Говорят литераторы

Бывают в жизни страны, народа события, оставляющие глубокий след в его истории, заставляющие по-новому, свежим взглядом окинуть пройденный путь, еще серьезнее задуматься о делах и проблемах настоящего и будущего. На пороге именно такого события стоит сейчас наша страна – в марте нынешнего года соберется очередной, XXIV съезд КПСС. Смотр достижений, анализ сделанного, наметка планов на будущее идет во всех областях нашей общественной жизни. Подводят итоги своей деятельности работники советской индустрии, готовятся отчитаться перед партийным съездом труженики сельского хозяйства; в преддверии съезда все активнее и целеустремленнее обсуждают назревшие проблемы деятели литературы.

В качестве одной из самых актуальных сейчас все чаще и чаще называется следующая: современная литература и экономическое развитие общества. Особое значение приобретают рабочая тема в литературе, образ рабочего наших дней в романе, повести, рассказе. Внимание к этой проблеме глубоко закономерно: ведь в сфере экономики, в области материального производства происходят сейчас наиболее существенные, радикальные сдвиги. С другой стороны, экономический прогресс, бурное техническое развитие страны влияет и на формирование духовной жизни, здесь возникают проблемы далеко не только производственные, но и нравственные, человеческие. Советскому искусству назначено и исследовать эти сдвиги, и направлять их, и прогнозировать. Можно смело сказать, что глубокое постижение соотношения между литературой и экономикой – проблема особой важности. На этом пути литература наша движется к более глубокому постижению современной действительности, ее социального и нравственного содержания. Потому и те широкие дискуссии, в которые вовлечена сейчас вся наша литературная общественность, следует понимать широко: не просто об отражении образа рабочего в литературе идет речь и, уж конечно, не о непременном переносе места действия в заводской цех или на колхозное поле, но об участии литературы в общенародном деле построения коммунистического общества, о поисках максимального коэффициента полезного действия такого рода участия. Собственно, вопрос в последнем итого так и ставится: насколько точно отражает литература процессы современной действительности, насколько чутка к происходящим в ней переменам, идет ли в ногу или даже впереди ее, либо только поспевает, а может быть, и отстает от ее стремительного темпа – вот что составляет сущность проблемы, главный предмет дискуссий.

«Вопросы литературы», наряду с другими изданиями, не остаются в стороне от этой актуальнейшей проблемы современного литературного развития. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть хотя бы комплект номеров минувшего года. Статьи Б. Анашенкова и В. Гейдеко (N 6), статья И. Гринберга (N 10), выступления публицистов за «круглым столом» журнала (N 1), отчет о заседании партийного комитета московской писательской организации, на котором также обсуждались проблемы современной публицистики и очерка (N 10), – в этих и многих других материалах ставятся и по возможности решаются проблемы соотношения литературы и коренных общественных процессов современности.

Разумеется, мы не считаем, будто эти выступления могут исчерпать суть затронутых в них вопросов. Накануне XXIV съезда партии редакция «Вопросов литературы» провела очередное заседание «круглого стола». Традиционная форма была, однако, несколько изменена: состоялось два тура заседания, да и состав участников был не вполне обычным.

На первом этапе соображениями о жизненном содержании современной прозы, о проблемах, встающих перед ней на пути ее к главным тенденциям и к главным фигурам переживаемой эпохи, обменялись писатели и критики.

Затем к разговору подключились рабочие, инженеры, руководители Магнитогорского металлургического комбината имени В. И. Ленина (с ведома писателей редакция предварительно ознакомила магнитогорцев с текстами их выступлений). Некоторые итоги состоявшемуся обсуждению подвел Г. Марков.

Наш выбор именно Магнитогорского комбината для продолжения дискуссии, для расширения ее за счет читательской аудитории был продиктован не только той ролью, которую Магнитка играла в нашей экономике в годы первых пятилеток, в период Отечественной войны, которую играет теперь (только недавно комбинат выплавил 200-миллионную тонну стали, и это событие было, как праздник, отмечено во всей стране). Магнитке – сорок лет, и на предприятии с такими прочными традициями, может быть, заметнее, чем где бы то ни было, проявились те перемены, что произошли в социальном и психологическом облике рабочего, а следовательно, в социальном и психологическом содержании всей советской действительности за минувшее время. Недаром почти все представители Магнитки, принявшие участие в дискуссии, говорили именно о том, сколь существенно изменился ныне сам облик рабочего, сколь отличен он – при том, что лучшие традиции, разумеется, не исчезли, получили дальнейшее развитие, – от рабочего, скажем, 30-х годов. И именно с этой точки зрения судили читатели текущую литературу: насколько верно, правдиво, соответственно действительности рисует она портрет современного рабочего человека и через него – картину современной жизни.

Ю. КУЗЬМЕНКО

ПРОБЛЕМЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ –
ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРНЫЕ

За этим столом собрались писатели и критики – представители сугубо гуманитарного рода деятельности. А в центре нашей повестки дня – экономика. И мне думается, это глубоко закономерно.

Задачи развития промышленности и сельского хозяйства обсуждались на декабрьском (1969) и июльском (1970) Пленумах ЦК КПСС. Вопросы экономики, повышения эффективности производства широко освещаются нашей печатью в ходе подготовки к XXIV съезду партии. Эта сфера жизни привлекает к себе особое внимание, неизменно присутствует в наших каждодневных мыслях и разговорах.

