«Евгений Вельский» и его автор

…Я ничуть не полагаю для себя обидным, если находят Евгения Онегина ниже Евгения Вельского.

А. С. Пушкин

Из всех продолжений, подражаний и да родий на «Евгения Онегина», которые начали появляться еще до окончания романа¹, самым загадочным является «Евгений Вельский». Начать с того, что он вышел анонимно². Затем весь вид его – вплоть до бумаги – копировал пушкинское издание, и все-таки было непонятно, что же это такое. То ли пародия на пушкинский роман, то ли пародия на его многочисленных подражателей, то ли попытка создать самостоятельное и даже соперничающее произведение. Критика высказывала и то, и это, и третье мнение. Отрывки из «Евгения Вельского» еще до выхода книги печатались в альманахах, в тех бесчисленных однодневках, которыми в ту пору был забит книжный рынок (в «Венке граций» на 1829 год, в «Улыбке весны» на 1832 год в «Полярной звезде» – «самозванке «Полярной звезде», как назвал ее Н. Полевой. Там появился отрывок из четвертой главы. Был уже 1832 год).

Но «Евгений Вельский» не только внешне копировал «Евгения Онегина», он и начинался почти так же – с «разговора автора с книгопродавцем». Вот тут у автора и прозвучало впервые слово «пародия»:

И это-то стихотворенье

Я пародировать хочу…

Итак, «пародировать хочу»! Но самые проницательные современники тем не менее сразу же поняли, что «пародировать хочу» здесь звучит просто как «хочу подражать», хочу попробовать написать что-то в той же манере, и дай бог, чтоб оно так же понравилось всем. Интересна в этой связи позиция «Северной пчелы». «Автор Евгения Вельского, – читаем мы, – силится описать быт московского юношества в подражение тому искусству, с каким описана петербургская жизнь Евгения Онегина. Намерение, если угодно, не дурное, но для исполнения его надобно было бы посмотреть на предметы с высшей точки зрения» ³. Поняли современники и другое. Автор в литературе новичок. «…Новый поклонник муз, может быть, весьма еще юный, – пишет «Северный Меркурий», – коего талант впоследствии времени, может достигнуть до определенной ему зрелости» ⁴.

Впрочем, чтоб понять это, особой проницательности и не требовалось.

Я в первый раз еще пишу –

И труд не вовсе бесполезный

На жертву музам приношу… –

говорит о себе автор.

Юный поклонник муз, будущий талант, безымянный поэт, который издается впервые, – вот, кажется, и все, что было известно журналистам и критикам. Не знал его имени и Пушкин. Во всяком случае, в проекте предисловия к VIII и IX главам «Евгения Онегина», цитируя Булгарина («в сравнении» с VII главой Онегина даже «Евгений Вельский кажется чем-то похожим на дело»), он пишет; «Прошу извинения у неизвестного мне поэта, если принужден повторить здесь эту грубость. Судя по отрывкам его поэмы, я ничуть не полагаю для себя обидным, если находят Евгения Онегина ниже Евгения Вельского» ⁵.

Конечно, этот сверхблагожелательный до издевательства отзыв был попросту иронией. Весьма показательно и то, что Пушкин говорит только об отрывках, как бы не зная всего остального, хотя к этому времени «Вельский» давно уже вышел двумя отдельными книжками. Но имя странного двойника Пушкину, кажется, действительно было неизвестно. Не знали его и много лет спустя. И хотя вспоминался «Евгений Вельский» нередко, по разным поводам (например, в работе И. Розанова ему посвящены две главы), в истории литературной борьбы и полемики он неизменно фигурировал как «автор, имя которого до сих пор не установлено».

Первый след обнаружился почти случайно. Несколько лет назад две студентки МГУ, Н. Шевчук и Е. Арутюнова, снимая копию с «Книги для регистрации рукописей, поступивших в Цензурный Комитет от автора или переводчика за 1829 – 30 гг.», обратили внимание Татьяны Григорьевны Цявловской на следующую запись:

«1830, январь, 9.

