№8, 1969/Обзоры и рецензии

«…И над каждой строкой без конца…»

Сергей Есенин, Собр. соч. в 5-ти томах, «Художественная литература», М. 1866 – 1968.

С выходом последнего, пятого тома Собрания сочинений Есенина читатель получил наиболее полные, научно прокомментированные тексты произведений поэта. И хотя полумиллионный тираж издания рассчитан на массового читателя, значение пятитомника далеко выходит за рамки простого популяризирования поэтического наследия Есенина. Ни один исследователь поэзии Есенина не может пройти мимо этого издания, ставшего определенным этапом в осмыслении поэтического, литературно-критического и эпистолярного наследия Есенина.

Составители проведи большую работу по комментированию и установлению дат создания и опубликования ряда стихотворений и поэм.

Издание знакомит читателя в известной мере и с творческой историей есенинских произведений, приводя некоторые разночтения и варианты отдельных строк по рукописям и ранним публикациям.

Собрание включает все наиболее важные публикации есенинских стихов и писем, появившихся в периодической печати после выхода в свет первого пятитомного издания. Среди них – письма А. Луначарскому, А, Берзинь, М. Мурашову, Н. Ливкину, содержащие факты, важные для понимания творческого пути Есенина, рукописная книга поэта «Больные думы».

Интересна публикация полного текста «Устава Ассоциации Вольнодумцев в Москве», воспроизводимого по подлиннику, и другие материалы.

В научном издании литературного текста главную ценность представляет его подлинность и полнота. При этом первостепенное значение имеет определение основного канонического текста, которое требует обязательного изучения рукописей и всех публикаций. С этой проблемой встретились и составители Собрания сочинений Есенина. Стихи и поэмы воспроизводятся ими по наборному экземпляру первых трех томов «Собрания стихотворений», подготовленных поэтом в 1925 году. Произведения, не включенные в это собрание, печатаются по последнему опубликованному Есениным варианту. Стихи, не изданные при его жизни, даются по автографам.

Такой принцип публикации, учитывающий последнюю авторскую волю, нам представляется верным. Подчеркнуть это тем более уместно, что в последнее время высказывалась мысль, будто наборный экземпляр несет на себе следы не только авторской, но и редакционной правки и якобы все еще остается невыясненным, кому же принадлежала инициатива правки – Есенину или редактору издания.

Ближайшим основанием для подобного сомнения послужила строка «Вечер черные брови насопил», где «насопил» рассматривается как искажение литературного «насупил» и его употребление объясняется необходимостью рифмы с глаголом «пропил». При этом утверждается, будто «насопить» в значении «нахмурить, наморщить», как его употребил Есенин, нет ни в литературном русском языке, ни в числе диалектизмов, бытующих в Рязанском краю1.

Но слово это у Есенина несет иную смысловую нагрузку. В стихотворении лирический герой прощается с настроением отчаяния и тоски. «Насопленный» вечер с храпом лошадей и пугаю щей чернотой («Вечер черные брови насопил. Чьи-то кони стоят у двора… Не храпи, запоздалая тройка!..» – 2, 143), вырастает в символ всего, что остается позади.

Для выражения этого настроения Есенин нашел в русском языке точное, емкое слово (в «Толковом словаре» Вл. Даля читаем: «Насоп м. сап, заразительный и изнурительный злой конский насморк»), образовав от него глагол.

На возможное возражение, что «пасопить» не употребляется со словом брови, заметим, что тогда и в последнем своем стихотворении Есенин должен был бы сказать «не хмурь бровей», но допустил явное «несоответствие» – «не печаль бровей».

К тому же «насопил» появилось не в наборном экземпляре. Так оно написано в сохранившемся автографе, в первой журнальной публикации и в прижизненном сборнике «Москва кабацкая», корректуру которого держал Есенин. Форма «насупил» встречается в единственном сборнике «Стихи» (изд. «Круг», 1924), который вышел в свет без просмотра Есенина и вызвал у него чувство горечи и досады. «Я совершенно не ожидал, чтобы книжку выпустили с такими грубыми ошибками и ужасными пропусками», – писал он Г. Бениславской 17 декабря 1924 года (5, 145).

Воспроизведя стихотворение по наборному экземпляру, составители в данном случае поступили правильно, и тем более досадно, что в других случаях они без каких бы то ни было объяснений возвращаются к отвергнутым самим поэтом вариантам.

Так, в стихотворении «Годы молодые…» в наборном экземпляре строка читается: «Едем. Кони. Кони. Снег. Проезжаем рощу», а в пятитомнике воспроизведено: «Едем… кони… сани… снег… проезжаем рощу» (3, 7).

Тщательная проверка всех авторских вариантов и разночтений позволила бы составителям избежать подобной непоследовательности.

К сожалению, разночтения и варианты приводятся в ряде случаев без четко продуманного принципа. К одним произведениям даны все или почти все разночтения, к другим не дано даже основных, несущих большую смысловую нагрузку и важных для понимания истории рукописи.

Так, в поэме «Русь» составители указали лишь одно разночтение, опустив два других, не менее важных.

В комментариях к стихотворению «Пойду в скуфье смиренным иноком…» отмечено, что оно «после первой публикации подвергалось значительной авторской переработке (в последней редакции, напечатанной в 1922 году, двенадцать новых строк)» (1, 363). Но из ранней редакции воспроизведены всего лишь две строки.

В стихотворении «Микола» в первой газетной публикации строки 51 – 52 читались так:

Помолись с ним о победах

И за кроткий их уют, –

но уже в «Радунице» (1916) эти строки поэт исправил:

Помолись с ним о победах

И за нищий их уют.

