Эстетика постсоветской русской прозы

1991 год и все последующие годы коренным образом изменили не только условия существования русской литературы, но и сам ее художественный мир. Новые обстоятельства и литературный контекст не могли не породить небывалую эстетику, имеющую мало общего с той, которая культивировалась до 1991 года. Этот год имеет значение не только как событие социально-политической истории, но и как фактор движения литературы, как реальный рубеж в ее собственных эстетических пространствах: происходящая тогда экономическая и культурная глобализация усугубила изменения русской литературы и ускорила процесс ее сближения с общим процессом развития мировой литературы.

Спору нет — за последние более чем двадцать лет своего развития русская литература, в течение семи десятилетий в той или иной мере изолированная от общего процесса развития мировой литературы и достижений гуманитарной мысли, снова вступила в мировое пространство. Это доказывают происходящие в ней эстетические изменения.

Во-первых, обретенный ею плюрализм. Как результат утраты цельности миросозерцания и общей идеологической направленности, плюрализм становится признаком не только постсоветской эпохи, но и постсоветской литературы. Разброс писательских мнений о самой литературе небывало велик: от нигилистического отношения к реализму или постмодернизму до абсолютизации того или иного направления. Правдивость искусства теперь рассматривается писателями не как копирование действительности, а художественно реализуется на основе их индивидуального восприятия, ощущения и понимания. Многообразие мира и человеческой природы, данное в творческом восприятии, становится основным предметом литературных размышлений. Пестры художественные приемы, многообразны модели повествования.

Во-вторых, современной литературе свойственна открытость. Любое литературное течение представляет систему не замкнутую, а находящуюся в динамике, в процессе взаимодействия с художественными свойствами из других направлений. Отмирание четких границ жанров и литературных рядов, жанровая пестрота, размытость стилистики становятся характерными чертами современной русской литературы. Рядом с эмпирическим планом всегда наличествует план надэмпиричский, мистериальный. Почти нет произведений, которые возможно ограничить рамками «чистого реализма» или «чистого постмодернизма». И нет ни одного писателя, чью стилевую принадлежность можно было бы четко и точно определить.

В-третьих, современность русской литературы отмечена постмодернизмом. Я имею в виду не литературное направление, а менталитет, специфический способ мировосприятия, образ мышления и художественное сознание писателей: такому мышлению присущ протест против «однозначного разъяснения» мира и действительности, против того, чтобы вогнать мир в заданность идеологической системы. Постмодернистское мышление и авторское сознание тесно связаны с переосмыслением мира и функций литературы в обществе. С наступлением постмодернизма в отношениях между искусством и смыслом исчезает какая бы то ни было однозначность. Присоединение России и русской литературы к мировому сообществу и связано с вступлением русских писателей в постмодернистское пространство конца века.

В-четвертых, сила воображения и склонность к фантастике являются одним из важнейших факторов современной мировой литературы, становясь маркированным знаком жизнедеятельности для литературы национальной. Современная русская проза характеризуется именно расцветом остраненной и многоликой фантастики. Расхожая в литературном пространстве антиутопия теперь занимает особое место в современном жанровом формотворчестве. При всей своей фантастичности этот жанр создается как сопряжение реального и воображаемого, прибегает к сочетанию фантастического с бытом и предполагает не уход от действительности, а более глубокое ее постижение.

В-пятых, склонность к эксперименту также становится ярким признаком современной русской литературы. Традиционное письмо перестало быть интересным и для писателей, и для читателей, так что поиск некоего нового почерка выступает как общая тенденция, охватывающая все аспекты поэтики: и лингвистические, и жанровые, и структурные, и повествовательные. Эта огромная область художественного эксперимента названа «космосом письма», охватывающим весь экспериментальный период, затянувшийся более чем на двадцать лет и сопоставимый, по мнению С. Тиминой, с периодом обновления, пережитым Серебряным веком¹.

Таким образом, плюрализм, открытость, фантастичность и экспериментальность, характерные для мировой литературы, теперь свойственны и прозе русского постмодерна. Современная русская литература не поддается описанию в традиционных терминах эволюции как смены канонизированных форм, их разрушения и замещения новыми. Картина представляется более сложной.

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с эстетикой постсоветской литературы на стыке веков, — ее синтетизм.

В конце XX — начале XXI века появилось не только множество произведений полисемантического, полистилистического, поливалентного плана, но и целый ряд писателей, чье творчество с трудом укладывается в рамки самых разных измов. Можно ли найти современного реалиста, который избежал бы модернистского или постмодернистского воздействия, и наоборот? Практика литературного творчества показывает, что синтез становится не просто общей чертой литературы конца прошлого и начала нынешнего века, предполагающей диалогическую перекличку разных течений и поколений, но весьма чутким показателем на пути движения литературы в поисках новых эстетических форм, ее «третьим течением», как когда-то говорил Е. Замятин.