Рукопись Евгений Вельской, роман в стихах, глава III. От чиновника 10 класса Воскресенского. Выдан билет на пропуск» ⁶.

Итак, фамилия анонимного сочинителя, по-видимому, Воскресенский. Правда, человек, доставивший рукопись, не всегда был автором. Но следующие записи, безусловно, подтверждают авторство Воскресенского.

Именно это и послужило основанием для того, что в дополнительном томе (указателе) к собранию сочинений Пушкина, вышедшем в 1959 году под редакцией С. Бонди и Т. Цявловской-Зенгер, против названия «Евгений Вельский» появилась фамилия М. Воскресенский.

Но что же про него известно, кроме того, что он чиновник 10-го класса? Действительно ли он поклонник муз «совсем еще юный» или на счету его числится не одно произведение?

Возвращаемся назад, просматриваем записи за предыдущие годы⁷. В бумагах Цензурного комитета имя Воскресенского встречается не раз. Вот, например, запись от 4 апреля 1829 года: «Рукопись «Пертская красавица, или Праздник св. Валентина». Соч. Вальтера Скотта, пер. с франц., ч. 2, М. Воскресенский, чин 10 класса. Выдан билет на выпуск».

И вторая запись (она находится в книге под длинным названием «Прошения издательств и авторов о сличении представленных в цензуру печатных рукописей с подлинником и получении письменного позволения на издание их»): «1828 г., апрель, 16. Прошение от чиновника 10 класса Воскресенского. Представляет в Ц[ензурный] К[омитет] на рассмотрение рукопись под названием «Морской разбойник» сира Вальтера Скотта, пер. с франц. мой собственный в 4-х частях».

И еще одна запись, особенно для нас важная и сделанная в тот же день: «Прошение от чиновника 10 кл. Воскресенского. Представляет в Ц[ензурный] К[омитет] на рассмотрение рукопись под названием «Евгений Вельской», роман в стихах моего сочинения на 32 стр., и предлагает издать в свет в числе 1200 печ. экземпляров. 25 апреля получил рукопись обратно. М. Воскресенский» ⁸.

Итак, в цензуре «роман» пробыл всего девять дней, и следующая запись касается уже его выхода в свет: «1828 г., май, 18. «Евгений Вельский», роман в стихах. Выдан билет на выпуск (автор Мих. Воскресенский)».

Пока это все. Следующий след Воскресенского отыскивается только через несколько лет. В той же книге «Прощений» от 1835 года декабря 14 значится: «Он и она», роман М. Воскресенского от чиновника 8 класса Воскресенского).

Итак, подытожим. Автор «Евгения Вельского» – некий Мих. Воскресенский (отчество нам по-прежнему неизвестно). Сначала коллежский секретарь какого-то неизвестного нам ведомства, потом коллежский асессор. Он переводит и сам же издает свои произведения, причем романы Вальтера Скотта переводит не с английского, а с французского, то есть перевод с перевода (случай достаточно типичный, вспомним Пушкина: «Кто английской роман с французского преложит» – «Послание цензору»). В 1835 году он написал и представил в цензуру роман в четырех частях «Он и она».

Всем этим данным соответствует писатель Михаил Ильич Воскресенский, о котором известно следующее: «Воскресенский Михаил Ильич. Беллетрист 1830 – 50-х годов. Умер 12 декабря 1867 года. Ему принадлежит ряд романов: «Он и она» (М. 1836 и 1858); «Проклятое место» (М. 1838 и 1858); «Черкес» (М. 1839 и 1860); «Мечтатель» (М. 1841); «Сердце женщины» (М. 1842); «Самопожертвование» (М. 1844); «Затаенная мысль» (М. 1856); «Наташа Подгорич» (М. 1858); «Повести и рассказы» (М. 1858); «Увлечение, или Семейство Келлиопиных» (М. 1860); наконец, комедия в стихах: «Утро после бала Фамусова, или Старые знакомые» (М. 1844) и др. Романы В., бьющие на эффект своим заглавием, принадлежат к разряду «страшных» и «интересных»; главные признаки их мелодраматичность, сложность интриги, совершенная неестественность лиц и аффектированность слога. Герои В., взятые из низшей среды, произносят патетические монологи, взятые на прокат из плохих французских романов» ⁹.

