Фетиш, пожирающий душу

Некоторые камни на Банксовых островах имеют поразительную форму; они известны под названием пожирающих привидений, потому что в них якобы обитают могущественные и опасные привидения. Если на один из этих камней упадет человеческая тень, привидение вытянет из него душу, и человек умрет.

Дж. Фрэзер. «Золотая ветвь».

Туземцы Банксовых островов поклоняются «пожирающим привидениям», приносят им жертвы, всячески их ублажают. «Пожирающие привидения», эти причудливой формы булыжники, – фетиши; злобные, но божества.

В истории языческой религии известны и не такие курьезы. Это видно по той характеристике, которую дал фетишу Шарль де Бросс, французский философ и этнограф XVIII века: фетиш есть «материальный предмет, который любому народу или любому человеку захотелось избрать своим божеством, а затем предоставить жрецам освятить его в особой церемонии. Это – дерево, гора, море, кусок древесины, хвост льва, камешек, раковина, соль, рыба, растение, цветок, животное какой-нибудь породы…» ¹

Ссылка на де Бросса и фетиши может вызвать у читателя представление, что речь пойдет о религии, этнографии и т. д., но нет: тема настоящей статьи – «масс-культура». Читатель, однако, вскоре убедится в оправданности подобного зачина.

Автору уже доводилось писать о массовой культуре и различных ее особенностях. Но это явление, видимо, всерьез и надолго сохранит свою актуальность как объект исследовательского интереса. Массовая культура относится к такому типу феноменов, которые видоизменяются с поразительной скоростью. Вернее – суть массовой культуры остается прежней, обновляются вывески и упаковки. Случается, что и называют ее сегодня на Западе иначе – «поп-культурой» и уже не считают уродливым наростом на холеном теле духовной культуры, раковой болячкой, появившейся в результате урбанизации, технизации и прочих неизбежных социальных процессов.

Зачастую о «поп-культуре» говорят уважительно, не называют «роком» или «раком», а видят в ней привычные приметы современной жизни. «Поп-культура» ассоциируется в обыденном сознании с телевизором, проигрывателем, мелкими деталями быта – и потому становится привычной.

«Популярная культура всеобъемлюща», – авторитетно заявляет Майкл Белл, ученый-филолог, и отводит ей «законное и почетное место – рядом с «элитарной культурой» и «народной культурой» ². Но характеризует «поп-культуру» традиционно, как некогда определяли массовую: «Популярная культура есть культура массового влечения… Произведение искусства популярно, когда создано с таким расчетом, чтобы соответствовать опыту и ценностям большинства, чтобы большинство имело к нему широкий доступ, чтобы большинство понимало и интерпретировало его, не прибегая к специальному знанию и специальному опыту» ³.

Стало быть, речь идет все о той же массовой культуре, правда, не окрашена эта речь тем порицанием и ожесточением, с каким Белл и его коллеги нападали на эсте газированный ширпотреб лет десять – пятнадцать назад. Тогда ругать массовую культуру было модно и можно. В интеллигентной среде это считалось признаком хорошего тона, как теперь – хвалить «поп-культуру». И почитать ее элементы, как почитают дикари фетиш. Но то дикари, а не просвещенные люди. Странная, казалось бы, метаморфоза. Она побуждает более обстоятельно остановиться на проблеме: западный интеллигент (имеется в виду прежде всего интеллигент художественный) а массовая, или «поп-культура».

Художественный интеллигент занимает особое место в буржуазной культуре, выполняя роль организатора или сценариста игрового ритуала. Вкус художественного интеллигента по-прежнему многое решает, независимо от того, где его применяют – в культуре массовой или элитарной. Больше десяти лет назад в статье «Западный интеллектуал: бунтарь или конформист?» ⁴ автор уже рассматривал вопрос о месте художественного интеллигента (или интеллектуала) в художественной культуре. Сегодня небезынтересно снова вернуться к этому вопросу: за тринадцать лет много воды утекло.

Изменились и фетиши, которым художественный интеллигент поклонялся, наивно полагая, будто он не подвержен идолопоклонству, будто не приносит он жертв какому-нибудь «пожирающему привидению». Еще как приносит.

1.АКАДЕМИЧЕСКИЕ ИДОЛЫ

Список фетишей, которым поклоняется интеллигент, весьма разнообразен. Материальные фетиши соседствуют с духовными. Кроме того, список этот непостоянен, он все время меняется, в зависимости опять-таки от моды. Впрочем, не только от моды, но и более серьезных социально-психологических явлений.

