрек нашей хваленой цивилизации с ее ссорами, разногласиями и враждой между братьями?
Почти постоянно Ильф-Петров трудились вместе, и редакторы газеты или журнала, где они работали, так привыкли к этой особенности, что, если им случалось ненадолго исчезнуть из поля зрения, обычно разыскивали только одного из них, зная, что тут же рядом окажется и другой.
Я вспоминаю, что вначале, когда мы стали писать вме- сте, мы не только сочиняли каждое слово, сидя рядом или друг против друга за столом (это было вроде двух пиани- стов, исполняющих пьесу на двух роялях), но писали вместе даже деловые письма и вместе ходили по редакциям и изда- тельствам.
Все «мы» да «мы». Мы сказали, подумали мы. В общем, у нас болела голова.
Многие, наконец, поняли, что ум — хорошо, а два все-та- ки лучше.
Обратите внимание на то, что сохранившиеся записные книжки Петрова очень похожи на ильфовские.
Как и все люди, близнецы не всегда пребывали в совершен- ном согласии, но узы, связывающие их, не позволяли братьям разойтись и поселиться порознь.
Как и все люди, Ильф-Петров не всегда пребывали в совершенном согласии, но узы, связывающие их, не позволяли им разойтись.
…Сочинять вдвоем было не вдвое легче, как это могло бы показаться в результате простого арифметического сложения, а в десять раз труднее. Это было не простое сложе- ние сил, а непрерывная борьба двух сил, борьба изнурительная и в то же время плодотворная. Мы отдавали друг другу весь свой жизненный опыт, свой литературный вкус, весь запас мыслей и наблюдений. Но отдавали с борьбой. В этой борьбе жизненный опыт подвергался сомнению. Литературный вкус иногда осмеивался, мысли признавались глупыми, а наблюдения поверхностными. Мы беспрерывно подвергали друг друга жесточайшей критике, тем более обидной, что преподносилась она в юмористической форме. За письмен- ным столом мы забывали о жалости.
Как же вы все-таки пишете вдвоем?
Так вот все-таки и пишем, препираясь друг с другом по поводу каждой мысли, слова и даже расстановки знаков препинания.
Они и жили-то под одной крышей, и все считали, что с самого рождения они не провели врозь ни одной ночи. Как неизбежно привычки целой жизни становятся нашей второй нату- рой!
В Москве они жили рядом — если не в одном доме, то неподалеку, и все знали, что они встречаются каждое утро, чтобы начинать или продолжать работу. Как неизбежно привыч0 ки целой жизни становятся нашей второй натурой!
Мы вместе поднимались в лифте. Ильф жил на четвер- том этаже, я — на пятом, как раз над ним. Мы прощались и говорили:
Так завтра в десять?
Давайте лучше в одиннадцать.
Я к вам или вы ко мне?
Давайте лучше вы ко мне.
Так, значит, в одиннадцать.
Покойной ночи, Женя.
До завтра, Илюша.
Железная дверь лифта тяжело, с дрожанием закрыва- лась, тряслась металлическая сетка. Я слышал, как Ильф звонил у своей двери. Лифт со скрипом поднимался еще на один этаж. Я выходил на площадку и слышал, как внизу хло- пала дверь.
Так было почти каждый день, потому что писатель дол- жен писать, и мы с Ильфом встречались каждый день и пи- сали.
Близнецы всегда ложатся спать в одно время, но Чанг обычно просыпается часом раньше брата. С обоюдного согласия Чанг занимается домашней работой, а Энг бегает по де- лам. Это оттого, что Энг любит пройтись, Чанг же привык к сидячему образу жизни. Однако Чанг всегда присоединяется к брату.
С обоюдного согласия Петров бегает по литературным де0 лам и занимается «оргвопросами», а Ильф больше сидит дома или гуляет. Потом он приучил к прогулкам и своего друга, и они вместе бродили по городу, чтобы «думать и разговаривать».
КАК ЖЕ ВЫ ПИШЕТЕ ВДВОЕМ?
—Как мы пишем вдвоем? Да так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтобы не украли знакомые.
Но это ответ «в плане юмора». А в действительности…
Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных националь- ностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой — еврей (загадочная еврейская душа).
Итак, работать нам трудно.
Труднее всего добиться того гармонического момента, когда оба автора усаживаются наконец за письменный стол. Казалось бы, все хорошо: стол накрыт газетой, чтобы не пачкать скатерти, чернильница полна до краев, за стеной од- ним пальцем выстукивают на рояле «О, эти черные…», голубь смотрит в окно, повестки на разные заседания разорваны и выброшены. Одним словом, все в порядке, сиди и сочиняй. Но тут начинается.
Тогда как один из авторов полон творческой бодрости и горит желанием подарить человечеству новое художественное произведение, как говорится, широкое полотно, другой (о загадочная славянская душа!) лежит на диване, задрав ножки, и читает историю морских сражений. При этом он заявляет, что тяжело (по всей вероятности, смертельно) бо- лен. Бывает и иначе.
Славянская душа вдруг подымается с одра болезни и го- ворит, что никогда еще не чувствовала в себе такого творческого подъема. Она готова работать всю ночь напролет. Пусть звонит телефон — не отвечать, пусть ломятся в дверь гости — вон! Писать, только писать. Будем прилежны и пыл- ки, будем бережно обращаться с подлежащим, будем леле- ять сказуемое, будем нежны к людям и строги к себе.
Но другой соавтор (о загадочная еврейская душа!) работать не хочет, не может. У него, видите ли, нет сейчас вдохновения. Надо подождать. И вообще он хочет ехать на Дальний Восток с целью расширения своих горизонтов.
Пока убедишь его не делать этого поспешного шага, про- ходит несколько дней. Трудно, очень трудно.
Один — здоров, другой — болен. Больной выздоровел, здоровый ушел в театр. Здоровый вернулся из театра, а больной, оказывается, устроил небольшой разворот для друзей, холодный бал с закусочкой а-ля фуршет. Но вот на- конец прием окончился и можно было бы приступить к работе. Но тут у здорового вырвали зуб, и он сделался больным. При этом он так неистово страдает, будто у него вырвали не зуб, а ногу. Это не мешает ему, однако, дочитывать историю морских сражений.
Совершенно непонятно, как это мы пишем вдвоем.
Как мы пишем вдвоем? Вот как мы пишем вдвоем: «Был летний (зимний) день (вечер), когда молодой (уже немолодой) человек (-ая девушка) в светлой (темной) фетровой шляпе (шляпке) проходил (проезжала) по шумной (тихой) Мясницкой улице (Большой Ордынке)». Все-таки догово- риться можно.
Энг — баптист, а Чанг — католик, тем не менее, чтобы сделать Энгу приятное, он согласился креститься вместе с ним…
Как уже говорилось, «разрозненные части» писателя Ильф-Петрова родились в Одессе. Будущий Ильф — на Старопортофранковской, 137; будущий Петров (Евгений Катаев) — на Базарной улице, 4. Несколько лет назад реклама агентства по недвижимости в одесской газетке «Маклер» утверждала, что на Базарной улице «в свое время проживали дедушка (по материнской линии) В. И. Ленина Самуил Бланк, братья Катаевы, а в храме Богородицы Всех Скорбящих крестили Ильфа и Петрова»!
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 2010