Философия искусства у Достоевского
Robert Louis Jackson, Dostoevsky’s Quest for Form. A Study of His Philosophy of Art. New Haven – London. Yale Univ. press, 1966, XVI, 274 p.
В период острой идеологической борьбы, ведущейся вокруг имени Достоевского, нельзя не отметить появление на Западе книги, утверждающей реалистический характер и гуманизм его художественного творчества. Профессор Иельского университета Роберт Луис Джексон посвятил свою книгу исследованию философии искусства у Достоевского. Автор рассматривает эстетические воззрения Достоевского, непосредственно выраженные в его статьях, письмах, записных тетрадях, «Дневнике писателя», а также в художественных произведениях. Р. Джексон не составляет из этих Материалов законченной философской системы; он говорят о том, «что Достоевский «не был профессиональным философом или эстетиком… Он столь глубоко ощущал сложность жизни, что передать ее мог только в живом образе. Чтобы увидеть всего Достоевского, нужно обратиться к его художественным произведениям… Однако продуманные, выношенные мысли писателя, столь широко высказывавшегося, как Достоевский, имеют большое значение. Эстетическая мысль Достоевского имеет самостоятельный интерес и может быть рассмотрена сама но себе».
Р. Джексон ссылается на книгу И. Лапшина «Эстетика Достоевского» (Берлин, 1923) и отчасти на нее опирается в своей постановке вопроса. Однако в целом он понимает эстетику Достоевского более широко – как центральный момент всего сложного комплекса мировоззрения писателя.
Книга Джексона озаглавлена «Поиски формы у Достоевского». Основой философско-эстетической концепции Достоевского автор склонен считать «стремление к форме». Это понятие у исследователя не только далеко от какого-либо формализма, но и противоположно ему. Форма для него – философская категория, понятая широко и содержательно. «Одна из основных мыслей Достоевского, Которая неоднократно у него повторяется, состоит в том, что жизнь сама является искусством и что жить для человека – значит художественно создавать себя, свою личность», – пишет Джексон. Стремление человека к жизни Достоевский чувствовал и показывал как преимущественно эстетическое стремление.
Проблема формы, по мысли Джексона, потому имела такое значение для Достоевского, что с ней была связана для писателя проблема развития русского человека в новых исторических обстоятельствах. В сущности, это была проблема формирования самостоятельно и критически мыслящей человеческой личности, ставшая центральной для России с середины XIX века.
Поэтому «поиски формы» оказывались процессом весьма исторически содержательным, включали в себя гуманизм Достоевского и его нравственную философию.
Интересно отметить, что вопрос о значении проблемы формы у Достоевского, и именно в связи с вопросом о человеческой личности, уже ставился в литературе. «Первый этический тезис Достоевского есть нечто на первый взгляд наиболее формальное и, однако, в известном смысле наиболее важное. «Будь личностью», – говорит он нам всеми своими оценками и симпатиями. Но что такое личность?.. Личность это оформленность наиболее внутреннего происхождения и наиболее индивидуализированная». «И именно потому-то и дорога Достоевскому личность как таковая, что в ней, при всяком ее жизненном содержании, заключено требование органичности и настоящего единства духовной жизни», – пишет С. Аскольдов в статье «Религиозно-этическое значение Достоевского» 1.
Однако в приведенных словах допускается «всякое жизненное содержание» личности и форма берется вне ее связи с содержанием. Для Джексона такая формулировка неприемлема. Согласно его мнению, идеал формы у Достоевского нераздельно слит с идеалами истины и добра. Истоки этих взглядов исследователь видит в положениях немецкой идеалистической философии, и прежде всего – у Шиллера, автора «Писем об эстетическом воспитании человека».