Чем же объяснить, что мы все так или иначе обращены сегодня «лицом к экономике»? Почему проблемы экономики, материального производства приобрели такой животрепещущий интерес?

Как никогда раньше, экономика оказывается ныне решающим звеном в той битве за будущее, которую ведет наш народ. В условиях напряженной борьбы двух систем, сложного социального самоопределения многих стран, бурной научно-технической революции с особой остротой встал вопрос о том, какой общественный строй более динамичен, более «рентабелен» в широком смысле этого слова, действительно способен поставить на благо человека и человечества величайшие достижения современной науки. Именно в этой области происходят самые глубокие перемены, значение которых выходит далеко за пределы производства и производственных отношений. Именно здесь находится ключ к использованию всех резервов и возможностей, заложенных в нашем общественном строе. Вот почему обращение литераторов к области экономики – это не уход от духовного содержания нашей жизни, являющегося и главным содержанием литературы. Совсем наоборот: это обращение к первоосновам бытия, к глубинным истокам волнующих нас социальных, нравственных, психологических, короче – человеческих проблем.

Перед сегодняшней встречей я перечитал материалы ряда дискуссий, посвященных теме рабочего класса в литературе, в частности материалы совещаний в журналах «Урал» и «Дружба народов», стенограммы дискуссий в Ленинграде и Свердловске. Это были содержательные и плодотворные обсуждения. И мне думается, на них определилось немало такого, что можно уже считать установленным, не дискуссионным, нуждающимся лишь в дальнейшем развитии.

Представляется плодотворным разумный, диалектический подход к вопросу о тематике произведений, характерный для большинства выступлений. С одной стороны, совершенно ясно, что не в теме только дело, что глубокие, принципиально важные для нашей литературы книги могут быть созданы на любой тематической основе. Как однажды было сказано, непосредственно рабочий может и не фигурировать в самом произведении, но важно, чтобы это произведение было написано с точки зрения трудящегося человека, чтобы оно несло в себе идеалы рабочего класса. И все же тематика литературных произведений нам отнюдь не безразлична. Советская литература не может, не имеет права обходить тему труда, не выдвигать в качестве одного из главных своих героев образ рабочего человека. Если эта тематическая линия в какие-то моменты ослабевает, отходит на второй план, критика вправе забить тревогу.

Обращало на себя внимание стремление говорить о рабочем классе и задачах его художественного отображения по-деловому, конкретно, уходя от общих призывов и формул. Речь шла, например, о сложной социальной структуре современного рабочего класса, о проблемах, связанных с процессами комплексной механизации и автоматизации производства, о «ножницах», возникающих подчас между высоким уровнем образования рабочих и нетворческим, механическим характером труда. Короче, это был разговор людей, которые не смотрят на рабочий класс снизу вверх и – тем более – сверху вниз, а решают в конечном счете общие задачи, волнуются теми же самыми заботами.

Участниками дискуссий остро ставился вопрос о качестве книг, посвященных производственной тематике. Подчеркивалось, что нам не нужна легковесная беллетристика, тем более конъюнктурные произведения на актуальную тему, нам нужны яркие, художественно совершенные книги о рабочем классе, о людях, добывающих руду и нефть, возводящих города и заводы, создающих трактора и космические корабли.

На сегодняшней встрече, разумеется, мы не можем не касаться многих вопросов, которые так или иначе уже затрагивались участниками ряда «круглых столов» и творческих конференций. Но наша повестка дня несколько иная. Она включает в себя и тему рабочего класса, и так называемую «сельскую» тему. Нам предстоит подумать над тем, как соотносятся между собой литература и экономика, каким образом процессы экономического развития воздействуют на литературу и, напротив, как художественная литература содействует решению важнейших общественных задач.

Мне бы хотелось начать этот разговор с небольшого исторического экскурса. Может быть, он позволит лучше понять, в чем состоит своеобразие взаимодействия литературы и экономики на современном этапе.

Маркс и Энгельс отмечали, что на протяжении всех минувших классово-антагонистических формаций общественная «самодеятельность» и материальное производство были разделены, оказывались уделом различных лиц. Капитализм сделал это отделение труда на производстве от социального творчества еще более резким и глубоким.

«Единственная связь, в которой они (индивиды. – Ю. К.) еще находятся с производительными силами и со своим собственным существованием, – труд, – потеряла у них всякую видимость самостоятельности и сохраняет их жизнь лишь тем, что калечит ее». Только при коммунизме, утверждали основоположники марксизма, происходит «уничтожение труда» – труда в прежнем смысле, как извращенной, «отрицательной» формы самодеятельности, только «на этой ступени самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в целостных индивидов… Точно так же соответствуют друг другу превращение труда в самодеятельность и превращение прежнего ограниченного общения в такое общение, в котором участвуют индивиды как индивиды» ¹.

Суховатые, будто бы абстрактные философские формулы обрели плоть и кровь, когда Октябрьская революция положила начало новой системе человеческих отношений. Возникло совершенно иное социальное наполнение труда, из «царства необходимости» сфера экономики превратилась в «царство свободы», в важнейшую область творческого самоутверждения личности. И это привело к коренной перемене отношения искусства к материально-практической деятельности человека. Мир труда вошел в искусство как органическая составная часть его содержания, как новый, еще неведомый континент, освоение которого было связано со многими художественными открытиями.