В начале 80-х годов по Западу поползли слухи о таинственной болезни, которую обозначили аббревиатурой СПИД (синдром приобретенного иммунного дефицита). Хотя число официально зарегистрированных больных сравнительно невелико – около четырнадцати тысяч, – болезнь протекает исключительно тяжело и неуклонно распространяется. СПИД воспринимается западным человеком как убийца-невидимка, демон, обитающий внутри каждого индивида и активизирующийся при каких-то особых обстоятельствах.

Страх перед непонятной, но безжалостной угрозой создал фетиш.

Правда, нашлось на Западе много людей, кто отвергал мистическую чепуху и пытался обнаружить реальные причины возникновения опасного заболевания. Предполагали, будто СПИД – следствие секретных экспериментов, проводимых военными. По всей вероятности, эта версия не лишена оснований. Но навстречу этой версии была сразу выдвинута другая, более сенсационная: в апреле 1985 года на специальной конференции в американском городе Атланта ученые «вычислили», что СПИД – болезнь гомосексуалистов⁵.

В том же месяце в двух нью-йоркских театрах состоялось представление двух по-своему примечательных пьес – «Нормального сердца» Лэрри Крэмера и «Такого, как есть» Вильяма Хоффмана. Оба драматурга достаточно хорошо известны на Бродвее. Их отличает моментальная реакция на веяния моды, настроение публики. Эти обе пьесы, по всей видимости, были написаны быстро. Даже наспех. Сюжеты их особой оригинальностью не отличаются. Хоффман явно позаимствовал многое у Дюма-сына, из «Дамы с камелиями». Правда, героиня в двух бродвейских спектаклях – мужского пола. Вообще характерная примета этих спектаклей заключается в том, что их главные персонажи – гомосексуалисты. Один из любовников становится добычей безжалостной СПИД. В персонажах просыпается мистическое уважение к болезни, которую они рассматривают как кару божью за свою преступную страсть. И тем не менее они продолжают бороться со СПИД. Лекарства не помогают. Сильнее всяких лекарств оказывается взаимное чувство любовников. Они клянутся сохранить это чувство до самой гробовой доски.

Критики, испытывающие страх перед карающей десницей, сочувственно отнеслись к обоим спектаклям. В рецензиях подчеркивалось: драматурги еще раз продемонстрировали божественную силу любви, независимо от ее, любви, разновидности. Впрочем, перед ужасным зевом вечности мораль отступает на второй план⁶.

Неизвестно, присутствовал ли на этих спектаклях специалист по «поп-культуре» и ее фетишам Рэй Браун, возглавляющий специальную кафедру по исследованиям «поп-культуры» в университете штата Огайо. Если присутствовал, то наверняка назвал бы СПИД одним из так называемых «академических фетишей».

Браун определяет фетиш примерно так же, как и де Бросс: «Фетиш есть объект, личность, концепция, теория или философия, обладающая экстраординарной, магической, сверхъестественной силой» ⁷. При этом Браун выдвигает дерзкую, на его взгляд, идею, эпатирует интеллигентное сообщество: вера в фетиш, поклонение фетишу свойственны не только примитивным народам, этнографическим уродцам, но и цивилизованным нациям, и даже их наиболее просвещенной части – интеллигенции.

Разницу между обоими идолопоклонниками – дикарем и гражданином компьютерной цивилизации – Браун видит в том, что первый поклоняется предметам и явлениям, смысл которых ему непонятен – потому и поклоняется, а второй поклоняется вещам и идеям, им же самим созданным. Это может быть, судя по оглавлению сборника «Фетишизм в популярной культуре», вышедшего под редакцией все того же Брауна, – охотничье ружье, спиртное, хоккейная «звезда», любовная песенка, литература ужаса, компьютер, цифра «3» и многое другое.

Сам Браун исследует фетиши совершенно особого рода – «академические», или «фетиши академиков». Кого подразумевает он под термином «академик»? В США так называют ученого-гуманитария, преподавателя (профессора) и научного работника, словом, представителя интеллектуальной элиты.

Хотя Браун сам академик, к своим коллегам он относится более чем критически, с издевкой, раздражением.

Особенно раздражает Брауна снобизм господ академиков. Он безоснователен, этот снобизм, не подкреплен ничем реальным и весомым. Снобизм – это проклятое наследие элитарной культуры. (Браун убежден, что элитарность безвозвратно уходит, если уже не ушла в прошлое.) В силу этого снобизма академики не догадываются, что находятся под властью фетишей, и вообще недооценивают силу фетишей, ибо относятся к ним как к «игрушкам для дикарей», а на самом деле это «священные стереотипы, которые управляют человеческим мышлением и поведением» ⁸.