В «Большой Энциклопедии» Южакова характеристика творчества та же, то есть снисходительно-презрительная, но отмечается и потребитель: «Романы Воскресенского, теперь забытые, имели успех и распространение среди низших и малообразованных разрядов русской публики, среди которых впоследствии имели успех переводные «уголовные» романы французских беллетристов» ¹⁰.

Забыт был Воскресенский, судя по всему, действительно очень скоро и основательно. Последние семь лет жизни он ничего не писал, во всяком случае не печатал, и на смерть его отозвалась единственная газетенка «Антракт» – нечто среднее между сборником программ и летучим листком: «12 декабря в Москве скончался Михаил Ильич Воскресенский. Он был известен как автор романов, пользовавшихся в свое время успехом» ¹¹. Только и всего. К моменту смерти он настолько ничего не значил, что даже в специальном труде Геннади его фамилия и не упоминается. А через десять лет и отчество его уже писали неправильно.

А между тем Воскресенский выпустил гору книг, и многие из них издавались повторно. Каждый роман составлял четыре, редко три тома. Собранные вместе, сочинения и переводы Воскресенского составят сорок-пятьдесят томов. Выходили эти тома без малого сорок лет. Мимо такого литературного явления пройти было невозможно, его книги вызывали отклики, о нем писали Белинский, Некрасов, Чернышевский и др. У критиков для него была заведена особая обойма: Загоскин, Зотов, Воскресенский (иногда вместо Зотова Масальский). «Замоскворецкий Вальтер Скотт» – называет его Некрасов, «г. Воскресенский то же самое в Москве, что г. Зотов в Петербурге» – издевались «Отечественные записки». И все же его романы и повести охотно раскупались и переиздавались. Одно время он знал даже настоящую славу. Его пьеса «Странная свадьба», поставленная в Александрийском театре, стала настоящим событием. Такой солидный журнал, как «Пантеон», писал: «Вся она (пьеса. – К. Т.) написана прекрасными рифмованными стихами, имела огромный успех, и бесспорно одно из самых редких явлений на нашей сцене» ¹².

А вместе с тем единственное, что известно о писателе Михаиле Ильиче Воскресенском, это только то, что он умер 12 декабря 1867 года. Эту дату из «Антракта» перепечатали все словари и энциклопедии. Больше романистом и драматургом М. Воскресенским никто не интересовался. Писателя как будто и не существовало. И странно подумать, что это был литератор, который имел огромную аудиторию, запаливал книжные прилавки своими сочинениями, проникал во все уголки страны. Конечно, прав Державин: «Потомство – грозный судия», – но с Воскресенским и современники поступили, пожалуй, достаточно строго.

Человек как будто жил и писал где-то в глубоком затворе, ни с кем не встречался, никаких компаний не водил, только сидел и писал. Даже в огромной картотеке Б. Модзалевского, хранящейся в Пушкинском доме, о нем упоминается только как об авторе одного романа, одного стихотворения и одной повести. И единственное конкретное упоминание, которое нам удалось встретить, находится в письме Белинского к Боткину от 16 января 1841 года. И то какое! Имя Воскресенского появляется тут для характеристики совсем другого человека. «…Я вспомнил, – пишет Белинский, -о моей ни на чем не основанной ненависти к С[еливановско]му [протоканалье]. Из чего мы все вдруг взбеленились на него? Знаешь ли, что я иногда с умилением вспоминаю о его субботах, куда вместе с порядочными людьми наползали Воскресенские и прочие».