В таком виде воспроизведены они в Собрании сочинений. Однако об авторской правке составители вовсе не упомянули.

В комментарии к «Ключам Марии», одном из лучших и обстоятельных, приведен лишь один зачеркнутый поэтом абзац, но в рукописи таких зачеркиваний двадцать шесть. Кроме того, в автографе есть слова, вовсе не зачеркнутые автором, но не включенные в печатный текст, о чем в комментариях не упомянуто.

Фраза «Нашим подголоскам: Маяковскому, Бурлюку и другим…» (4, 196) в автографе читается так: «Нашим подголоскам Шершеневичу, Маяковскому, Бурлюку и другим…» 2

В Собрании сочинений печатается: «Наше современное поколение не имеет представления об этих образах» (4, 194), а в автографе: «Наше современное поколение не имеет представления о тайне образов» 3.

В Собрании сочинений: «Он (футуризм. – В. В.) не нашел в воздухе воды не только озера, но даже маленькой лужицы» (4, 196), а в автографе: «Он не нашел в воздухе не только озера, но даже маленькой лужицы». Слово «воды» зачеркнуто Есениным4.

Автограф «Железного Миргорода», правда, ставший известным уже после выхода в свет пятитомника, имеет девять значительных по размеру и весьма существенных по смыслу абзацев, не включенных в газетную публикацию. К тому же в опубликованном тексте рукописи ряд мест подвергался правке5. Чтобы определить канонический текст этих статей, необходимо установить, в какой мере сам Есенин участвовал в редактировании текста.

Некоторые стихи и поэмы Есенина публикуются с пропуском отдельных строк. При этом, вопреки общепринятому правилу, в авторском тексте они не отмечены точками в угловых скобках.

В поэме «Анна Снегина» (3, 281) строка читается: – Нет тот ли, поэт?», а в рукописи «Анны Снегиной»: «- Не тот ли, поэт?»

Этот ляпсус можно бы оставить без внимания, если бы он не повторял опечатку, вкравшуюся в первое пятитомное Собрание сочинений поэта. С нарушением авторского написания печатается и строфа из стихотворения «Письмо к женщине»:

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстояньЕ.

Когда кипит морская гладь,

Корабль в плачевном состояньЕ.

Такое написание впервые появилось в двухтомнике, подготовленном К. Зелинским и П. Чагиным в 1955 году, а оттуда перекочевало и в пятитомник. Имеются ошибки и в передаче текстов писем. Так, в письме, помещенном под N 13, читаем: «…а заря еще не брезжит, но всегда перед этим или после этого угасания владычества ночи, всегда бывает так» (5, 47). Между тем в автографе эта строка читается: «…а заря еще не брезжит, но ведь перед этим» 6 и т. д. (курсив мой. – В. В.).

В автографе письма Есенина Дееву-Хомяковскому (февраль, 1915) написано: «Номер с моим стихотв. или рассказами перешлите по адресу» 7. А в пятом томе воспроизводится: «Номер с моим стихотворением или рассказом…» (5, 52).

Имеются и другие небрежности и поточности в передаче текста есенинских произведений. В будущих публикациях их следует устранить.

Первостепенную важность для научного изучения творческого пути поэта имеет правильная датировка произведений. Без этого нельзя попять его идейно-творческую эволюцию. Составители пишут, что ими «уточнены даты написания большинства ранних стихотворений поэта. Однако часть датировок все еще остается приблизительной» (1, 341). Отдавая должное проделанной работе, заметим, что время создания ряда стихотворений (и не только ранних), поэм, драматических произведений, статей, заметок и писем С. Есенина указано неверно.

Датировка стихов по наборному экземпляру не может быть признана достаточно убедительной прежде всего потому, что Есенин уточнял даты написания этих стихов спустя 12 – 14 лет после их создания, то есть по памяти, не пользуясь никакими документальными материалами. В таких условиях датировка могла быть только приблизительной. В самом деле, мог ли Есенин правильно помнить даты написания ранних стихотворений, если он точно не помнил даже время выхода в свет своего первого поэтического сборника «Радуница»? Сборник вышел в феврале 1916 года, а поэт настойчиво утверждал, что он вышел в ноябре 1915 года. К тому же, если учесть ту придирчивую тщательность, с которой Есенин работал над стихами, постоянно улучшая их и совершенствуя (даже раннее, никогда не печатавшееся поэтом стихотворение «И. Д. Рудинскому» имеет два авторских варианта, и оба они дошли до нас), то никак нельзя утверждать, что стихи, опубликованные Есениным в 1914 – 1916 годах и тем более продиктованные в 1925, и есть те самые первоначальные варианты, которые были созданы им в период учебы в спас-клепиковской второклассной учительской школе в 1910 – 1912 годах.

Заметим, что автор вступительной статьи к пятитомнику безусловно прав в предположении, что стихи, обозначенные Есениным 1910 – 1911 годами, но напечатанные гораздо позже, относятся к более поздним годам. Но это предположение не стало ни принципом датировки ранних стихов в собрании, ни одной из предпосылок в воссоздании творческого пути поэта.

Так, К. Зелинский утверждает, что уже в 1914 году «далеко не лучшие свои вещи» Есенин печатал только потому, что приноравливался к уровню тех московских журналов, в которых тогда начал публиковаться (1, 11).

Неправильная датировка ранних стихов Есенина послужила основанием и для других встречающихся в литературе утверждений, будто слабые, подражательные стихи Есенин создавал в «одно и то же время с вполне зрелыми». Причем об этом говорится как об интересной особенности Есенина и на этой основе строятся концепции.

