Георгий Адамович и «литературное наследство». История несостоявшегося сотрудничества

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 15-04-00297а «»Литературное наследство»: научная школа и академическая серия в истории отечественного литературоведения 1930-1980-х гг.».

После 1926 года эмигранты в советской печати появлялись исключительно редко. К концу 1920-х годов размежевание русской литературы на две ветви оформилось окончательно и надолго. В глазах советских людей эмигранты предстали врагами, и даже упоминания о них были нежелательны. Такое положение дел продолжалось десятилетия. Поток возвращенной литературы хлынул лишь с конца 1980-х годов, но отдельные попытки случались и раньше.

Одним из первых опытов привлечения эмигрантских авторов был бунинский том «Литературного наследства», готовившийся в 1966-1972 годах. К нему редакция пыталась привлечь всех, кто мог знать Бунина и написать о нем, и вступила в переписку по этому поводу с десятками авторов: от И. Соколова-Микитова и К. Чуковского до К. Симонова и Ю. Казакова. Но изрядная часть хороших знакомых Бунина оказалась в эмиграции.

Для редакторов советского издания общение с эмигрантами в то время было делом, мягко говоря, нетипичным и даже смелым: еще совсем недавно за чтение эмигрантской литературы или похвалы ей можно было получить срок. А редакторы «Литературного наследства» не просто вели с ними переписку, но и приглашали к сотрудничеству, причем не одного-двух, а сразу много авторов. Оттепель уже кончалась, однако редакторы, видимо, этого еще не ощутили.

Первым из эмигрантов, к кому обратилась редакция, был Г. Адамович. Автор совсем не академический, далекий от архивно-публикационной работы, на чем специализировалось «Литературное наследство», он хорошо знал Бунина и был одним из главных эмигрантских критиков.

К литературоведению (даже к самому этому слову) Адамович относился с большой иронией, однако когда доходило до действительно важных работ, тональность его резко менялась. Об издательской серии «Литературное наследство» и людях, которые ее выпускали, он отозвался очень высоко еще в 1952 году:

Советское «литературоведение» — как теперь выражаются в Москве, — стоит, бесспорно, на большой высоте, если не в той своей части, куда замешалась идеология, то, по крайней мере, в части исторической. Некоторые ценнейшие тома «Литературного наследства», или работы, посвященные Пушкину, или хотя бы такие издания, как собрание писем Достоевского, под редакцией Долинина, с необыкновенно тщательно, толково и богато подобранными примечаниями, свидетельствуют о наличии исследователей, которым каждый беспристрастный человек должен отдать должное [Адамович 1952: 8].

Оценил Адамович и умение «Литнаследства» публиковать авторов, казалось бы полностью вычеркнутых из советского обихода:

В 1935 году, — т. е. в годы самые суровые, когда от раннего советского литературного либерализма, вдохновлявшегося Луначарским, не осталось и следа, — Леонтьеву был посвящен отдел одного из томов «Литературного наследства» [Адамович 1957: 8].

До войны, когда Адамович подвизался в «Последних новостях», эта тема считалась прерогативой его коллеги по газете Р. Словцова (Н. В. Калишевича), который опубликовал в общей сложности 25 статей о томах «Литературного наследства» (см.: [Указатель]). Поэтому развернутых печатных отзывов Адамовича того периода не осталось, одни лишь упоминания, но и по ним видно, что он уже тогда относился к «Литнаследству» с пиететом. А после войны он откликался и отдельными публикациями (см., например, статью о лермонтовском томе: [Адамович 1949: 4]).

Поэтому предложение о сотрудничестве именно от «Литературного наследства» Адамович не отклонил сразу, а, хоть и не без сомнений, склонен был принять.

Редакторы и составители тома также надеялись на то, что сотрудничество будет успешным. Гораздо позже, в 1987 году, С. Макашин подробно рассказал об этом под магнитофонную запись:

Самые интересные воспоминания (ну, сейчас они появятся, я на этом деле пострадал) — это Георгия Викторовича Адамовича. Это был крупный поэт 20-х годов, акмеист. Он с Гумилевым был дружен. Писатель. У него было плохо с сердцем, и мне Кодрянские… Тоже жил как нищий совершенно… Вообще, эти знакомства с этими эмигрантами, за исключением Зайцева, о котором я потом скажу, производили на меня впечатление очень печальное: нищета и голод. Мне Кодрянские сказали, что они хотят меня повести… на Монпарнасе в знаменитую «Ротонду», знаменитое, так сказать, кафе, которое любил Бунин, когда у него были деньги, вот когда он получил Нобелевскую премию, где Маяковский бывал, и там столики, так сказать, знаменитых французских поэтов есть. Но предупредили меня, что больше часа не нужно, чтобы беседа была, потому что Адамович стар и очень устает — и трудно будет.

Но мы разошлись… Мы приехали что-то в восемь часов в это самое кафе, и уехали только с закрытием, в пять часов утра, потому что он так был увлечен, все спрашивал… Правда, он не москвич, а ленинградец, но Ленинград я все же довольно хорошо знаю… Пушкинский Дом… У него так много друзей там было и все… Потом я был у него в гостях еще два-три раза. Он охотно согласился написать воспоминания, и написал чудесные воспоминания. Просто они великолепно написаны. Я ему посоветовал не писать ничего (там были политические вещи) о том, как… об этих «Окаянных днях» Бунина, как он, действительно, ненавидел эту самую советскую власть. Я говорю: «Это не пройдет у нас. Оставьте это, так сказать, для будущего». И он написал, собственно, о творчестве, о том, как Бунин писал, Бунин с ним советовался — и все.