Пока оставим открытым вопрос, почему великий критик так отнесся к своему незадачливому собрату¹³. Отметим только, что в 30-е годы (во времена Полицейской рептилии Булгарина) слово «приползать» имело еще и некий специфический оттенок. Если прибавить, что «протоканалья» Селивановский, в доме которого все это происходит, – это известный содержатель литературного салона, сын того издателя, который первый напечатал книгу Воскресенского в 1828 году, а потом продолжал печатать его еще лет двадцать, то картина получится достаточно определенная. Это и все, что удалось извлечь из писем и воспоминаний современников.

Обратимся же к другой литературе – «Адрес-календарям» и спискам чиновников.

Из цитированного нами заявления в Цензурный комитет известно, что автор «Вельского» – чиновник весьма малого 10-го класса и живет в Москве. Очень вероятно, что он продолжал жить там же и в последующие годы. Во всяком случае, книги его печатались именно в Москве, Действительно, в «Адрес-календаре жителей Москвы за 1848 год», ч. 1, значится: «Воскресенский Михайло Ильич, н. с., шт. лекарь проживает в доме Градской больницы».

Надворный советник и штаб-лекарь – это чин уже немалый. Та же запись повторяется и во все последующие годы. А в издании календаря на 1854 год появляется указание на еще одно место его службы – «медик императорских театров».

И наконец, в книге доктора Овера приводится уже целый послужной список врача Воскресенского. Вот он полностью: ординатор, штаб-лекарь, надворный советник, кавалер орденов св.

1. См. статью И. Розанова «Ранние подражания «Евгению Онегину» – «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», т. 2, Изд. АН СССР, М. -Л. 1936.[↩]
2. »Евгений Вельской», роман в стихах, 1 глава. Типография С. Селивановского, М. 1828; главы 2 и 3 там же в 1829 году. [↩]
3. «Северная пчела», 1830, N 55.[↩]
4. »Северный Меркурий», 1830, N 58, стр. 230. [↩]
5. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 6, Изд. АН СССР, М. -Л. 1937, стр. 540.[↩]
6. ЦГАгМ, Моск. Ценз. ком., ф. 31, оп. 5, Св. 383, ед. хр. 52.[↩]
7. Автор статьи благодарит Т. Цявловскую за предоставленную возможность пользоваться копиями Цензурного архива и рукописью книга М. Цявловского «Печать о Пушкине при его жизни».[↩]
8. ЦГАгМ, Моск. Ценз. ком., ф. 31, оп. 5, Св. 579, ед. хр. 20.[↩]
9. »Энциклопедический словарь», т. VII, изд. Брокгауз и Ефрон, СПб. 1892, стр. 244. [↩]
10. «Большая Энциклопедия». Под ред. Южакова и проф. П. Н. Милюкова, т. 5, СПб. 1902.[↩]
11. «Антракт», 1868, N 9.[↩]
12. »Пантеон», 1850, т. II, кн. 3. отд. VI, стр. 4. [↩]
13. Скажем только, что неприязнь эта была взаимной. В романе «Черкес» выведен в кругу почитателей некий Светлинский – критик, пишущий так мудрено и темно, что и вонять его невозможно. Светлинский, конечно же, литературный шарж на Белинского. Что же касается его поклонников – Азова, Букина и Ведина, то, видимо, стоит вспомнить, что известное письмо Н. Селивановского (долго приписываемое Белинскому) о премьере «Ревизора», появившееся в «Молве» в 1836 году, было подписано «А. Б. В.». Воскресенский и именует почитателей новоявленного таланта – Азов, Букин, Ведин, ибо они – «как азбучные буквы для человека давно уже забывшего о том, что он когда-то учился читать» («Черкес»).

    Расшифровка псевдонима – Н. Масанов, Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей, т. IV, М. 1960, стр. 427; см. также «Литературное наследство», т. 56, 1950, стр. 226.[↩]