Умозаключения критиков покоятся на том, что они сравнивают стихи, публиковавшиеся Есениным в 1914 году, со стихами, которые сам поэт позднее датировал 1914 годом и более ранними годами, но публиковал значительно позднее, нередко исправляя их не только стилистически, но и придавая им новый смысл. Так, если в первом варианте стихотворения «Пойду в скуфье смиренным иноком…» лирический герой, светлый инок, «вкусив бесплотного причастья», идет к монастырю, то в авторском варианте 1922 года герой преобразился в белобрысого босяка и идет уже не к монастырю, а туда, «где льется по раввинам березовое молоко». Поэт создал, по сути дела, новое стихотворение с новой идейно-образной системой. И разве справедливо ставить под ним 1914 год?

В других случаях, не располагая ранними автографами, мы не можем установить, что именно и как было исправлено автором, но то, что юношеские стихи могли подвергаться позднейшей авторской правке и, может быть, даже созданы автором в более позднее время, вряд ли вызывает сомнения. Во всяком случае, необходимо учитывать возможность позднейшей авторской переработки ранних стихов. В тех случаях, когда у пас нет бесспорных данных о времени создания стихотворения и мы не располагаем его первоначальным авторским текстом, дату первой авторской публикации надо рассматривать как наиболее правильную и достоверную.

Стихи, имеющие опубликованные варианты, следует помещать по дате последней авторской переработки, приведя в комментариях разночтения раннего варианта.

Выделив в первом томе раздел «Юношеские стихи», но сохранив в основном корпусе стихи, позднее отнесенные Есениным к тем же годам, составители впали в противоречие, на которое уже было обращено внимание в печати. «Теперь получается, что еще до «юношеских» стихотворений, в 1910 году и в те же 1911 – 1913 годы, Есенин писал зрелые, «не юношеские» произведения» 8.

Это противоречие становится особенно явственным после того, как стала известна книга поэта «Больные думы».

При первом же чтении «Больных дум»»перед читателем встает загадка: как мог Есенин спустя два года после великолепных миниатюр, как, например, «Выткался на озере алый свет зари» (1910), «Сыплет черемуха снегом», «Дымом половодье» (1910), написать стихотворение «Вьюга на 26 апреля 1912 года»?» 9.»Совершенно необъяснимо, – продолжает тот же рецензент, – почему Есенин, составляя свои ранние рукописные сборники стихов, браковал отличные стихотворения и затем, явившись в столицу, предложил редакциям «Березу», «Порошу», «Кузнеца», а стихотворение «Выткался на озере алый свет зари» и другие опубликовал в 1915, 1916 году. Вряд ли могли в редакциях предпочесть более слабые вещи!» 10

Но подобно тому, » как в ранних произведениях Чехова нет и не может быть хронологического порядка, ибо некоторые из произведений, написанных в начале 80-х годов, писатель заново переписал в конце 90-х годов, «подчинив их своей позднейшей эстетике», о чем справедливо писал К. Чуковский в статье «Как же издавать Чехова?» 11, так и произведения Есенина, впоследствии переработанные, не могут стоять в одном ряду с ранними стихами.

Даты ряда стихотворений требуют дальнейшего уточнения. Так, стихотворение «Микола» составители датируют 1913 – 1914 годами на том лишь основании, что в наборном экземпляре оно датировано поэтом 1913 годом, а в одном из экземпляров «Радуницы», по свидетельству Толстой-Есениной, – августом 1914 года.

Но при внимательном прочтении этого стихотворения убеждаешься, что оно никак не могло быть написано в 1913 году. Строки:

«О мой верный раб, Микола,

Обойди ты русский край.

 

Защити там в черных бедах

Скорбью вытерзанный люд.

Помолись с ним о победах

И за кроткий их уют», –

исключают датировку стихотворения 1913 годом, ибо Россия вступила в первую мировую войну, как известно, лишь в августе 1914 года. Но стихотворение это не могло быть написано и в начале войны, когда русские войска одерживали победы и в откликах Есенина на войну преобладали мажорные тона («Удалец», «Бельгия», «Богатырский посвист», «Греция», «Польша»). В дальнейшем, примерно с середины 1915 года, в стихах Есенина появляются сосредоточенность, сдержанная скорбь и глубокое сочувствие к страданиям простых людей.

Впервые стихотворение «Микола» было напечатано в «Биржевых ведомостях» 25 августа 1915 года. Видимо, примерно в это время оно и было написано.

Имеются ошибки и в датировке литературно-критических статей и заметок. Так, рукопись под условным названием «О пролетарских писателях» датируется 1918 годом, временем выхода в свет сборников, анализ которых содержится в статье. Но приведенные соображения дают основание утверждать лишь, что статья эта не могла появиться в свет ранее 1918 года. К тому же составитель не обратил внимания на то, что в словах: «Тот, кто чувствует, что где-то есть Америка, и только лишь чувствует, не стараясь и не зная, с каких сторон опустить на нее свои стопы, еще далек от тени Колумба» (4, 217), содержится оценка стихотворения Вл. Кириллова «Колумб», впервые опубликованного в 1919 году в журнале «Мир и человек», издававшемся Колпинским Пролеткультом.

Следовательно, эту заметку необходимо условно датировать не ранее января 1919 года. Ошибочно датировав эту статью, составитель пришел к неверному заключению, будто «интерес Есенина к литераторам Пролеткульта» совпадает по времени с резкими оценками, которые поэт «давал в «Ключах Марии» некоторым теоретическим лозунгам Пролеткульта» (4, 309), и если следовать логике составителя, Есенин в одно и то же время резко критиковал теоретические лозунги Пролеткульта и сближался с «группой писателей-пролеткультовцев» (4, 308).

