Гофмановский след в романе «Доктор Живаго»

1

«Доктор Живаго» как итоговое произведение Бориса Пастернака вобрал в себя самые разнообразные культурные коды, одним из которых является алхимический. Аналоги процесса Великого Делания алхимиков, конечной целью которого, как известно, было получение философского камня, воспроизводятся в романе в полном соответствии с композиционным и сюжетным алгоритмами повествования. Одним из алхимических локусов романа является поселок Варыкино, куда из революционной Москвы приезжает семейство Живаго и где его встречают супруги Микулицыны. Выявлению алхимических коннотаций Варыкина и тамошних обитателей, а также следов сказки Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» и посвящена данная работа.

Варыкино, как и Москва, куда Юрий Живаго возвращается в 1922 году и где живет до самой смерти в 1929-м, соотносится с красной (третьей и последней) фазой Великого Делания. Если в Москве доктор встречается с юной Мариной Щаповой, которая, как указывает ее отец, дворник Маркел, при этом «заалелась», то в Варыкино приехавшую семью Живаго встречают «раскрасневшаяся» молоденькая Елена Прокловна Микулицына и ее муж.

«Отмеченность» любимой красным цветом характерна уже для раннего Пастернака — см., к примеру, красный, огненный колорит стихотворения «Послесловье» из книги «Сестра моя — жизнь», впервые опубликованного к тому же в сборнике с алхимическим названием «Киноварь» в Рязани в 1921 году¹. Вяч. Иванов отмечает, что «название минеральной краски могло входить в синонимические отношения со словами, образованными от древнего названия насекомого, с помощью которого добывали «пурпур червца» (выражение Пастернака по поводу кошенили, стих. «Нет, не я вам печаль причинил»…)»².

В «Докторе Живаго», напротив, «заалевшаяся» и «черненькая» Марина-«сурьма»-«киноварь» влюбляется в Юрия Живаго. Краснота становится признаком, позволяющим определить одного из прототипов и Елены Прокловны Микулицыной, и Марины — Елену Виноград, которой посвящено упомянутое стихотворение.

Ассоциации с богатством, которое сулило адептам-оптимистам занятие алхимией, могли возникнуть у Пастернака (как в 1920-е, так и в 1950-е годы) в связи с тем, что после посещения Рязани он вместе с сестрой ездил за провизией в Касимов и в это время его мучил фурункулез — ср. с черной стадией Великого Делания, проявляющейся в гниении первоматерии: «Борис и Лидия возвращались в Москву речным теплоходом, имея новую обувь и одежду, а также большую корзину провизии. Несмотря на жестокий фурункулез под рукой, моральный дух Пастернака в это время был очень высок»³, — ср. с плаванием аргонавтов, успешные приключения которых в эзотерическом истолковании — «не что иное как превращения философской материи, вступающие теперь вместе с Иасоном в завершающие и важнейшие фазы modus operandi; задачей художника является ныне управление силой действия химических деятелей, усмирение их буйства и сдерживание их бесчинств <…> Благодаря Медее Иасон обрел несомненное ведение, от нея он получил также чудодейственную огненную воду, на коей, согласно Фулканелли, основывались тамплиерские ритуалы с бафометом, то есть Крещение Премудрости или Крещение Смеси Породы»⁴.

Если в Москве 1922 года «киноварность» можно опознать в красноте (в том числе и политической) действующих лиц, то в более отчетливом виде она проступает в уральской части романа, а именно в Варыкине, где начинается один из циклов Великого Делания доктора.

Утопичность локуса Юрятин — Торфяная — Варыкино определяется как этимологией слова «утопия», так и генетикой топонимов, указывающей на необходимость прочтения происходящего в категориях православных представлений о юродстве и святости и в качестве аналога тайного алхимического Великого Делания. Юрятин — стоящий на юру, город юродивого — напоминает об изгойстве алхимиков. Торфяная, откуда Вакх везет семью Живаго, отсылает к алхимическому трактату арабского происхождения «Торф философов» и представляет знаковый топоним, указывающий на необходимость помещения серы и ртути (мужского и женского начал) в алюдель, находящийся в умеренном тепле, — до почернения, сохраняющегося 40-42 дня⁵.

В связи с отсылкой к Великому Деланию фамилию Вакха, везущего семью Живаго в Варыкино, — Мехоношин — можно трактовать как «помогающий алхимику-профану носить мехи для раздувания огня». Таким профаном (в отличие от предстающего в роли адепта Юрия Живаго) может являться Крюгер, у которого работал Вакх, а также его бывший управляющий Микулицын.