20 – 30-е годы – время, когда этот поворот всемирно-исторического значения стал реальным, осязаемым фактом. Вместо традиционного «бытового» романа в советской прозе возник и получил широкое распространение невиданный до той поры «производственный» роман. Но совершенно очевидно, что не производство как таковое интересовало авторов «Поднятой целины», «Соти» или «Гидроцентрали». Это были эпические романы социалистического преобразования, где создание колхозов, заводов, комбинатов, электростанций представало перед читателями как процесс формирования в коллективном труде новой личности и новых человеческих отношений, как процесс массового социального творчества, подлинного «сотворения мира».

Восстановление разрушенного цементного завода для героев известного романа Ф. Гладкова – не просто производственная, а труднейшая социальная задача, частица продолжающейся всемирной революции. «Все приходится делать заново и по-новому. Это не простое восстановление, не ремонт – нет, – это созидание такой системы жизни, о которой веками мечтало человечество». Точно так же и в романе Л. Леонова горячий сторонник проекта Сотинского комбината Потемкин «под словом Сотьстрой разумел не только постройку целлюлозного гиганта, но и внутреннее устроение Сотинского района». Потемкин и Увадьев мечтают о «пролетарском островке среди великого крестьянского океана», их заботит «пропадающее изобилье лесов и людей здешних, не вовлеченных никак в хозяйственный кругооборот страны», не захваченных еще бурным движением новое действительности.

«Производственные» романы этого типа отличает острая социальная конфликтность. Перед Глебом Чумаловым – не только «разруха, кавардак, свалка, голод», которые надо во что бы то ни стало преодолеть: он добивается своих целей вопреки подспудному, а то и явному сопротивлению старого, классово чуждого бюрократического аппарата. В леоновской «Соти» половодье, разрушившее результаты многомесячного труда, изображается как «восстание реки», совпадающее с активизацией местного кулачества. Механик Басов в повести Ю. Крымова «Танкер «Дербент» сталкивается не просто с трусостью, самоуспокоенностью, апатией, консерватизмом как таковыми, а с качествами людей, питаемыми осознанной или неосознанной враждебностью к тому, что нес с собой «новый строй. Во всех этих случаях социальное происхождение отрицательных героев и вообще отрицательных сил не представляло для писателей какой-либо загадки: эти герои в конечном итоге выражали интересы свергнутых эксплуататорских классов, были сформированы в недрах старого общества.

Наконец, еще одно обстоятельство, придававшее романам о социалистическом строительстве неповторимое своеобразие. Атмосфера величайшего общественного подъема вела к предельному сокращению дистанции между частным, личным, и общезначимым, великим, создавала возможность социального и творческого наполнения любого, даже самого тяжелого и однообразного труда. Удары киркой на Турксибе и Магнитке, Днепрогэсе и Сталинградском тракторном оказывались далеко не только «земляными работами»: землекопы чувствовали себя первопроходцами, изыскателями, прокладывающими дорогу в неведомое будущее. Гвоздь, забитый в леса новой стройки, становился ответом заморскому лорду, новым аргументом в бескомпромиссном споре о возможности построения социализма в окруженном врагами государстве. В этих условиях напряженнейшего «хозяйственного фронта» любая производственная деталь – будь то первая посевная в только что созданном колхозе, пуск бремсберга на цементном заводе или создание добровольной пожарной дружины на лесопилке Магнитки – несла на себе особый эмоциональный и эстетический заряд.

Разумеется, я отметил здесь далеко не все особенности раскрытия темы труда в советской литературной классике. Но главное, что делало эту тему живой, актуальной, общественно значимой и в то же время глубоко художественной, необычайно привлекательной для писателей, – это новизна и яркость эмоций, связанных с трудовой деятельностью, острота борьбы нового и старого в области экономики, непосредственно социальный, классовый характер возникающих здесь драматических коллизий.

На первый взгляд прямым продолжением традиций «Цемента» и «Соти», «Большого конвейера» и «Поднятой целины» были многочисленные романы о колхозах, заводах, стройках, которые появлялись в послевоенные годы, составляя значительную часть произведений той поры на темы современности. Но это лишь кажущееся тематическое сходство. На самом деле перед нами здесь иной «производственный» роман, отразивший в себе черты особого, переломного этапа в развитии общественного сознания.

В чем заключалось содержание романов подобного типа? Как мы помним, завязкой конфликта непременно оказывалось появление какой-нибудь новаторской идеи. Эта идея встречала сопротивление со стороны отдельных работников, которые либо не хотели беспокоиться, ломать привычный порядок жизни, либо от природы обладали консервативными наклонностями. Новатор обращался за помощью в общественные организации, апеллировал к коллективу – и они тут же заставляли консерватора публично признать свою ошибку или же с позором оставить поле боя.