Другая рукопись («О советских писателях») датируется 1922 годом по содержанию: «Судя по упоминанию об отзывах американских журналистов, заметка написана после возвращения Есенина из-за границы» (4, 310). Но ведь из-за границы Есенин возвратился в августе 1923 года, и уже по одному этому заметку следует датировать «не ранее августа 1923 года». Одну из недатированных записок Есенина Мурашову составитель относит к апрелю 1916 года без каких бы то ни было ссылок и объяснений. Ныне в литературе установлена ее точная дата – 27 апреля 1916 года12.

Письмо Есенина Иванову-разумнику датируется январем 1918 года на том лишь основании, что в нем упоминается сборник «Скифы», N 2, вышедший в декабре 1917 года (5, 264). Но подобная аргументация неубедительна. Упоминание сборника дает лишь право утверждать, что письмо это написано не ранее декабря 1917 года. Между тем в том же томе опубликовано другое письмо Есенина к Иванову-Разумнику, с точной датой 30 сентября 1918 года (5, 268), установленной по почтовому штемпелю. Сопоставление содержания этих писем убеждает, что письмо, датированное январем 1918 года, могло быть написано только после письма от 30 сентября 1918 года.

В самом деле: в письме с датой 30 сентября 1918 года Есенин справляется о возможности издать книгу стихов в Петербурге. Комментаторы отмечают, что «речь идет, вероятно, о книге Есенина «Преображение», которую он подготовил за время своей поездки в Константинове летом 1918 года» (5, 268).

В письме, условно датируемом январем 1918 года, Есенин пишет: «И «Преображение» мое, посвященное Вам, поэтому будет напечатано в другом месте» (5, 78).

Но ведь если в сентябре 1918 года Есенин еще только просил Иванова-Разумника об издании «Преображения», то в январе того же года, то есть за девять месяцев до этого, он никак не мог отказываться от помощи Иванова-Разумника в публикации этого сборника.

Далее, в письме от 30 сентября 1918 года Есенин просит Иванова-Разумника кланяться Клюеву, а в письме от января 1918 года отзывается о нем как о человеке, сделавшемся в последнее время его врагом, и дает резко отрицательную характеристику его поэзии.

Все эти несообразности пропадают, как только мы поместим письмо с условной и неверной датой «январь 1918 года» после письма с точной датой «30 сентября 1918 года».

Из кратких комментариев читатель узнает немало новых сведений об истории публикации некоторых циклов стихов, об отношении современной поэту критики к некоторым его произведениям, находит объяснение и истолкование отдельных мыслей и образов поэта-

В стихах Есенина дореволюционного периода и первых революционных лет, как известно, значительное место занимали диалектизмы и библейско-религиозная символика, малопонятная современному читателю. Смысл этих слов и образов составители, к сожалению, не всегда объясняют правильно.

Так, комментируя строки из поэмы «Инония»:

Новый сойдет Олимпий

Начертать его новый лик, –

составитель лаконично пишет: «Олимпий – святой мученик» (2, 275).

Но если это так, то становится непонятным, почему этому легендарному персонажу, причисленному церковью к лику святых за его страдания в Персии, Есенин предназначает в новой стране «Инонии» миссию художника?

Этот недоуменный вопрос разрешается просто: в поэме речь идет не о «святом мученике» Олимпии, а о первом известном по имени древнерусском художнике-иконописце конца XI века Алимпии.

Объясняя непонятные слова в стихотворении «Пушистый звон и руга», составитель выделяет слово «руга» и пишет: «церковная земля» (2, 271).

Такое пояснение слова содержится и в «Словаре областных и редко встречающихся слов» поэзии Есенина13.

Подобное объяснение, видимо, взято из – толкового словаря Ушакова: «Руга… (старин, церк.). Церковная земля или особая плата на содержание причта», – но ученый-лингвист называет в данном случае церковную землю и угодья, выделявшиеся па содержание священно- и церковнослужителям; руга, как известно, могла выражаться и в виде жалованья и помощи хлебом, особенно безземельному причту от прихожан.

Совершенно очевидно, что такое толкование слова «руга» никак не согласуется с контекстом есенинского стихотворения и выглядит нелепо. Слово «руга» употреблялось и в другом значении, которое не зафиксировано Ушаковым. В «Словаре церковнославянского и русского языка» (1847) руга – льняная одежда; в «Толковом словаре живого великорусского языка» В л. Даля – «холщевая, вообще бедная одеженка». В этом значении Есенин и употребил слово «руга» в стихотворении, где перед читателем встает картина бедных крестьянских похорон. Простым перечислением самого характерного:

Пушистый звон и руга,

И камень под крестом, –

Есенин нарисовал извечную картину таких похорон.

Антитезой к этой первой строфе явится окончание стихотворения, где лирический герой с болью повествует, что над ним уже не зазвенит тот «пушистый звон», а оброненная месяцем слеза будет его последним благословением, и не руга, а колючий холодный снег – последней одеждой.

Составление научного комментария требует во всяком случае указания на издание, которое было известно автору до или в момент создания им произведения.

Однако зачастую этот принцип не соблюдается составителями. Так, комментируя рецензию Есенина «Отчее слово», написанную в апреле 1918 года, составитель выделяет строку: «…Снести такое же яйцо, какое несет «Кува – красный ворон», и верно пишет, что в данном случае Есенин имел в виду мифический образ красного ворона из стихотворения Клюева «Беседный наигрыш» (4, 305). Но здесь же дается сноска на «Песнослов» Н. Клюева, изданный в… 1919 году. У читателя возникает сомнение в правильности или даты рецензии Есенина, или комментария, ведь в 1918 году Есенин не мог знать об издании 1919 года. В этом случае составителю следовало бы отослать читателя к клюевскому сборнику «Мирские думы», изданному в 1916 году, где был опубликован «Беседный наигрыш».