У позднего Достоевского, пишет Джексон, шиллеровский морально эстетический идеал сливается с образом Христа, однако, по мнению исследователя, и Христос осмысливается Достоевским прежде всего в эстетическом плане. «Вера в Христа (у Достоевского. – Е. С.), – говорится в книге, – это вера в олицетворенную форму, в образ красоты, совершенства, во внутреннее преображение». Неразрывная связь истины, добра и красоты в сознании писателя, его стремление воспитать на основе высших эстетических идеалов прекрасную человеческую личность позволяют автору говорить о гуманистическом характере эстетической концепций Достоевского.
В построении книги автор совмещает хронологический и тематический принципы. Формирование эстетической проблематики Достоевского освещается в первых четырех главах. В последующих главах конкретно рассмотрены различные аспекты эстетической мысли зрелого Достоевского.
Вот названия этих глав: «Два рода красоты», «Действительность и ее изображение в искусстве», «Проблема тина», «Искусство и эстетическое воспитание», «Критика утилитарной эстетики», «Творческий процесс». Последняя глава называется «Соответствия», в ней рассматривается отношение эстетики Достоевского к философским системам XVIII – XIX веков (и отчасти античности). Как объясняет автор, он сознательно не проводил параллелей такого рода в остальных главах книги, а выделил все это в особый раздел, чтобы не придать слишком большого значения воздействию тех или иных положений Канта, Гегеля, Шиллера или романтиков, потому что больше всего «в эстетических идеях Достоевского важен оригинальный синтез, который они образуют… и важно установить не только то, чем обязан Достоевский этим мыслителям, а то общее, что есть у него с ними».
В книгу вошло также приложение «Достоевский о других видах искусства». В своем труде Джексон широко использует научную литературу о Достоевском, в том числе все наиболее солидные работы советских ученых. Библиография, помещенная в конце книги, содержит около пятидесяти русских названий.
Из художественных произведений Достоевского Джексон подробно рассматривает повесть «Бедные люди» – как своего рода литературный манифест, с которым Достоевский вступал в литературу. Исследователь стремится в самой художественной ситуации повести раскрыть эстетическое кредо ее автора. «Очеловечивая» введенный в литературу Гоголем тип бедного чиновника, Достоевский наделяет своего героя очень сильным (хотя и примитивным) эстетическим чувством. Интерес Девушкина к литературе, его озабоченность своим «стилем» – во всем этом Джексон видит свидетельство эстетического стремления первого героя Достоевского к человеческому образу, к человеческой форме. В этом же плане трактуется его отрицательное отношение к карикатурной фигуре Акакия Акакиевича и восхищение «Станционным смотрителем». «В художественном мире Достоевского, – пишет автор книги, – Девушкин является первой фигурой, так же как Дмитрий Карамазов – последней, в которой борьба за человеческое достоинство и человеческий образ, то есть проблема собственно моральной формы, осознается и исследуется в ее эстетическом аспекте».
Один из тезисов исследования заключается в том, что эстетические идеи Достоевского не претерпели после каторги и ссылки того резкого изменения, которому подверглись его политические взгляды. И в анализе мировоззрения раннего Достоевского автор стремится показать истоки его концепций зрелого периода. Однако не все доказательства представляются здесь одинаково убедительными. В частности, вызывает возражение само название четвертой главы – «Rebirth of conviction», где автор, ссылаясь на Достоевского, говорит о возрождении (rebirth) его убеждений (после ссылки), а не об их изменении. Между тем в тексте «Дневника писателя», к которому отсылает Джексон, сказано не «возрождение», а «перерождение… убеждений», то есть речь идет именно не о сохранении прежних взглядов, а об их перемене2.
Наиболее интересным в книге нам представляется анализ «двух родов красоты» у Достоевского. Автор отмечает, что часто встречающиеся в художественных произведениях писателя определения красоты как «загадки», «страшной силы» и т. п. иногда считаются выражением авторской точки зрения. Джексон категорически отвергает допустимость подобных выводов. У Достоевского «амбивалентна не красота, а человек, который ее воспринимает». Человек в своем заблуждении может принять содомский идеал за идеал Красоты, но само философское понятие красоты у Достоевского, подчеркивает автор, трактуется только в положительном смысле, как синоним добра. С этих позиций оспаривается тезис о якобы существующей связи между творчеством писателя и декадентским искусством. Видя отличительную особенность, декаданса в утрате критериев добра и зла, исследователь показывает, что в этом отношении творчество Достоевского можно противопоставить искусству декадентов.