Такова внешняя, событийная основа многих романов той поры на производственные темы – основа, которая варьировалась лишь в зависимости от специфики той или иной отрасли производства. Однако композиция, сюжет, характер конфликта и способ его разрешения, как водится, были здесь далеко не чисто формальными художественными средствами. Они выражали собой определенную концепцию характера, концепцию развития современного советского общества, выступали литературным эквивалентом широко распространенных философских положений. А положения эти гласили, что в нашей стране достигнуто полное и окончательное соответствие производительных сил характеру производственных отношений, что противоречия между ними и их разрешение уже не могут быть движущей силой развития общественного производства. Следовательно, делался отсюда логический вывод, все преграды на пути нового в нашем обществе носят только субъективный характер, связаны с отставанием сознания от «фактического экономического положения». И в данном случае уже не бытие определяет сознание (поскольку бытие у нас новое, социалистическое), а само сознание оказывается подверженным консервативным, бюрократическим и прочим отрицательным наклонностям. Опять-таки если это так, то надо направить все усилия на устранение всякого рода «болезней» сознания. В этом виделся не просто главный, но по существу единственный путь к разрешению всех экономических и общественных проблем.

В романах о социалистическом строительстве, как мы знаем, также господствует пафос преодоления любых «пределов», любых объективных обстоятельств. Однако этот пафос передавал действительные настроения строителей нового общества, отвечал условиям времени, когда многие неотложные задачи приходилось решать независимо от себестоимости, рентабельности, узко понятой экономической целесообразности, любой ценой. Иной стала обстановка в народном хозяйстве на рубеже 50-х годов. И когда инженер металлургического завода Белочкин, создатель проекта коренной ломки (технологического процесса, в ответ на резонные замечания в сердцах восклицал: «Ну и черт с нею, с этой вашей экономической стороной» («Горячий час» О. Зив), когда министр мимоходом при полном одобрении со стороны автора подбрасывал заводу дополнительный план на десять тысяч тонн, предлагая коллективу «выкрутиться» своими силами («Металлисты» А. Былинова), – это был уже типичнейший волюнтаризм, это было эстетическое утверждение «волевых» методов руководства, пришедших в противоречие е новыми задачами экономического развития. При внешней видимости полного погружения в производственный мир авторы подобных романов решали все проблемы поверх экономики, в умозрительной сфере отношений новаторов и консерваторов. Над действительной картиной сложного взаимодействия личных, групповых и общественных интересов возникала другая, где производственные конфликты получали лишь абстрактно-психологические объяснения.

Очевидно, таким образом, что главной бедой романов этого типа был совсем не избыток производственных проблем в ущерб изображению человека, скажем, в домашней обстановке. Сама по себе эта пропорция еще ничего не решает. Все дело в общей философской концепции жизни, которую утверждали и иллюстрировали своими произведениями писатели. А конечная причина появления самой этой концепции заключается в сложности перехода от одного этапа общественного развития к другому. Прежние мотивировки конфликтов и характеров, отвечавшие условиям острой классовой борьбы внутри страны, уже не могли объяснить, почему на производстве не редко возникают преграды на пути нового. Другие же представления, отражающие подлинное положение дел, еще не сложились, противоречивость общественного бытия, и в частности производственных отношений, до поры до времени не находила адекватного отражения в общественном сознании. Отсюда и возникал невероятный, на сегодняшний взгляд, факт выведения «болезней» сознания из свойств того же сознания, этим и объяснялось серьезнейшее обмеление социального содержания значительной части произведений тех лет на темы современности.

Появление первых очерков В. Овечкина из серии «Районные будни» (1952) знаменовало собой начало вступления литературы в новый этап – этап всестороннего художественного освоения современной действительности. Литература отражала возросшую «аналитичность» общественного сознания, его социологическую направленность, своими специфическими средствами отвечала на потребность советского общества в самопознании.

Исходный пункт «Районных будней» В. Овечкина – тот очевидный факт, что рядом с колхозами экономически слабыми, отстающими существуют хозяйства обеспеченные, крепкие. Следовательно, представлялось писателю, все дело в председателях, в личных качествах тех, кому доверено руководство хозяйствами. Этим и определялась первая позитивная программа деревенского очерка. Но почему не удается сделать так, чтобы во главе всех колхозов стояли Коротковы и Посмитные? Не может же быть, чтобы земля наша оскудела самобытными талантами! И деревенский очерк обратил свои взоры на тех, кто призван был искать и выдвигать эти таланты: на районное партийное и советское звено. Формальное, бюрократическое руководство, забота лишь о выполнении плана поставок, о сводке – вот, по мнению очеркистов и писателей, главный тормоз в развитии колхозного производства. Значит, все дело в стиле руководства колхозами, в поисках руководителей нового типа, в повсеместной замене на ответственных районных постах Борзовых Мартыновыми? Однако тут же литература оказалась перед новыми вопросами. Чем объяснить появление такого стиля руководства? Почему возникает нужда в уполномоченных, в индивидуальных и коллективных «накачках», в напоминаниях крестьянам, что нужно строить силосные траншеи, начинать сев? И только теперь деревенский очерк вышел из заколдованного круга чисто субъективных факторов и административных решений, связанных с заменой «плохих» секретарей «хорошими», обратился к исследованию экономики сельского хозяйства, объективных условий, определяющих деятельность и рядовых тружеников, и руководителей. Нужно, чтобы была создана реальная материальная заинтересованность колхозников в результатах труда, чтобы на общественных полях и фермах они чувствовали себя такими же хозяевами, как на приусадебных участках. Такова последняя «программа» деревенского очерка, с которой он вошел в 60-е годы. И несмотря на ее кажущуюся очевидность и простоту, литературе пришлось поистине выстрадать эту программу, идти к ней трудной дорогой поисков, сомнений, многократной проверки добытых истин².