«Иконописное» прочтение действий доктора нисколько не противоречит алхимическому. Стоит добавить значения этимологии фамилии Вакха, которые дает словарь В. Даля и которые сигнализируют об истории семьи Вакха, истории Варыкина и имеют, в частности, христианские (рождественские) коннотации: «Мехоноша — 1. Об. стар. княжий служитель, носящий за ним шубу; 2. Ныне: носячий продавец шуб; 3. В местах, где колядуют или щедруют, славят Христа, тот из колядовщиков, кто принимает подачку и носит ее, до дележа, в мешке; 4. Арх. сиб. вьючный товарищ лесовщиков на охоте, который носит припасы, готовит ужин и пр.; вообще подносчик, чернорабочий, не знающий ремесла».

Отмечая роль мехоноши в среде колядовщиков, В. Пропп в работе «Русские аграрные праздники» (1963) указывает и на другие социальные коллективы, в которых были мехоноши и к которым также могли принадлежать предки Вакха и он сам: «Колядовщики — не беспорядочная случайная толпа, а некоторая группа людей, объединяемая по полу и возрасту. Эта группа имеет свою организацию. Они сами определяют, кому быть «мехоношей» или «мехоноской». Мехоноша, т.е. тот, кто нес мешок, куда складывались подарки, был вместе с тем как бы начальником этой группы. Наличие мехонош не было характерным только для колядовщиков. Мехоноши имелись в среде скоморохов, нищих странников, паломников и т. д.»⁶.

Имя же Вакха отождествляет его с Паном, который соотносится с Бафометом тамплиеров, «чье имя должно по правилам Каббалы быть сложено в обратном порядке расположения слогов Baphomet — Tem. ohp. ab. Templi omnium hominum pacis abbas, что значит: отец храма, всемирный мир человеков»⁷ или «отец храма вселенского мира между человеков»⁸. Пан является также сыном Меркурия, и «его голова и тело образуют иероглиф ртути философов»⁹. Далее, «одетый в белое Вакх — словно тень Диониса Загрея, орфического психопомпа, который принимает души, прибывшие в Аид, и помогает им»¹⁰. Наконец, имя Вакха-Пана и тождественного ему Бафомета, подводящее к «символическому крещению Мете», указывает на необходимость для приехавшей семьи Живаго-Громеко помыться, что те и делают: «Приезжие умылись».

Лишь к концу своего «странствия земного» Живаго понимает значение этой процедуры и уделяет ей, о чем свидетельствует его приход в дворницкую Маркела, несравненно больше внимания. Значение этого действия, недооцененного в Варыкине, заключается в следующем:

Латинское слово Bapheus (красильщик) и глагол meto (собирать, жать) также привлекают внимание к особой способности Ртути или луны Мудрецов во время погружения или царской бани (bain du roi) улавливать тинктуру, хранящуюся в материнских недрах. Это и есть Грааль с вином Евхаристии, жидким духовным огнем, растительной, живой и животворящей влагой, проникающей в материальный мир## Фулканелли.

1. Пастернак Б. Полн. собр. соч. с приложениями. В 11 тт. / Сост. и коммент. Е. Б. Пастернака и Е. В. Пастернак. М.: СЛОВО/SLOVO, 2003-2005. Т. 1. С. 476-477. [↩]
2. Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры, т. I-VII. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998-2010. Т. VII (1). С. 681.[↩]
3. Barnes C. J. Boris Pasternak. A literary biography. Vol. I. 1890-1928. L.: Cambridge U. P., 1989. P. 276. Здесь и далее в ссылках на иноязычные источники перевод мой. — С. Б.[↩]
4. [ Канселье Э]. Алхимия. Несколько очерков по Герметической символике и Философской Практике / Перевод с франц. К. А. Векова. М.: Энигма, 2002. С. 165-166.[↩]
5. О признаках Торфяной как «иного мира» см: Rowland M. F., Rowland P]. Pasternak’s Doctor Zhivago. Carbondale and Edwardsville: Southern Illinois U. P.; London and Amsterdam: Feffer & Simons, Inc., 1967. P. 123-124. [↩]
6. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Опыт историко-этнографического исследования. М.: Лабиринт, 2000. С. 46-47.[↩]
7. Немировский В. Тайные общества и заговорщики. Куда они ведут Россию? СПб.: Питер, 2007. С. 142. [↩]
8. Джонсон К. Р. Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века / Перевод с англ. А. Осипова. М.: Энигма, 2009. С. 88. [↩]
9. Klossowski de Rola S. Alchemy. The Secret Art. N. Y.: Thames and Hudson Ltd., 1992. P. 73.[↩]
10. Rowland M. F., Rowland P. Op. cit. P. 123.[↩]