В письме Есенина А. Ширяевцу комментатор выделяет строку:

«…брось ты петь эту стилизационную клюевскую Русь…» – и, объясняя ее, пишет: «В произведениях Клюева воспевался патриархальный крестьянский быт, который противопоставлялся революционным преобразованиям в деревне». Следуют цитаты из Клюева и указываются источники: «Сб. «Медный кит», М. 1919, стр. 57, 93″; «А. Ширяевец, подражая Клюеву» повторял эти мотивы в своем творчестве (см. стихотворение «Китеж» в сб. «Запевка», П. 1916)», – делает вывод исследователь (5, 274).

Но комментарий приводит к мысли прямо противоположной. Ведь если стихотворение «Китеж» Ширяевец опубликовал в 1916 году, то он никак не мор подражать стихам Клюева, появившимся в печати в 1919 году!

Отмстим, кстати, что в комментарии неверно указано и место выхода сборников стихов: сборник Ширяевца «Запевка» был издан не в Петрограде, а в Ташкенте; «Медный кит» Клюева – не в Москве, а в Петрограде.

Зачастую комментарии упрощенно истолковывают есенинские тексты. Так, в 1921 году в статье «Быт и искусство» Есенин писал: «Мне ставится в вину, что во мне еще не выветрился дух разумниковской школы, которая подходит к искусству, как к служению неким идеям» (4, 202).

Комментируя это высказывание поэта, И. Эвентов выписывает три слова: «дух разумниковской школы» – и толкует их так, будто речь идет только «о том периоде деятельности Есенина (1917 – 1918), когда, он, печатаясь в журнале (?!) «Скифы» и газете «Знамя труда», был близок к руководителю этих изданий, Р. В. Иванову-Разумнику», а «в 1919 – 1920-х годах, сойдясь с имажинистами, Есенин отошел» от него (4, 301).

Но такое объяснение сложных взаимоотношений Есенина с Ивановым-Разумником находится в противоречии со всем текстом статьи, где Есенин, в противоположность имажинистам, увлекшимся «зрительной фигуральностью словесной формы» и утверждавшим, что «слова и образ это уже все», называет такое отношение к искусству «слишком несерьезным» и защищает взгляд на искусство, которое, по его мнению, «есть значное служение выявления внутренних потребностей разума» (4, 202).

Комментируя «Предисловие», И. Эвентов выписывает из него строку: «Литературная среда 13 – 14- 15 годов» – и объясняет ее так: «…Речь идет о декадентских религиозно-поэтических салонах, которые Есенин стал посещать в Петрограде осенью 1915 года» (4, 312). Хотя совершенно очевидно, что Есенин не мог иметь в виду петроградские религиозно-поэтические салоны применительно к 1913 – 1914 годам, когда он жил в Москве и родной деревне. Приведенное «разъяснение» неверно еще и потому, что повторяет «легенду о хождении Есенина по салонам», о несостоятельности которой уже писалось.

Комментируя строку из письма Есенина к М. Литвинову от 29 июля 1922 года: «Обещаю… «Интернационала» не петь…», ссылаются на воспоминания мемуариста, знавшего об этом с чужих слов (5, 287 – 288), в то время как эпизод этот довольно подробно освещался в газетных отчетах тех дней, но о них комментатор почему-то умолчал.

В примечаниях зачастую можно встретить противоречивые и даже взаимоисключающие утверждения.

Строку из автобиографии Есенина: «Отдали в закрытую церковно-учительскую школу» – А. Козловский поясняет: Есенин учился «в спас-клепиковской учительской школе» (5, 220). Однако через десять страниц он назовет ее «спас-клепиковской церковно-учительской школой» и затем вновь несколько раз повторит такое название.

А. Е. Наумов убеждает читателя, что Есенин учился «в спас-клепиковской учительской школе, готовившей учителей церковноприходских школ» (1, 345).

Но Есенин никогда не учился в церковно-учительской школе. Окончив сельское училище, он в 1909 году поступил во второклассную учительскую школу и в 1912 году закончил ее, получив звание «учителя школы грамоты», но не учителя церковноприходской школы.

Е. Наумов пишет, что «Ключи Марии», по которым «можно судить об эстетических взглядах поэта», были написаны Есениным «в разгар увлечения… имажинизмом» (4, 273).

А. Марченко утверждает, что «Ключи Марии» написаны Есениным до вступления в группу имажинистов» (4, 291).

Е. Наумов убеждает читателя, что «в 1918 году Есенин «тянется к Пролеткульту», который считает «жизнетворческим очагом пролетарской мысли и искусства» (4, 271), а А. Марченко в том же томе пишет прямо противоположное: «Есенин резко отрицательно относился и к идеологическим декларациям Пролеткульта, и к пролеткультовской литературе» (4, 290).

Подобный разнобой способен только запутать читателя, и остается пожалеть, что на это не обратил внимания издательский редактор.

Неправильные сведения сообщаются о литературной группе «Краса» (5, 248) и литературно-художественном объединении «Страда» (5, 263). Несостоявшееся литературное общество «Краса» пыталось объединить не только «крестьянских» поэтов и писателей. Предполагалось участие в нем И. Репина, Вяч. Иванова, Н. Рериха и других деятелей культуры. Что же касается одноименного издательства «Краса», то его вовсе не существовало. Кроме Мурашова, инициаторами и официальными учредителями общества «Страда», устав которого был утвержден 2 июня 1915 года, являются С. Городецкий, С. Клычков и другие, а не Ясинский14.