Множеству этих «священных стереотипов» поклоняются академики. Вот один из них – убеждение в том, что интеллектуальное сообщество по нраву занимает среди людей совершенно особую позицию – элитарную. Почему Браун и уверен в том, что в своем подавляющем большинстве гуманитарии – не гуманисты, нет в них любви к простому человеку, а есть презрение. И этот свой снобизм академики прививают студентам.

Очевидно, и впрямь снобизм широко развит среди профессуры. Хотя Браун не считает его врожденным интеллигентским качеством. Это – маска, которую интеллигент снимает, когда хочет быть самим собой. Он, интеллигент, устает от снобизма. Наедине или в кругу близких он с удовольствием смотрит вестерны по телевизору или «читает» фотороман. Но стоит ему оказаться среди коллег, как надевается маска и начинаются вымученные изысканные беседы на высокопарные темы. Даже на кафедральных раутах академики предпочитают носить маску.

Кстати, приглашение на такой раут в свою очередь зависит от определенных фетишей. К примеру – региональной принадлежности. Скажем, в одном интеллектуальном «коллективе» южане свысока относятся к северянам. В другом – наоборот. Каждая региональная группа предпочитает собираться своей компанией. На такого рода встречах, полагает Браун, происходит самое настоящее поклонение регионализму, этому академическому фетишу.

Академическому? В современных Соединенных Штатах регионализм дает себя знать не только в интеллектуальной среде, а гораздо шире – в масштабах всей страны.

Так что если это и фетиши, то не такие уж специфические. Вот Ph.D., или степень «доктора философии», действительно почитается и еще как почитается в академической среде. Браун не без оснований полагает, будто этот фетиш символизирует «мистику высшей школы». Он как бы возглавляет целую серию фетишей.

Второй после Ph.D. по значимости – фетиш публикации. Ценность человека как личности зависит, оказывается, от количества публикаций или объема книги: «Наличие книги или определенного количества статей демонстрирует степень превосходства индивида над другими людьми» ⁹.

Рука об руку с этим академическим идолом идет фетиш издательского органа. Скажем, для литературоведа весьма престижно напечататься в таком элитарном органе, как «PMLA» («Публикации ассоциации современного языка»).

В большой чести у академиков слова-фетиши. Ученые мужи предпочитают именовать свои сочинения «исследованиями». Они всячески подчеркивают этот жанр перед окружающими и потом уже сами начинают верить в то, что их писанина – исследование, причем оригинальное, новаторское. Очень любят закомплексованные от избытка фетишей гуманитарии словечко «методология». Броун называет его «магическим термином». Представители каждой, даже самой захудалой, гуманитарной дисциплины претендуют на свою, особую, сугубо специальную методологию. Методология – не просто фетиш, это пароль, магическое заклинание, произносимое перед наглухо закрытой дверью в храм науки. Произносимое напыщенными остолопами. Такой же нежной любовью пользуется у последних словесный фетиш «новизна». «Историки, – язвительно замечает Браун, – предлагаютновыеинтерпретации событий, критики обнаруживаютновоев литературе, живописи, музыке» ¹⁰.

За такое новое, которое на самом деле оказывается едва забытым старым, академики получают жирный кусок – изрядную зарплату: «Не беда, что новое выглядит карикатурно, главное – новое» ¹¹.

Браун беспощаден, даже жесток к своим коллегам. Но в словах его присутствует изрядная доля истины. К сожалению, именно в гуманитарных науках прежде всего укоренилась мода на претенциозную игру терминами. Правда, с не меньшей нетерпимостью относится Браун к тем, кто отказался от формализаторских приемчиков 70-х годов и вернулся под отчий консервативно-академический кров – к традиционным методам.

«Старые фетиши, – назидательно, хотя и не без иронии замечает Браун, – никогда не умирают, с годами они приобретают большую святость» ¹².

Стало быть, – Браун высмеивает и новаторов, и консерваторов, а заодно их культуру – элитарную. Высмеивает (во многом, повторим, справедливо) запоказноепочтение к культурным ценностям и идолопоклонство передмнимымижизненными ценностями. Казалось бы, этому должно быть противопоставленоподлинноеуважение кподлиннымже ценностям. Но нет, критикуя коллег за элитарный снобизм, Браун в качестве альтернативы предлагает им лишь свою излюбленную «поп-культуру», почитаемую им столь свято, что ее вполне можно определить как личный фетиш самого Брауна.