Такой же путь открытия экономики с ее сложнейшей системой отношений, зависимостей, условий проделала за несколько лет наша проза, тематически связанная с наукой и промышленным производством. Положительные герои в борьбе за новое начинали сталкиваться не только с «недопониманием» или «самоуспокоенностью» отдельных работников, но и с интересами тех или иных министерств, научных институтов, с разного рода объективными, не зависящими от них обстоятельствами. Чрезвычайно характерны слова, сказанные в «Искателях» Д. Гранина о начале производственной деятельности Андрея Лобанова: «Никогда раньше Андрей не сталкивался с экономикой. Теперь на каждом шагу он упирался в какие-то неведомые статьи расходов. Ему приходилось иметь дело с фондами на зарплату, с лимитами по труду, с нормами». И – добавлю – с недовольством рабочих, потерявших в заработке, когда Лобанов прекратил выполнение выгодных заказов «на сторону». Отрицательные герои, возникавшие в романах предшествующих лет неизвестно откуда, шаг за шагом обретали реальные очертания, начинали изображаться во все более тесном единстве с формирующими их обстоятельствами. Производственный конфликт из случайного недоразумения по поводу какого-либо технического новшества вновь становился социальным конфликтом, отражающим закономерные противоречия общественного развития.

Есть все основания говорить о глубокой перестройке общественного сознания, произошедшей за 50-е годы и знаменовавшей собой новую ступень духовной зрелости нашего народа. Литература была активным участником этого процесса. Вместе с партией, вместе с народом советские писатели искали ответы на важнейшие вопросы, поставленные жизнью. В этом смысле можно говорить об известном – воздействии литературы на развитие экономики – разумеется, о воздействии опосредствованном, сложном, связанном с эволюцией общественного сознания, активизацией творческой мысли.

В чем же состоят особенности взаимосвязи литературы и экономики в последние годы? Какие новые качества приобретает в художественном творчестве тема труда?

Мы нередко говорим, что современная литература меньше, чем хотелось бы, обращается к отображению жизни рабочего класса и крестьянства, И безусловно, эти сетования справедливы. Но не ожидаем ли мы подчас увидеть в числе новых произведения, подобные тем, которые определяли лицо литературы в годы первых пятилеток и, уж во всяком случае, в 50-е годы? Не мешает ли эта инерция мышления «узнавать» книги, связанные с миром труда, деятельностью человека в сфере материального производства, но связанные необычно, по-новому, не так, как это было на предшествующих этапах?

Романы, подобные «Битве в пути» Г. Николаевой, вели нас в кабинеты директоров и министров, в правления колхозов, на заседания бюро райкомов или обкомов, как мы видели, совсем не случайно. Это было связано с отмеченной выше внутренней логикой художественных поисков, со страстным стремлением писателей «дойти до корня» в понимании волновавших их проблем отставания сельского хозяйства, трудностей в развитии промышленности. Мысли Игната Гмызина в «Тугом узле» В. Тендрякова о необходимости «поправить жизнь» для устранения каких-то вынужденных нарушений законов, лозунги Бахирева («Массовость! Специализация! Кооперация!») или его же размышления о путях правильного использования незаурядных возможностей руководителей типа Вальгана в свое время были открытиями. Сейчас подобные истины стали неотъемлемым достоянием общественного сознания. Пути решения назревших экономических проблем – в основном, главном, применительно к современным условиям – уже не представляют загадки. Во многом это лишь вопрос конкретной хозяйственно-экономической практики. Не тут ли одна из причин того, что в прозе 60-х годов заметно понизился «должностной» уровень героев, как правило, стал более узким круг раскрываемых писателями жизненных обстоятельств?

Жизнь не стоит на месте. Перед нашей общественной и художественной мыслью возникают другие, не менее сложные социальные проблемы. Обращаясь к производственной тематике, наша художественная проза ставит перед собой поэтому несколько иные задачи. Отображение жизни человека труда в тех ее отношениях и связях, которые существуют для него каждодневно и реально, особый интерес к нравственной стороне практической деятельности, пристальное художественное исследование духовного содержания труда – такими представляются мне главные особенности взаимодействия литературы и экономики на современном этапе.

Вспомним, что именно такой подход к раскрытию производственной темы сделал в начале 60-х годов примечательным литературным явлением повесть Г. Владимова «Большая руда».

Рассказывая о труде рабочих карьера, писатель пристально вглядывается в мотивы поведения шофера Виктора Пронякина Ему надо понять, где и как смыкаются в Пронякине «лирик» и «практик», человек широкой, бескорыстной души и меркантилист. Он хочет знать, до каких пределов осознается героем общественное значение его дела, как личный интерес пронизывает заботы рядового водителя о «большой руде» и как эта руда в свою очередь становится – или начинает становиться – его личным интересом.

Пронякину вручили на стройке «МАЗ» – «отживающую тягловую единицу». Он один из немногих великомучеников, вынужденных пока возить грунт на этой машине. И не потому, что она не годится сама по себе. По словам начальника карьера Хомякова, «машина-то прекрасная, добрая, лучше любой десятитонки. Только норма на нее по-уродски составлена». Чтобы идти наравне со всеми, Пронякин должен делать дополнительно семь рейсов в день по крутому серпантину карьера. Однако и при этом его первая получка оказалась «меньше всех, потому что он должен был сделать больше». Восемнадцать копеек тонна, одиннадцать копеек километр – такова оценка труда «мазиста», придуманная кем-то и когда-то для всех времен и условий.