В комментариях можно встретить немало объяснений, отсутствие которых не затруднило бы понимание текста, и в то же время многие важные места, требующие специальных пояснений, остались непрокомментированными. Укажем на весьма важное письмо Есенина к П. Чагину от 27 ноября 1925 года, в котором прокомментирована лишь одна-единственная фраза! «Пишу тебе из больницы» (5, 321).

«Не понимаю, – с горькой иронией пишет Есенин в этом письме, – почему Павлу Первому не пришло в голову заняться врачебным делом. Оп бы смог. Он бы вылечил. Ведь его теория очень схожа с проблемами современных психиатров. Карьера не талант и не знание. У кары лечиться – себя злить и еще пуще надрывать» (5, 171).

Смысл этих слов для читателя неясен. Надо знать высказывание Павла I, которое имел в виду Есенин! «В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю», – чтобы стали понятными слова Есенина о схожести теории Павла I с проблемами современных психиатров, которые, не имея таланта и знаний («Карьера не талант и не знание»), лечили одним методом: человек должен выздороветь только потому, что находится в больнице. «Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего без всяких лекарств» (5, 171). Словами «У кары лечиться – себя злить и еще пуще надрывать» Есенин уподобляет тяготившую его больничную обстановку тюрьме. Карийская тюрьма, или Кара, устроенная царским правительством на реке Каре в восточном Забайкалье, была, как известно, местом ссылки политических заключенных, осужденных на каторгу.

Приводимая Есениным в рецензии на роман А. Белого «Котик Летаев» цитата: «Выбирайте в молитвах своих такие слова, над которыми горит язык божий… в них есть спасение грешников и рай праведных…»(4, 211 — 212), также не привлекла внимания комментаторов. Есенин приписывает эти слова Макарию Желтоводскому, который жил в первой половине XV пека. На самом деле цитата не имеет никакого отношения к Макарию Желтоводскому, от которого не сохранилось никаких поучений. Есенин по-своему переосмысливает нравоучительное «Слово о молитве» Макария, архимандрита Желтикова монастыря. Говоря о том, как надлежит обращаться к богу, Макарий указывал своим ученикам: «Унылым бо и холодным прошением не токмо Бог, но и человек не подвижется» – и, развивая далее мысль о силе молитвы, отмечал, что необходимо иметь «еще и крайнее внимание себе, чтоб мысли наши не рассыпались куда инуды». Только тот, говорил он, спасется и «наследит небесное царство», кто приближается всепоглощающей молитвой к богу. Такая молитва и есть «спасение грешников и рай праведных» 15.

В прозе Белого Есенин видел ту же внутреннюю сосредоточенность, при которой слова «не проходят мурашами» через «мудреные вырезы», не ходят в «озере щукой», «в чистом поле оленем не скачут», «за тучами орлом не летят», то есть не рассыпаются, по выражению Макария, «куда инуды», а, при видимой беззначности, вбирают в себя ясные и глубокие мысли. Цель завоевания духовных ценностей Есенин видел в том, чтобы прозреть беззначный язык, имеющий высшее «постижение огня», и открыть то «отчее слово», уловить которое может только истинный художник, сильный, дерзновенный и смелый.

Мы обратили внимание лишь на некоторые типичные случаи ошибок, встречающихся в комментариях. Привести их полный перечень из-за размеров рецензии не представляется возможным.

Все публикуемое литературное наследие поэта разделено составителями между пятью томами таким образом, что в первый том включены стихи и поэмы, созданные Есениным до октября 1917 года; второй составили стихотворения и драматические поэмы (октябрь 1917 – 1923 год); третий том состоит из стихотворений и поэм 1924 – 1925 годов; четвертый том включил прозу, статьи и заметки; и, наконец, в пятом томе напечатаны автобиографии, письма, стихотворные экспромты, наброски и справочный материал.

Понимая всю сложность деления поэзии Есенина на этапы (известно, что сам поэт не раз говорил о неправомерности деления его творчества на периоды), нельзя не видеть, что свержение монархии стало в творческом пути Есенина переломным этапом.

После Февральской революции, которую он позднее рассматривал как преддверие Октября, в поэтике Есенина заметно обращение к новым образам и темам. И потому правильнее было бы ограничить первый том поэзией до Февральской революции и, начиная второй том с произведений, созданных поэтом после свержения самодержавия, закончить его временем возвращения поэта из-за границы – августом 1923 года. Третий том начинать соответственно не с 1924 года, а с августа 1923, когда поэт не только скажет о своем стремлении быть близким коммунистам своим творчеством, но и докажет это, создав «Анну Онегину», «Песнь о великом походе», «Балладу о двадцати шести», «Поэму о 36», «Русь советскую», поэмы «Ленин», «Капитан земли» и другие произведения.

Думается, что составители поступили не лучшим образом, поместив в хронологической последовательности шедевры есенинской лирики вперемешку со слабыми стихами.

Объединение далеко не равноценных по своим художественным достоинствам произведений затрудняет читателю знакомство с лучшими стихами Есенина. Мы полагаем, что правильнее было бы каждый том начинать произведениями, включенными поэтам в последнее «Собрание стихотворений», подготовленное им в конце 1925 года, а затем приводить произведения, созданные и опубликованные Есениным в те же годы, но впоследствии им не переиздававшиеся и не отданные при жизни в редакции газет, журналов, издательств.