Я привез эти воспоминания. У нас завязалась с ним переписка, очень хорошая, сердечная, она у меня где-то есть, хранится. И потом вдруг он замолчал. Замолчал. Он поздравлял меня всегда с Новым годом. Нет новогоднего поздравления. Я написал Кодрянским, которые знают: «Где Адамович?» Не успел я получить ответ от Кодрянской, как получил письмо, коротенькую открыточку от Адамовича: «Сергей Александрович, дорогой, извините, пожалуйста, что… У меня накопилось несколько ваших писем, я отвечу вам потом. Я только что приехал из Соединенных Штатов, где я читал лекции (это пять-шесть месяцев), сейчас еду к себе в Ниццу (у него была на окраине Ниццы маленькая такая дачка. — прим. С. Макашина) и оттуда я вам напишу обо всем, в том числе вы мне скажите о моих воспоминаниях». Ну, и опять молчание. Опять я пишу Кодрянским. Они пишут: «Знаете, произошло несчастье. Как только он приехал в Ниццу, сам, на своей машине, вышел из машины и упал мертвым». В его годы уже это было трудно — поездка в Соединенные Штаты <…>

Эти воспоминания сейчас… я их привез, я не Зильберштейн, я ничего дома себе не оставляю, не храню. Все, что я привозил из Парижа, я сейчас же передавал в ЦГАЛИ. Там эта рукопись и хранится. Но я показал ее, так сказать, Бабореко, и Бабореко попросил у меня 2-3 дня, он снял копию… Ну, была, конечно, копия и у самого Адамовича. Они изданы, эти воспоминания, в Америке.

А сейчас вот я узнал из «Литературной газеты», из беседы с Баклановым, что в «Знамени» будет портрет Бунина Адамовича. Я позвонил Бабореко и говорю: «Что это за портрет такой?» — «А вот это те воспоминания, которые вы прислали, привезли». Я говорю: «Ну, так, во-первых, это не портрет, это все-таки очерк… это как-то… ну, изложение того, как он писал, как он проникает как-то в магию творчества Бунина, — вот такое, так сказать, это эссе скорее, а не портрет. Но вы, надеюсь, укажете о том, от кого вы получили этот материал? Ведь это я заказывал, я прислал…» Он сказал: «Ну, там сказано, что это должно было печататься в «Литературном наследстве» и не появилось». Я говорю: «Ну, «Литературное наследство» «Литературным наследством», но все-таки кто-то заказывал, кто-то разговаривал с Адамовичем, по сути дела редактировал…» — «Нет, этого нет. К сожалению, сейчас уже поздно. Уже набрано». Ну, я очень удивился этому, сказал об этом Лакшину. Не знаю, поправят или нет.

Мне это немножко обидно, потому что, действительно, я с Адамовичем работал над этой вещью, потому что там у него были и политические вещи, которые нельзя было печатать, понимаете. Он со мной советовался [Макашин].

Трогательные упоминания о даче в Ницце и собственной машине у Адамовича свидетельствуют только о том, что железный занавес был довольно прочен и сквозь него с трудом просачивались не только конкретные сведения, но даже и самые общие представления о жизни в эмиграции.

Рассказанная Макашиным история гораздо более точно восстанавливается по документам, благо их сохранилось немало. Большая часть переписки Адамовича с редакторами бунинского тома сохранилась в редакционном архиве «Литературного наследства» (ныне в ОР ИМЛИ. Ф. 575) и подготовлена к печати.

Сперва к Адамовичу с предложением о сотрудничестве обратился А. Бабореко¹. Адрес он получил от С. Прегель², с которой был в переписке и которая также была потом приглашена участвовать в бунинском томе «Литературного наследства» (см. письмо А. Дубовикова С. Прегель от 17 апреля 1967 года: [ОР ИМЛИ. Ф. 575]). Прегель предварительно поинтересовалась у Адамовича, можно ли дать его адрес, и он ответил ей в письме от 23 мая 1964 года: «Конечно, Бабореко дать мой адрес можно. Я это имя знаю, но не помню от кого»³ [Sophie Pregel…]. У Бабореко с Адамовичем завязалась переписка, продолжавшаяся с 1965-го по 1971 год⁴, в ходе которой он и рассказал о готовящемся бунинском томе.

В возможности появления своих воспоминаний в «Литературном наследстве» Адамович сомневался с самого начала и не раз высказывал эти сомнения в письмах. 1 июня 1965 года он написал А. Бахраху:

Мне прислал кучу оттисков и вырезок некий Бабореко, советский «бунинист».

1. Александр Кузьмич Бабореко (1913-1999) — литературовед, исследователь творчества Бунина, составитель и комментатор нескольких его изданий, в том числе собрания сочинений, автор книги «И. А. Бунин. Материалы для биографии» (М., 1967; 2-е изд.: М., 1983). Адамович положительно отозвался о его книге, см.: [Адамович 1968: 4]. [↩]
2. Софья Юльевна Прегель (1894-1972) — поэтесса, издатель. После революции в эмиграции в Константинополе, с 1922 года в Берлине, с 1932-го — в Париже, с 1940-го — в США. Редактор-издатель журнала «Новоселье» (1942-1950), директор издательства «Рифма» (1957-1972).[↩]
3. В. Крейд дважды опубликовал это письмо, но в обоих случаях вместо фамилии Бабореко указал Бабенко: [Письма… Новый журнал, 1994: 314], [Адамович 1996: 412]. [↩]
4. Письма Адамовича Бабореко позже опубликовал, см.: [Письма… Русская провинция, 1994]. Встречные письма Бабореко отложились в бумагах Адамовича в Бахметьевском архиве.[↩]