Рассматривая «морально-эстетический спектр» Достоевского, автор книги обозначает его крайние точки как «образ» и «безобразие». В этих понятиях находит свое выражение неразрывность моральных и эстетических! критериев, характеризующая мысль Достоевского. «Безобразие» – это одновременно нравственное безобразие и «безо´бразность», распадение человеческой формы. Стремление к идеалу – одновременно нравственное и эстетическое стремление, – по Достоевскому, движущая сила человеческого существования. С потерей его для человека наступает гибель. В этом смысле, утверждает Джексон, конечной причиной гибели Ставрогина явилось именно моральное безобразие, в то время как залог спасения Мити Карамазова – в его мысли о своем человеческом «образе».
Автор книги останавливается на полемике Достоевского с утилитарной эстетикой и в этой связи внимательно разбирает статью «Г. – бов и вопрос об искусстве». В то же время «ничто так не чуждо Достоевскому, – подчеркивает автор, – как отвлеченно эпикурейский или чисто эстетический взгляд на жизнь или на красоту; ничто ему так не чуждо, как отделение красоты от гуманизма».
В главе «Проблема типа» Джексон вплотную подходит к вопросу, который, на наш взгляд, является наиболее уязвимым пунктом исследования. Это вопрос о том, как сочетаются теоретические принципы Достоевского с его художественной практикой. Ключом к этому автор делает фразу одного из персонажей «Идиота»: «Может ли мерещиться в образе то, что не имеет образа?» Другими словами: может ли быть воплощено в произведении искусства то, что еще не приобрело определенной формы в реальной действительности? Теоретическая эстетика Достоевского, утверждает Джексон, отрицала самую возможность такой постановки вопроса, ибо здесь содержится противоречие в условии; гениальная же художественная практика писателя, отражавшая динамику еще не устоявшейся пореформенной русской жизни, давала на этот вопрос положительный ответ. Таким образом, автор книги констатирует резкое расхождение между эстетическими идеями Достоевского и его художественным методом.
Исследователь указывает, что глубокое противоречие между идеалами писателя и той действительностью, которую он изображал, мысль о неосуществимости этих идеалов – все это явилось источником величайшей трагедии Достоевского. И творчество, говорит Джексон, было для него единственным выходом из этого противоречия. Создание художественных произведений, говорится в главе «Творческий процесс», и есть реальное, вещественное воплощение высших духовных устремлений человека, по мысли Достоевского. В соответствии с этой идеей трактует автор и собственное творчество писателя. «Достоевский умер христианином, но спасение3 он нашел в искусстве», – утверждает Джексон.
Советские исследователи Достоевского ищут более объективные точки соприкосновения между философией писателя и его искусством, лежащие в самом характере обоих этих явлений. Этот путь намечен в ряде работ, посвященных исследованию сложной и многоликой природы реализма в русской литературе XIX века. Так, например, органическую зависимость между методом реализма, показавшего всю противоречивость человеческой психики, и той нравственно-философской концепцией, которую разделял Достоевский, устанавливает Е. Купреянова в статье «Просветительские истоки философии и творческого метода Льва Толстого» («Русская литература», 1964, N 2; см. также ее книгу «Эстетика Л. Н. Толстого», М. – Л. 1966).
К сожалению, у нас нет возможности коснуться всех вопросов, поставленных в книге Джексона. С ее автором, разумеется, можно спорить, однако основная проблема этого исследования, дающая оригинальный угол зрения на творчество Достоевского, не может не заинтересовать всякого, кто занимается историей русской литературы.
г. Ленинград