Что же касается юношеских стихов, которые поэт никогда не печатал или, опубликовав в ранние годы, затем не переиздавал, то их следовало бы либо оставить для академического издания (вспомним, что на вопрос «Анкеты о Пушкине»: «Как дать Пушкина современному русскому читателю?» – Есенин в 1924 году предложил отроческие стихи Пушкина «просмотреть и некоторые выкинуть» (4, 228), либо пополнить ими раздел «Юношеские стихотворения 1811 – 1813 годов».

Думается, такой порядок публикации произведений Есенина помог бы читателю получить наиболее правильное представление о работе Есенина над стихами и о том, что он сам считал лучшим в своей поэзии.

Материалы, включенные в четвертый том собрания, составители расположили по четырем рубрикам: проза, статьи, заметки, приложения. При этом публицистическая статья «Железный Миргород» оказалась отнесенной к разделу художественной прозы и помещена вместе с повестью «Яр» и рассказами «У Белой воды» и «Бобыль и Дружок»; трактат о поэзии «Ключи Марии» и «Быт и искусство» включены в раздел «Статьи», но статьи о Г. Успенском, В. Брюсове, памфлет «Дама с лорнетом» объединены под рубрикой «Заметки».

Критерием здесь, видимо, послужил размер статей, а не их содержание. Правильнее было бы объединить статьи независимо от размеров в один раздел «Литературно-критические статьи и заметки», расположив их в порядке хронологии, включив сюда «Железный Миргород», рецензии и анкеты поэта о писателях.

Остается пожалеть, что составители отказались от публикации перечня прижизненных сборников стихотворений Есенина, который был напечатан в первом пятитомном издании.

И наконец, еще одна деталь. В первом издании пятитомника в оглавлении, рядом с указанием страницы, на которой помещено стихотворение, очерк, статья и т. д., указывались и страницы комментария к данному произведению. В рецензируемом издании вторая колонка цифр почему-то исчезла. Подобная экономия заставляет читателя перелистывать теперь весь комментарий, отыскивая нужную страницу.

Собранию сочинений предпослан критико-биографический очерк о поэте, написанный К. Зелинским. Он вводит читателя в мир есенинской поэзии, знакомит с основными вехами жизни поэта, говорит о популярности его стихов за границей.

К. Зелинский убедительно показывает, что народность поэзии Есенина не только в народной лексике, близости к фольклору, перекличке с великим автором «Слова о полку Игореве», Кольцовым, Некрасовым, не только в ярком образном мышлении, которое всегда было присуще русскому народу. «Сокровенное у Есенина, составляющее внутренний, движущий пафос его поэзии, определивший ее народность, – любовь к Родине. Она, эта огромная, заполнявшая все его существо любовь, была источником поэтического вдохновения» (1. 45), – пишет К. Зелинский.

Но в статье имеется ряд неоправданных и неаргументированных утверждений.

Так, неожиданным кажется утверждение К. Зелинского, будто Есенин «как ни стремился… удержать в себе то здоровое, чистое, что принес из народной жизни, но обстановка, в которой поэт очутился» по приходе в столицу, «ломала его душу» (1, 13).

Однако профессиональная литературно-художественная среда, при всей ее неоднородности и противоречивости, вводила все же Есенина в круг важнейших проблем века и способствовала росту его природного поэтического дара. Без общения с выдающимися художниками, поэтами, писателями, без атмосферы творческой мысли, оставаясь в родной деревне, Есенин не смог бы вырасти в такого поэта, каким его знает мир.

Раздел, посвященный поэтике Есенина, стал самым интересным в очерке К. Зелинского. Интересна попытка разобраться во всем лексическом богатстве есенинской поэзии и выделить несколько стилистических слоев, придающих стихам определенную окраску. Но мы не можем согласиться с тем, что какой бы то ни было стилистический слой мог быть наносным в поэтике Есенина, стилизацией, литературщиной. Библейские, скажем, образы в революционных поэмах органически вплетаются в ткань повествования и несут большую смысловую нагрузку. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить есенинские образы со стихами других поэтов того времени, в которых библейские имена и церковная лексика были чужеродным телом, ничем не оправданной стилизацией.

Автор, к сожалению, отказался от анализа поэм и стихов этой поры и насыщающей их религиозной символики и ограничился цитированием и толкованием отдельных отрывков поэм, что и привело его к ошибочному выводу, будто бы «Есенин в первые послеоктябрьские годы оказался в литературной среде, в сущности довольно далекой от интересов, которыми жили партия и передовые слои народа»(1, 34). В противоположность К. Зелинскому, мы полагаем, что в стихах и поэмах Есенина 1917 – 1919 годов то «великое и героическое, что творили в те годы передовые люди из парода в борьбе за советскую власть», не только «прошло цепью образов и картин», но и стало главным содержанием.

В восприятии революционных событий Есенин противостоял всем, кто оплакивал Русь, как А. Ремизов, утверждавший, что «русский народ, в войсках своего счастья, плюхнулся свиньей в навоз». Есенин не отрекается от революционной России, разоренной, о содранной кожей, и принимает ее

…даже с солнцем,

Похожим на свинью…

Не испугаюсь просунутого пятачка его

В частокол

Души моей.

Как полемика с тем же Ремизовым, который сокрушался, что «не вестит ему серебряный ясак, не звенит красный звон», прозвучали стихи Есенина в коллективном сборнике, изданном в 1918 году в Петрограде под символическим заглавием «Красный звон».

И если революционные поэмы Есенина были так далеки от действительности, как утверждает К. Зелинский, то чем же объяснить ту откровенную злобу, с которой восприняли ах враги революции? «Когда, наконец, Сергей Есенин истерически вопит о раскрывающейся в большевизме «Инонии», я ненавижу Есенина» 16 – писал белоэмигрант В. Амфитеатров-Кардашев.

