Французская революция и немецкая интеллигенция
W. Rodel, Forster und Lichtenberg. Ein Beltrag zum Problem: Deutsche Intelligenz und Franzosische Revolution, Berlin, 1960, 252 S.
В последние годы в Германской Демократической Республике появляется все больше исследований на тему о революционных традициях немецкого народа, в частности о периоде 1789 – 1793 годов. Эту же задачу ставит перед собой и автор книги «Форстер и Лихтенберг», он стремится углубить рассмотрение проблемы «немецкая интеллигенция и французская революция».
Замысел В. Рёделя – на материале высказываний немецкого якобинца Форстера и крупнейшего немецкого сатирика XVIII века Лихтенберга показать реакцию двух прогрессивных представителей немецкого общества на якобинский этап революции. Рёдель привлекает богатейший как опубликованный, так и архивный материал – письма, дневники, записи, произведения обоих писателей. Путем очень тонкой интерпретации наследия писателей он наглядно показывает процесс идейного размежевания в литературных кругах Германии. Каждый факт и каждая мысль подтверждается документально; в книге как бы звучат два голоса, две самохарактеристики, иллюстрирующие два идеологических направления. В центре внимания автора – Форстер. Многие поколения немцев воспитывались в убеждении, что роль Форстера была «предательской» или в лучшем случае незначительной. В настоящее время облик Форстера – ученого, писателя и политического деятеля обретает в Германской Демократической Республике новую жизнь. В 1953 году Берлинская Академия наук предприняла издание полного собрания его сочинений, выходят «Книги для чтения», посвященные Форстеру, его беллетризованные биографии. Опираясь на Энгельса, который еще в 1845 году призывал «прославлять» Форстера, Рёдель яркими штрихами дорисовывает образ «забытого и отвергнутого своим классом революционера и гуманиста» (стр. 9). Предполагается, что Лихтенберг более знаком читателю; он привлечен как контрастная фигура, поскольку его восприятие революции было резко отличным от взглядов Форстера.
В. Рёдель вначале рисует картину дружбы и идейной общности Форстера и Лихтенберга, а затем их разрыв на политической почве. Автору удается очень полно охарактеризовать отношения Форстера и Лихтенберга в 1770 – 1780 годах, их совместную издательскую/работу, политические и общественные взгляды. В этот период Лихтенберг видит в Форстере «соратника», высоко ценит его как художника, а Форстер относится к «ему с «обожанием».
Однако В. Рёдель с излишней обстоятельностью прослеживает весь ход развития отношений Форстера и Лихтенберга, начиная с их первой встречи. Если описание пребывания Форстера в Вильно после первого раздела Польши или изложение его идейного кризиса – сближения с масонами – имеет принципиальное значение, то вряд ли нужна фиксация мельчайших колебаний и отклонений в их дружеских отношениях. В этом микрологическом анализе Рёделю порой изменяет уменье сочетать личное с историческим.
Но уменье это в полной мере проявляется во второй половине книги, где, расширяя рамки исследования, автор описывает ту сложную борьбу, которая в 1790-х годах велась не только между третьим: сословием и феодалами, но и внутри прогрессивного бюргерства между носителями отвлеченной идеи революции и приверженцами революционной практики. Испытание, которому подвергается дружба Форстера и Лихтенберга, рассматривается автором на широком общественном фоне.
Восторженное приятие революции передовыми кругами немецкого общества в 1789 году и враждебный отказ от нее в 1792 году В. Рёдель объясняет, исходя из известного высказывания Энгельса о «метафизическом» характере восторга немцев перед революцией; он справедливо указывает на слабость класса, на страх, порожденный провинциальной замкнутостью и «убожеством» Германии.
Очень отчетливо показано становление политического сознания Форстера, те объективные факты и обстоятельства, тот накопленный им в Вильно, и во время путешествия 1790 года по Англии, Голландии и кратковременного пребывания в революционном Париже социальный опыт, который помог ему от мысли перейти «к делу, от слова к действию».
Исторически правильно изложены революционные события в Майнце и активная роль Форстера как организатора Майнцской республики. Заслуга исследователя в том, что он ничего не упрощает, вскрывая колебания и сомнения Форстера, особенно в Париже в 1793 году, когда он вырабатывает новую «общественную этику, обусловленную интересами народа» (стр. 160).