Эстетический синтез — не равномерное взаимодействие разных творческих и стилевых начал, а качественное их изменение и рождение какого-то нового стиля. Литературный синтетизм достигается путем соединения разнообразных, иногда даже противостоящих друг другу аспектов и элементов литературных направлений. Большой синтез зиждется на смешении разных художественных систем, даже на взаимовключении литературы, философии, религии, публицистики. Есть и малый синтез — на уровне жанров и стилей. Нередко встречаются произведения, где явны разные черты литературных направлений: сентиментального, реалистического, модернистского, постмодернистского и др. Все чаще появляются повести и романы, в которых преобладает не литературное повествование, а философское разглагольствование. Не говоря уже о тех литературных произведениях, где писатели придерживаются своеобразного эклектического подхода, что соответствует китайскому выражению «в тебе есть я, а во мне есть и ты»…

В качестве примера можно сослаться на творчество В. Маканина. Я очень ценю этого писателя и знаком с ним почти тридцать лет. Еще в 1986 году мне довелось написать первую в Китае статью о нем — «Эстетический потенциал писателя из «сорокалетних» В. Маканина», где я говорил о его перспективности как прозаика. Маканин, на мой взгляд, является одним из показательнейших примеров среди тех современных писателей, чье творчество прошло через две стадии — советскую и постсоветскую, претерпев явную эволюцию от эстетики классического реализма к синтетизму, и все это наиболее ярко отражено в его прозе 1990-х годов.

В 1991 году, написав повесть «Лаз», писатель простился с городской прозой и вступил на путь синтетизма. Никогда не порывая с русским классическим реализмом и не отказываясь от принципа социально-исторического подхода к действительности, сегодня Маканин совмещает самые разнообразные элементы реализма, сюрреализма и постмодернизма. «Оппозиционность» его творчества никогда не носила политического характера, а состояла в том, что эстетическим правилам советской литературы и расхожей гипертрофированной политической критике первой половины 1990-х у него противопоставлено сближение фантастики и быта.

И реалистические элементы у Маканина после 1991-го не выглядят продолжением пресловутого соцреализма. Это совершенно новый художественный феномен, следствие того одичания бытия, которое последовало за периодом перестройки. Новая эстетика писателя складывалась не вдруг: «Прямая линия», «Старинные книги», «Отдушина», «Ключарев и Алимушкин» находятся еще в границах традиционной эстетики, наследуемой от русской классики (правда, в некоторых ранних повестях уже присутствуют предпосылки новой эстетики). Но вот начиная с «Лаза» фантасмагория советского и постсоветского бытия предстают у Маканина не только в текстовом содержании, но и в самих способах изображения, в формах художественного выражения. «Лаз» и последующие романы — «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (удостоенный премии «Русский Букер» — 1993), «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998) и др. — трактуются как «экзистенциальная психологическая проза», как «антиутопия», как «трансметареализм», а сам писатель говорит, что «это настоящее. Это не ужас, а реальность. Так увиденная реальность»².

Все эти произведения стали не чем иным, как метафорической записью исторических катастроф и смутного времени российского общества. Интертекст, цитаты на уровнях темы, образа, стиля и сугубо личностная ироническая интерпретация действительности во многом соответствуют признакам постмодернизма. В полной мере это относится к вершинному роману Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», в котором мы легко находим лермонтовский образ лишнего человека, гоголевскую тему маленького человека, тему человека из подполья Достоевского, образ и мотив горьковского дна и т. д. Но все эти игровые моменты служат созданию вполне реалистического портрета рефлексирующего главного героя и изображению чудовищной картины жизни тогдашней России.

Примерно с 1991 года несколько меняется и эстетика реалиста Солженицына. Прибегая к форме «народных рассказов», писатель воспроизводит трагические перекосы в социальной жизни, нелепости временной политики, извращение человечности. В его политической прозе 1990-х годов явно наличествует новая авторская установка: писатель отказывается от масштабной, монументальной манеры повествования, тяготеет к «обывательскому» пониманию России и русского человека. Он прощается с элитарной, событийной, монументальной эстетикой и прислушивается к голосу простых людей.

Его двухчастные рассказы заслуживают особого внимания в двух аспектах. Во-первых, это специфическая форма повествования. Писатель в форме «простонародного рассказа», то есть устами простого человека из низов общества, восстанавливает историческую память о советской и постсоветской жизни и подчеркивает важное эстетическое значение памяти в литературе. Во-вторых, даже при традиционном реалистическом повествовании Солженицын нащупывает новые эстетические координаты, доверяя опыту самой жизни и стремясь минимизировать неизбежную деформацию исходной жизненной реальности в реальности текстовой. Принципы «отражения истории в человеке» (по Герцену) — это новое познавательное и эстетическое качество произведений Солженицына. Субъект речи является в них одновременно и повествователем, претворяющим самовыражение автора, и персонажем — непосредственным свидетелем и участником описываемых событий. Кроме голоса героев ясно слышится в рассказах еще и авторский голос, подтверждающий или опровергающий происходящее;

1. Тимина С. Современный литературный процесс (1990-е годы — начало ХХI века) // Современная русская литература конца ХХ — начала ХХI века / Под ред. С. Тиминой. М.: AKADEMIA, 2011. С. 8.[↩]
2. Черняк М. А. Современная русская литература. СПб., М.: Сага, Фарум, 2004. С. 47.[↩]