Он все поверяет «поп-культурой». Особенно любит примеривать под попкультурный стандарт «академическую эстетику». Разумеется, она с этим стандартом не сходится, она выказывает неприкрытую враждебность к концепциям тех исследователей (в их число Браун включает Триллинга и Зонтаг), которые в противовес академической эстетике выдвигают «демократическую». Согласно их концепции, «поп-культура» тоже производит эстетические ценности, которые по своему художественному качеству могут поспорить с изделиями под элитарным знаком.

Академики остаются глухи к призывам Зонтаг и ее единомышленников, за что и получают от Брауна прозвище «королевские пингвины». Гордо вышагивают академики, не обращая внимания на те перемены, которые произошли в современном обществе. Браун считает главным и основополагающим изменением так называемую «демократизацию».

Однако демократизация западного общества представляет собой на деле такой же точно фетиш, бесполезное божество, которому тем не менее заставляют поклоняться окружающих, как академические культы – «методология» или «новизна». Элита специально изобрела эти «демократические фетиши» для простаков. Странно, что Браун, человек язвительный и проницательный, в этом случае оказался среди последних. Вероятнее всего, его неприязнь к академизму зашла настолько далеко, что он готов продать душу дьяволу – лишь бы расправиться с ненавистными идолами, лишь бы «прирезать» таких «старых священных коров», как, например, Томас Элиот. (Вот уже больше двадцати лет нет в живых Элиота. Но Браун не может успокоиться. Ему кажется, что до сих пор в арсенале элитарной культуры хранится сухой «порох» Элиота – его выпады против массового искусства¹³.)

Главное даже не в том, что он подвергает ожесточенным нападкам серьезное искусство, что отрицает как бы даже само существование в области гуманитарии и эстетики истинных ценностей, которые его коллеги-академики должны были бы сохранять, и плодотворных принципов, которым они должны были бы следовать, вместо того чтобы компрометировать их своими элитарно-фетишистскими замашками. Так поступали многие ниспровергатели от контркультуры задолго до того, как была создана кафедра Брауна. Новое в «тираноборческой» практике Брауна заключается в том, что он пытается заменить одни фетиши другими, причем делает это сознательно. Приемы используются при этом весьма сомнительного свойства: так, в один ряд ставится «Щелкунчик» Чайковского (на том основании, что маститые критики поначалу отнеслись к нему пренебрежительно) с песенками «Битлов».

Элитарная культура не может не вызывать претензий. Но критиковать ее с позиций «поп-культуры» по меньшей мере странно, скорее даже – пошло. Такого рода критических выпадов раздавалось достаточно. Элитарную критику заслуженно обвиняли в близорукости и снобизме. И верно, что она, эта критика, не чувствует динамики культуры.

Не верно только, что она, по прогнозу Брауна, будет с «почетом похоронена» ¹⁴. Тогда надо будет похоронить и столь милую сердцу Брауна «поп-культуру». Ибо первая в вторая – две стороны одной и той же медали.

Академические фетиши удивительно похожи на фетиши массовые. «Поп-культура» так или иначе проникает в интеллектуальное сообщество. И для этого вовсе не нужно Брауну пропагандировать ее символы, ратовать за проникновение в заповедные области элитарной культуры. (Странно, что Браун не хочет этого понять.

1. Шарль деБросс, О фетишизме, М., 1973, с. 20.[↩]
2. M.Bell. The Study of Popular Culture. -«Concise Histories of American Popular Culture», Westport (Connecticut), 1982, p. 444.[↩]
3. Ibidem, p. 443.[↩]
4. »Вопросы литературы», 1973, N 7. [↩]
5. «L’Express», 1985, N 1771, p. 61.[↩]
6. «L’Express», 1985, N 1771, р. 61.[↩]
7. R.Browne, Introduction. -«Fetishism in Popular Culture», Bowling Green, 1981, p. 1.[↩]
8. R.Browne, Academic Fetishes: Articulated Skeletons, -«Fetishism in Popular Culture», p. 215.[↩]
9. R.Browne, op. cit, p. 218[↩]
10. Ibidem, p. 221.[↩]
11. Ibidem.[↩]
12. Ibidem, p. 222[↩]
13. T. S.Еliоt, Notes towards the Definition of Culture, Lnd., 1948.[↩]
14. R.Browne, op, cit., p. 226.[↩]