Да, Пронякина толкает на отчаянную гонку это объективное обстоятельство, с которым в данный момент ничего не могут поделать ни он, ни начальник карьера. Бесспорно, что без мотива личной выгоды нельзя представить себе его помыслов. Сам Пронякин в ответ на предостережение Хомякова («Подумают, что ты просто гонишься за заработком») не без вызова заявляет: «Может, так оно и есть». Но разве противоречит интересам общества нетерпеливое стремление Пронякина «окопаться», устроить наконец свою семейную жизнь? Разве заработок, за которым он, может быть, гонится, не является вознаграждением – и даже не совсем справедливым из-за «дурацкой нормы» – за его производительный труд?

Нелегкая и честная шоферская работа на многих дорогах страны – вот что оказывается главным в жизни Пронякина, какие бы субъективные стремления ни лежали в основе его трудовой активности. Уже этого было бы достаточно для положительной в целом – при всех оговорках – нравственной оценки героя. А нам ведь известно о Пронякине больше. Мы знаем не только то, что делает герой повести, но и как он это делает. Он чувствует машину, как самого себя, он «ездит, как бог», сотнями примет подтверждая свое незаурядное шоферское дарование.

Радость первооткрывателя, мальчишеское желание поразить всех, вывалив перед крыльцом конторы груду свинцово-голубой руды, стремление доказать что-то тем, кто думает о нем бог знает что, – все это сошлось в «слишком сильном» чувстве Пронякина, когда он с невероятным напряжением выбирался на своем перегруженном «МАЗе» по раскисшей дороге наверх. «Чего это я? – спросил себя Пронякин. – Чего это с тобою нынче сделалось?»

Да и позднее, на пороге смерти, Пронякин не может думать только о себе. Его последние разговоры, мысли – о бригаде, вину которой в случившемся он решительно отвергает, о «женульке», которая вряд ли его застанет, о дороге из карьера, которую надо бы в том месте расширить, о трехцветном «мазике», который уже не накрутит на своем спидометре ни одного километра. Тысячи нитей связывают Пронякина с этой землей, где он сделал за свою короткую жизнь и много, и мало, и жаль лишь, что столько важного осталось в этой жизни на «после»…

В «Святом семействе» Маркс и Энгельс так формулируют проблему нравственного воспитания: «Если правильно понятый интерес составляет принцип всей морали, то надо, стало быть, стремиться к тому, чтобы частный интерес отдельного человека совпадал с общечеловеческими интересами». И еще: «Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятельства человечными». Для авторов «Святого семейства» это – элементарные истины, не требующие особых доказательств. «Эти и им подобные положения, – говорится в книге, – можно найти почти дословно даже у самых старых французских материалистов» ³. Следовательно, вопрос заключается лишь в том, как, какими путями подойти к решению этой исторической задачи.

Социалистическая революция, как известно, создала социально-историческую основу для совпадения частных и общечеловеческих интересов. Она положила начало формированию новых общественных отношений, глубоко человечных по самой своей сущности. Из этого, однако, не следует, что проблема единства личного и общего, «человечности» обстоятельств, формирующих характер человека, целиком и полностью снимается уже на первой фазе развития коммунистического общества. Нет, эта проблема требует к себе постоянного внимания, она решается вновь и вновь с учетом новых потребностей социалистического общества, новых возможностей, возникающих в ходе духовного, культурного и материально-технического прогресса. И думается, что именно в этом прежде всего состоит значение для литературы экономической реформы.

Нет нужды забегать вперед, приукрашивать действительное положение дел. Наша печать достаточно трезво анализирует успехи и недостатки в осуществлении экономической реформы, те трудности объективного и субъективного порядка, с которыми приходится сталкиваться. Известно, в частности, что еще не сложилась в полной мере вся цепочка хозрасчетных отношений по вертикали: бригада – цех – завод – главк – министерство. Работники промышленности нередко сетуют на продолжающиеся «волевые» пересмотры плановых заданий, на медленное сокращение числа показателей, по которым оценивается работа коллектива, на то, что предприятия и министерства зачастую разговаривают на разных языках. Далеко еще не отработана и хозрасчетная – «горизонталь»: новые отношения между предприятиями. Позади лишь первый этап внедрения новых принципов планирования и экономического стимулирования производства, период «запуска» реформы, «отладки» ее сложного механизма. Тем не менее направление происходящих изменений обнаружилось уже с достаточной очевидностью. Речь идет о совершенствовании социалистических принципов хозяйствования, социалистических производственных отношений, об экономических преобразованиях, имеющих глубокие нравственно-психологические последствия.

Вспомним, например, об опыте коллектива Щекинского химического комбината Тульской области, получающем ныне широкое распространение. За три года работы при «замороженном» фонде заработной платы, распределение которого стало правом коллектива, удалось удвоить производительность труда, высвободив при этом тысячу ранее «незаменимых» работников. Но существенна не только чисто экономическая сторона дела. «Работа в новых условиях укрепила дисциплину, четче стал ритм труда, люди больше дорожат рабочим временем. Характерный факт: несмотря на уменьшение числа работников, количество сверхурочных часов на предприятии сократилось почти втрое» ⁴. Просто и быстро была устранена несправедливость в оплате труда, которая многие годы тяготела над работниками вспомогательных служб. Самое же главное – измерителем трудовой активности людей стало не только их прямое участие в выпуске продукции. Решая вопрос о доплате к основному заработку, коллективы цехов учитывали отношение того или иного работника к труду, его вклад в совершенствование производства. Понятно, что эту сторону дела нельзя предусмотреть никакими централизованными тарифными сетками и ставками.