Бездну, отделяющую якобинца Форстера от идеологов политической умеренности, В. Рёдель иллюстрирует отношением к нему современников: рушится дружба с историком Шлоссером, с поэтом Штольбергом, а главное с Лихтенбергом. При этом автор подробно останавливается на тех актуальных общественных проблемах, которые порождают идейные разногласия. Общеизвестно, что в глазах самых передовых немецких просветителей казнь Людовика XVI была камнем преткновения в их оценке французской революции; это подтверждается многочисленными письмами и высказываниями Лихтенберга. Очень остро стоял и вопрос о роли Форстера, ходатайствовавшего перед национальным конвентом о присоединении Майнца к Франции. Как современники, так и некоторые позднейшие исследователи обвиняли его не только в «антипатриотизме», но и в «предательстве». Одним из наиболее интересных разделов книги В. Рёделя является его анализ создавшегося в это время в Майнце тяжелого положения и тех политических соображений, какими руководствовался Форстер, хотя и понимавший невозможность революции в Германии, но мечтавший превратить Майнц в пример для страны и не сомневавшийся в том, что после победы Майнц будет возвращен Германии.
Очень убедительной представляется мысль Рёделя, что Форстер находился во власти присущего якобинцам утопического представления о послереволюционной эре: «Он мысленно создавал общественный порядок, которого буржуазный класс не в состоянии установить… теоретически <он> опередил общественное развитие» (стр. 157).
В противоположность Форстеру Лихтенберг на новом этапе революции объят «страхом» и «возмущением». Полемизируя с одним из его новейших исследователей, Ильбергом, с чрезмерной прямолинейностью утверждающим, что после 1792 года Лихтенберг превращается в реакционера и защитника существующего порядка, Рёдель справедливо считает, что Лихтенберг остался верен просветительским идеалам, но не выдержал испытания якобинской революции, и совершенно правильно объясняет это «утверждением цели при отрицании пути, который ведет к ее достижению» (стр. 170). Пафос этой части исследования – в доказательстве глубокой противоречивости Лихтенберга. Рёдель привлекает два письма Лихтенберга – к Архенгольцу в 1794 году и к Земмерингу в 1795 году, – в которых он пытается объяснить и оправдать свой отказ написать о покойном Форстере. Путем тонкого и углубленного анализа этих писем, которые либо совсем замалчивались, либо трактовались крайне поверхностно, автор наглядно демонстрирует тот путь компромисса, на какой встал Лихтенберг. В. Рёдель прав, вновь и вновь повторяя, что последнему «не удалось, как это сумел Форстер, от наблюдений над поверхностью явлений перейти к пониманию общественных связей» (стр. 169), но он несколько недооценивает иронический скептицизм Лихтенберга по отношению к себе самому. Исследователь цитирует его восклицание: «Какой скачок от cogito ergo sum к призыву a la Bastille, но не делает из него никакого вывода. Между тем эти слова – показатель того, что Лихтенберг не только понимает, но и правильно объясняет свою непоследовательность. Это признание своего бессилия сделать скачок от теории к практике, иными словами – поступить, как Форстер, сделавший, как он говорит, «неизбежный вывод из проверенных принципов».
Рёдель доводит свое исследование до середины 1790-х годов; отсюда, видимо, вытекает его утверждение о «резиньяции» Лихтенберга. Подобные настроения действительно характерны для Лихтенберга, переживавшего в начале 1790-х годов тяжелый душевный кризис; но та боевая, по-свифтовски жестокая сатира, какую представляют собой его «Объяснения Хогартовских гравюр», выходившие с 1794 во 1799 год, с полной очевидностью доказывает, что в последние годы жизни Лихтенберг был очень далек от примирения с действительностью.
Из-за узости хронологических рамок исследования создается впечатление, что Форстер – человек революционного дела – как бы остается одиноким в Германии, так как не упоминается о его последователях – писателях и публицистах якобинского толка второй половины 1790-х годов.
Можно пожалеть о том, что В. Рёдель не привлек к своему исследованию ценных отзывов русских революционных демократов – Герцена и Чернышевского о Форстере, а также что он не использовал принципиально важной вступительной статьи В. Жирмунского к изданию избранных произведений Форстера в книге «Немецкие демократы XVIII века» (М. 1956).
Несомненная ценность работы Рёделя – в богатстве материала, в четком историческом освещении идейной борьбы в Германии 1790-х годов; книга о двух представителях прогрессивной немецкой интеллигенции перерастает в исследование о двух путях развития немецкой идеологии.
г. Ленинград