Некоторые из революционных стихов, в частности «Товарищ», были перепечатаны журналом «Вестник жизни», издававшимся ВЦИК.

В статье «Искусство за год революции», опубликованной в 1918 году в журнале «Жизнь железнодорожника», Есенин причислен к поэтам революции вместе с А. Блоком, В. Маяковским, А. Гастевым, В. Кирилловым и др. 17.

В другой статье этого журнала за 1918 год (N 30) Есенин назывался «певцом Великой Российской революции», «принявшим и благословившим революцию».

Справедливо обращая внимание читателей на то, что с самого начала сближения с имажинистами идейная, теоретическая и творческая позиция Есенина была далека от его сотоварищей по имажинизму (1, 33), К. Зелинский понимает эту позицию несколько иначе, чем объяснял ее сам поэт, вкладывавший в понятие имажинизма свою любимую мысль о том, что в основе всякого искусства лежит образ, который глубоко проникает в суть явления и в котором, как в скорлупе яйца, скрыт потаенный смысл. К. Зелинский же пишет, что Есенин ценил в образе его богатство и узорность, то, с чем спорил Есенин, отстаивая свое понимание художественного образа.

Упрощенно, на наш взгляд, разрешен в статье и вопрос о заграничной поездке Есенина. «Познакомившись на одном из вечеров у своего друга художника Г. Якулова (в 1921 году) с известной танцовщицей Айседорой Дункан, Есенин женился на ней и 10 мая 1922 года уехал за границу» (1, 39) и далее: «Поэт, попав с Дункан за границу, не зная иностранных языков, оказался всецело прикованным к ее жизни, к колеснице ее артистических турне» (1, 41), – пишет К. Зелинский.

О том, что Есенин сопровождал Дункан в ее турне по загранице, говорится и в комментарии к «Железному Миргороду» (4, 286 – 287).

Говоря о мотивах, побудивших Есенина поехать за границу, было бы, разумеется, неверным не принимать во внимание его женитьбы на Дункан и того обстоятельства, что детская балетная школа, руководимая ею, готовилась в то время к заграничной, гастрольной поездке, но утверждать, будто Есенин ехал за границу всего лишь спутником Дункан, без каких бы то ни было самостоятельных целей и планов, было бы неверно. У Есенина были литературные интересы, связанные с этой поездкой, которые, собственно, и определили цели его путешествия.

Об этом свидетельствует не только публикуемое в издании заявление поэта на имя Луначарского, но и воспоминания современников, письма Есенина из-за границы… 18

Критические замечания по первому научному изданию поэтического наследия Есенина не исчерпывают всех его погрешностей. Их гораздо больше, чем мы назвали. Но было бы, разумеется, несправедливым не видеть той большой работы, которая проведена коллективом составителей. И если наши замечания окажутся в какой-то мере полезными при дальнейшем издании и изучении поэтического наследия Есенина, то задачу настоящего отклика можно будет считать выполненной.

В то же время представляется полезным и своевременным провести более широкое обсуждение этого издания с участием коллектива, подготовившего его.

  1. См. А. П. Ломан, Об издании произведений С. А. Есенина, в кн. «Есенин и русская поэзия», «Наука», Л. 1967, стр. 368 – 369.[]
  2. ИМЛИ, Отдел рукописей, ф. 32, оп. 1, ед. хр. 56, л. 36.[]
  3. ИМЛИ, Отдел рукописей, ф. 32, оп. 1, ед. хр. 56, л. 34.[]
  4. Там же, л. 36 – 37.[]
  5. Подробнее об этом см. «Вопросы литературы», 1968, N 7, стр. 252 – 254.[]
  6. Государственная библиотека имени В. И. Ленина, ф. С. А. Есенина.[]
  7. ЦГАЛИ, ф. Деева-Хомяковского (N 1883), оп. 2, ед. хр. 40, 12.[]
  8. К. Никитина, Есенин и русская поэзия, «Волга», 1868, N 7, стр. 185.[]
  9. Там же, стр. 164.[]
  10. Там же, стр. 165.[]
  11. »Правда», 11 июля 1968 года. []
  12. «Вопросы литературы», 1968, N 4, стр. 252 – 254.[]
  13. Сергей Есенин, Словесных рек кипение и шорох. Стихи и поэмы, Лениздат, 1985, стр. 832.[]
  14. Подробно этот вопрос рассмотрен нами в статьях: «Есенин и литературная группа «Краса», «Филологические науки», 1968, N 5, стр. 66 – 80; «Есенин и литературно- художественное общество «Страда», в кн. «Есенин и русская поэзия», «Наука», Л. 1967, стр. 171 – 193.[]
  15. «Собрание всех сочинений бывшего Московской Славено-греко-латинской академии проповедника, потом префекта и философии учителя; а наконец Желтикова монастыря архимандрита, Тверской семинарии ректора и священной богословии учителя Макария», т. II, М. 1786, стр. 62 – 63.[]
  16. В. Амфитеатров-Кардашев; На перепутья… «Веретеныш», Берлин, 1922, N 2, стр. 5.[]
  17. А. Иноков, Искусство за год революции, «Жизнь железнодорожника», 1918, N 32, стр. 8.[]
  18. Подробнее об этом см.: В. Вдовин, Зарубежная поездка Есенина, «Вопросы литературы», 1966, N 10, стр. 249 – 253.[]

Цитировать

Вдовин, В. «…И над каждой строкой без конца…» / В. Вдовин // Вопросы литературы. - 1969 - №8. - C. 186-199
Копировать