Будничная, казалось бы, работа щекинских химиков на деле связана с задачей огромной общественной важности: более последовательным осуществлением и первой и второй части формулы социализма «от каждого по способности, каждому по труду». Шаг за шагом дело идет к тому, чтобы число работников, их квалификация и загрузка точно соответствовали потребностям производства, чтобы каждый работник комбината, будь то рядовой оператор или руководитель, работал с полной отдачей, вносил максимальный вклад в труд всего коллектива.

Поиски такой организации и оплаты труда, которая в наибольшей степени отвечала бы природе социалистического строя, как известно, идут не только в промышленности. Не менее актуальной является эта проблема для сельского хозяйства. Около десяти лет назад по всей стране развернулось создание механизированных звеньев, в основном на обработке пропашных культур. Большинство из этих звеньев вскоре распалось: иным и не мог быть результат поспешно проведенной кампании. Теперь безнарядно-звеньевая система оплаты труда вновь шаг за шагом продвигается вперед, распространяется на новые и новые хозяйства, на самые различные виды работ – как раз потому, что она позволяет решать одновременно и экономические и общественно-воспитательные задачи.

Активным борцом за безнарядно-звеньевую систему выступает Миллеровский районный комитет КПСС Ростовской области. Именно на атом пути, считает первый секретарь райкома Л. А. Чупринин, интерес, который делает образцовыми приусадебные участки, удается перенести на миллионы гектаров. Уходят в прошлое принципы: «Как начальство скажет…», «На то у агронома и голова, чтобы думать». Член механизированного звена – сам себе начальство, сам себе агроном. Появилось очень много новшеств, направленных на облегчение труда, повышение производительности, продление сроков использования техники. Люди сами требуют организовать им агрономическую учебу, ищут новое в специальной литературе. Конечно, перестройка дается не просто: подчас идет болезненная ломка характеров. Но отдельные срывы не меняют общей картины. «Десятки раз пришлось потом убеждаться, что у нашего колхозника все-таки в крови хозяйская хватка, мудрость житейская. И когда условия способствуют их проявлению, они тут же дают о себе знать». «Звеньевая система в корне изменила отношение человека к труду, выдвинула на первый план постоянную заботу об урожае. Вот почему случаи недобросовестного отношения к работе бывают в звеньях крайне редко, а если и бывают, то немедленно пресекаются самими механизаторами» ⁵.

Совет Министров РСФСР одобрил опыт работы коллектива Героя Социалистического Труда В. Я. Первицкого и волгоградского совхоза «Труд», успешно применяющих безнарядную аккордно-премиальную систему организации и оплаты труда. Вот как характеризовал социальную и нравственно-психологическую сторону этого опыта член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР Г. И. Воронов. Подобная система, говорил он, открывает путь к преодолению диспропорции между ростом механизации сельского хозяйства и производством продукции, решает проблему качества сельскохозяйственных работ. Однако «при такой организации дела решаются не только экономические проблемы. Молодые люди, становясь членами хозрасчетных подразделений, обретают реальную возможность творчески проявить себя, стать подлинными мастерами сельского хозяйства. Здесь, в атмосфере товарищества, коллективной ответственности выковываются лучшие качества социалистического земледельца». «В таких коллективах воспитываются замечательные люди. Это не только дисциплинированные исполнители и хорошие товарищи – это еще и творческий, инициативный народ» ⁶.

Имеющийся уже опыт свидетельствует о том, что гуманистическое содержание осуществляемых ныне социально-экономических преобразований состоит в более тесном единении «частного интереса отдельного человека» с общенародными интересами, в достижении большей точности, гибкости, а значит, и справедливости, «человечности» учета вклада каждого в общее дело и оплаты труда, в обеспечения большего простора для самостоятельности, инициативы, творчества. Если вспомнить «Время летних отпусков» А. Рекемчука и «Большую руду» Г. Владимова, речь идет о том, чтобы организаторские способности и знания Светланы Панышко получили гарантированное применение, чтобы нормы и расценки не отгораживали Виктора Пронякина от бригады, а сплачивали всех шоферов в единый социалистический коллектив, быстрее и проще помогали осознавать общественный смысл нелегкого водительского труда.

Находят ли отражение в нашей литературе те сложные изменения, которые происходят сейчас в нравственной атмосфере на предприятиях, в производственных отношениях, в самочувствии тружеников города и села? К сожалению, художественная проза еще очень робко обращается к отображению этих процессов. В основном они являются еще достоянием очеркистов.

Представляется глубоко современным, например, яркое публицистическое исследование проблемы «человек и экономика», которое ведет в ряде своих очерков А. Аграновский. Скальпель писателя действительно добирается до «сути дела», как названа книга этих очерков, самое малое «операционное поле» позволяет автору затронуть общезначимые проблемы, обнаружить жизненно важные явления и процессы.

Шумит раскинувшаяся на огромной территории стройка, которая добавит еще один цех Липецкому металлургическому заводу. И здесь, в этой суматохе трудовых будней, в обычном напряжении крупного строительства лучик авторского внимания неотступно следует за начальниками двух управлений, странно спокойными людьми. Привычки, характер, стиль работы, отношение к начальству и подчиненным, устройство домашнего быта – все это создает «портрет делового человека» наших дней. Портрет перспективный, показывающий руководителя таким, каким он становится, каким он не может не формироваться в условиях экономической реформы. Другой очерк: неожиданная проблема «ничейного» леса, плавающего по Братскому морю. Кубанские казаки очень хотели бы пустить его в дело, братские руководители ничуть не меньше хотели бы от этого леса избавиться. Но нельзя, – путь к использованию гибнущего добра оказался устланным множеством запретительных инструкций. А. Аграновский задумывается в связи с этим о чувстве и праве хозяина страны, о необходимости скорейшего распространения на строительство принципов хозрасчета, о подлинной самостоятельности, которая нужна для проявления инициативы во всех областях хозяйственной жизни.

Еще одна строительная история: о трубе, которую с немалыми трудностями устанавливала, а потом ломала одна и та же бригада на Братском алюминиевом заводе. Возмущенные рабочие написали в редакцию газеты письмо, потребовали найти виновников проектного брака. Увы, такими главными «виновниками» оказались не столько отдельные лица, сколько порядки в проектном деле, ведущие к чрезвычайно убыточной «экономии» на качестве проектов, а кроме того, многократное занижение сметной стоимости завода, непомерно растянутые сроки строительства. Однако опять, так же как в истории с плавающим лесом, автор очерка не ограничивается анализом этих безликих обстоятельств, не упускает возможности посмотреть в глаза конкретным авторам проекта. Почему они не остановили работу сразу же, как только было решено менять проект? Почему бригада строителей так и не узнала, чем вызвана эта неожиданная перестройка? «Трубу в конце концов можно переложить, и железо можно послать на переплавку, – пишет А. Аграновский, – но кто переплавит обиду людей? Кто подсчитает цену усталости, безверию?.. Нравственные потери – они самые невосполнимые».

Думается, что сказанное выше в известной мере отвечает на вопрос, каким образом экономические преобразования последних лет связаны с развитием литературы, с решением творческих проблем. Очевидно, что экономическая реформа и дальнейшее совершенствование производственных отношений в деревне могут вызвать – и несомненно вызовут – соответствующий резонанс в области художественного творчества постольку, поскольку они повышают удовлетворенность трудом, расширяют самостоятельность и рядовых работников, и руководителей в решении производственных и общественных задач, открывают новые возможности для воспитания активного, творческого, высоконравственного строителя коммунистического общества.

Я не ставил перед собой задачи затронуть все или даже главные стороны нашей сегодняшней темы. Вряд ли это возможно в кратком вступительном слове. Моя мысль сводится к необходимости самого последовательного историзма, умения видеть своеобразие взаимосвязей литературы и экономики на каждом этапе общественной жизни. И я буду рад, если эта мысль получит поддержку в выступлениях товарищей.

Е. МАЛЬЦЕВ

ПРАВО И ДОЛГ ПИСАТЕЛЯ

Моя жизнь и моя литературная работа всегда были связаны с деревней. Я написал свои книги о сельских тружениках, о их радостях, тревогах и бедах, пытался разгадать те глубинные явления и процессы, которые представлялись мне первостепенными в развитии деревни, стремился в какой-то мере понять через деревню и ее людей и страну и мир.

Жизнь в нашей деревне шла сложным, подчас противоречивым путем. Немало деревня претерпела и пережила на этом пути, не раз становясь объектом непродуманных экономических экспериментов, а то и просто жертвой разного рода волюнтаристских увлечений и грубых волевых решений, не имевших ничего общего с социалистическими принципами ведения хозяйства.

Конечно, и в прежние годы встречались вожаки колхозного производства, которые вели свои хозяйства, думая об экономической выгоде, но, к сожалению, главным стимулом для многих руководителей было желание как можно больше взять сегодня, при забвении того, чем будем жить завтра. Подобного рода ориентация на один только сегодняшний день, при варварском отношении к земле, к агрономической культуре, не могла принести ничего путного – ни устойчивого урожая, ни повышения продуктов производства, потому что держалась не на разумном планировании и подлинной народной инициативе, а на пренебрежении к принципам материальной заинтересованности и голом администрировании. А Владимир Ильич в самые трудные годы социалистического строительства учил тому, что нужно вести хозяйство «не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете…». Сначала нужно, продолжал В. И. Ленин, «построить… прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму; иначе вы не подойдете к коммунизму, иначе вы не подведете десятки и десятки миллионов людей к коммунизму» ## В.

1. «Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса» – «Вопросы философии», 1965, N 11, стр. 131, 132.[↩]
2. Эту логику поисков деревенского очерка раскрывает И. Виноградов в книге «В ответе у времени», «Советский писатель», М. 1966.[↩]
3. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 2, стр. 145 – 140.[↩]
4. »Не числом, а уменьем», «Известия», 11 октября 1969 года. [↩]
5. «Поле и совесть», «Комсомольская правда», 11 ноября 1969 года.[↩]
6. »Человек и земля», «Комсомольская правда», 11 мая 1969 года. [↩]